... моя полка Подпишитесь

31 Октября / 2021

Чертова дюжина историй про Ad Marginem

alt

Собрали собственные байки из склепа — не такие жуткие, как страшилки для лагеря, зато правдивые. Чертова дюжина историй о том, как появилось издательство, как в него попали культовые авторы и как всему чуть не пришел конец (дважды). Эти и другие истории из первых рук также можно послушать в подкасте «Эпоха крайностей» Константина Сперанского и Сергея Простакова.

Истории рассказывают: главный редактор Ad Marginem Александр Иванов, гендиректор Ad Marginem Михаил Котомин, писатели Александр Проханов и Захар Прилепин, директор книжного магазина «Пиотровский» Михаил Мальцев, директор книжного магазина «Циолковский» Максим Сурков, куратор «Гаража» Екатерина Иноземцева, дизайнер Даниил Бондаренко, адвокат Эдуарда Лимонова Сергей Беляк и ведущий подкаста «Эпоха крайностей» Константин Сперанский. 

Начало 

Александр Иванов: Две первые книжки готовились с конца 80-х годов и представляли из себя такой необычный жанр книжек-антологий. «Венера в мехах» — это базовый художественный текст и его интерпретация. Этот текст стал предметом всяческого рода рефлексии, в частности, самого возникновения термина «мазохизм». А второй сборник — онтология текстов, начиная с мыслителей конца XIX века до сюрреалистов и современных постструктуралистских авторов, типа Барта, Бланшо, их тексты вокруг Де Сада. 

Мы шутили в то время, что поскольку Россия имеет репутацию страны мазохистической, то целью наших книг было научить русских практиковать мазохизм со знанием дела, с понимание того, что это за практика. 

Михаил Котомин: В 90-е, на самом деле, был всплеск книгоиздания и интеллектуального книгоиздания. Это энергия дефицита преодолевалась, переиздавались вещи недоступные – основное филологическое чтение (Бахтин, Трубецкой, многочисленные формалисты). То же самое происходило в смежных гуманитарных науках — например, выходили первые тексты Фуко. Полки, грубо говоря, ломились. Кроме того, каждая книга тогда казалась чем-то большим, чем книга. 

Помню, маргинальный, сложно принимаемый текст «Мастерство гоголя» Андрея Белого. За ним приходили каждый день. 

Первые знакомства

Александр Проханов: У Иванова были маленькие, такие бесовские рожки, я слышал цоканье копыток с серебренными подковками, а Котомин был такой медлительный, такой фавн или эльф, который летает где-то на Елисейский полях. Но если серьезно, мне показалась эта пара очень сплоченной, очень оригинальной, и меня поразило, знаете, что издатели, как в советское, так и в нынешнее время (большинство издателей), рассматривают книгу как товар, они не занимаются продвижением книги, они смотрят, является ли эта книга лояльной по отношению к ситуации и как лучшее ее продать — отношения супермаркета.

В отличии от них всех и Котомин, и Иванов были людьми, крайне заинтересованными в эстетике, они были культурологи. Я почувствовал это, и в последствии это подтвердилось. Они выбирали работу для того, чтобы с этой работой осуществить какой-то литературный прорыв или взрыв, чтобы это было литературное событие.   

Захар Прилепин: Я застал их в момент рассвета. Сидел Котомин — скосился на меня и дальше занимался своими делами. А Иванов так красиво ходил по издательству и разглагольствовал. Ну и короче не взяли они мой роман. Там все-таки был Сорокин, была вот эта разнообразная такая парадоксальная движуха. И видимо им показалось, что я слишком прямолинейный. 

А потом я написал роман «Санькя». Издаться в Ad Marginem оставалось мой мечтой. В этот раз отправил роман Котомину. В ответ он написал «берем роман» и придумал название «Санькя». 

Как «Голубое сало» чуть не убило издательство

Михаил Котомин: На самом деле этот взрыв чуть не погубил издательство, потому что мы так радикально изменили свой контекст и свой размер, что начались какие-то коммерческие проблемы: с дистрибьютерами, какие-то денежные проблемы. Я помню в какой-то момент вышел бракованный тираж сборника рассказов «Пир» — там пропала буква ё, потому что тогда была технология такая, что в типографию отправлялись пленки, и при выводе на пленку у принтера был сбой, и буква ё просто пропала — вместо нее был пробел. И мы просто этот 10-тысячный тираж уничтожили.

Тогда мы стали более поточно издавать фикшн, менее разборчиво, потому что было ощущение, что к бренду и эстетике поп-обложек есть внимание публики. Но и мы стали получать обраточки, какие-то письма от разочарованных читателей — они не понимали, что делать с этим открытием.  

«Записки из Мёртвого дома»

Сергей Беляк о выносе рукописей из тюрьмы: Нет, там нельзя за пазухой, там все просматривается и прослушивается. Забирал в портфеле под видом бумаг или среди своих документов, которых я специально приносил много. Лимонов тоже приносил с собой бумаги – под видом своих заметок по делу. Как карты, смешивали эти бумаги с моими бумагами, и так я их выносил. Но как-то мне коллега мой старший сказал: «Я понимаю, что ты это все делаешь. Я периодически вижу статьи Лимонова, письмо Путину. Я же понимаю, что это ты их выносишь. Это очень рискованно». Ну и я ему объяснил: «А что еще делать? Он нуждается в деньгах. Надо рукописи эти публиковать. Ну изымут их, и кто их найдет?» 

Персонажи оживают

Михаил Мальцев: С Баяном Ширяновым было забавно. Я приехал в родной город и обнаружил, что несколько моих одноклассников буквально превратились в персонажей его книги. То есть я одновременно читал книгу и видел этих людей в реальном времени. Это было очень странное наложение прозы и жизни.

Ваши любимые обложки

Даниил Бондаренко: Коллеги из Ad Marginem очень любят подкалывать меня этой книжкой [«Гопники»]. Пока я был маленький, Иванов с Котоминым ставили эксперименты над моим папой с точки зрения дизайнов и поисков образов. Мой папа [Андрей Бондаренко], мучаясь в творческом поиске, сделал коллаж из моей нижней половины лица, а верхняя половина лица была взята из фотостока — достаточно интеллигентного вида лысый человек с серьгой, типа какого-то профессорского сына. И в результате получился такой вот треш.  

Зло не пройдет: как отбирали авторов

Михаил Котомин: У меня было правило трех книг. Можно издать три книги одного автора. Если этот человек не меняется от книги к книге, не ставит себе какие-то художественные задачи, то можно прекращать отношения. Потому что вдруг появится где-то новая форма. То есть был заряд на поиск новых имен и новой литературы. Но это такой живой органический процесс, который сложно прогнозировать.  

Максим Сурков: Никогда не забуду фразу Иванова — он всегда так обращался к новым авторам.  Приходил молодой автор в известное издательство, с рукописью на беседу. И ему Иванов задавал следующий вопрос: какие книги нашего издательства вы читали? В большинстве случаев на этом беседа заканчивалась. Потому что выяснялось, что никакие или очень мало. 

Вечеринки на заднем дворе

Михаил Котомин: У нас работал Петя Силаев, известный как Петя Косово. И у нас был маленький, но боевой состав, и этим составом мы начали делать ярмарки на Фабрике под названием «Черный рынок». Первая родилась вообще случайно. Мы хотели отпраздновать какую-то осень, вытащили коробки во двор. Петя сказал: «Что вы грустите, нас столько людей уже знает, столько сторонников, давайте сделаем рассылку».

И действительно, по этой рассылке пришло куча людей. Появилась какая-то молодежь, которая потом стала магазином «Dig». Я привез колонки из дома. И организовался такой поп-ап праздник. Люди всё шли и шли. К нам даже приехали участковые милиционеры, купили «Майора Пронина» и Лимонова и уехали. Потом соседи-киношники вытащили какую-то фару, когда уже стало темно. Винил, книги. И вот такие уличные книжные ярмарки, организованные по технологии рассылки каких-то флаеров — это был период безденежья.

Как Ad Marginem чуть не продали душу дьяволу 

Константин Сперанский: На кануне закрытия фикшн-проекта Михаил Котомин и Александр Иванов остались на бобах — проблемы с дистрибьюцией, денежные долги, исход писателей. После кризиса 2008 года Ad Marginem перешли на эксклюзивную дистрибуцию в АСТ. Такой странный альянс удивил участников книжного рынка. По договору АСТ оплачивало печать книг и отдавало деньги с реализации, а Ad Marginem поставляли свои книги в избранные магазины. АСТ очень быстро перестало платить. Денег у Ad Marginem  не было, книг тоже — все было на складах у АСТ. Котомин сравнил этот процесс с тихим поглощением, как удав оплетает жертву. Но потом удава подстрелили. АСТ, не успев переварить Ad Marginem, было разгромлено другим гигантом — ЭКСМО. 

Союз десятилетия

Екатерина Иноземцева: Когда мы запускали эту серию в 2012 году, вы сами понимаете, какая была ситуация с профессиональной литературой на русском языке — профессиональной для людей, которые занимаются современными визуальными практиками, современной культурой. Мы были буквально на выжженной пустыне. И у «Гаража» тогда была амбициозная задача покрыть эту огромную дыру тотального отсутствия текстов о современной культуре на русском языке. Поскольку и для музея, и тогда для центра современной культуры, как и сейчас, отсутствие коллаборации или партнерства с каким-либо издательством — это отсутствие издательской программы (не мне вам рассказывать о распространении, производстве, складировании и т.д.), выбор был сделан совершенно однозначно. Кто у нас главное издательство? Главное издательство у нас Ad Marginem. 

Записала Кристина Терещенко

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
29 Октября / 2021

Печальные воспоминания: отрывок из «Покоя» Ахмеда Танпынара

alt

Роман «Покой» турецкого классика Ахмеда Хамди Танпынара мы включили в наш список книг для локдауна: эта чарующая и тягучая книга о Стамбуле отлично успокаивает и идеально подходит для чтения на карантине. С нами, вероятно, согласился бы нобелевский лауреат Орхан Памук: он давно называет книгу Танпынара «величайшим романом, когда-либо написанным о Стамбуле». Чтобы вам было чем очароваться во время локдауна, публикуем отрывок из книги — о том, как вещи на стамбульском прилавке могут пробудить печальные воспоминания. 

Подошел какой-то человек, остановился и взял что-то приглянувшееся ему. Как оказалось, зеркальце для бритья. За ним подошел старик. Он был невысокого роста, худой, одет он был в старую, но опрятную одежду; сначала он взял в руки перламутровый веер; несколько раз, словно тайком, раскрыл и закрыл его с видом неопытного молодого человека, который с восторженным трепетом, пока никто не видит, растеряно вертит в руках вещь, данную ему во время танца возлюбленной, словно не веря, что ему попал в руки предмет, который принадлежит столь прекрасному созданию; затем с видимым облегчением положил веер обратно на землю и спросил стоимость рукоятки трости из оленьего рога. Это был Бехчет-бей-фенди. Мюмтазу не захотелось говорить на бегу с Бехчетом-бей-эфенди, бывшим некогда членом Государственного совета, и поэтому он отошел в сторонку и оттуда с жалостью наблюдал за неловкими, как у куклы, движениями старика.

«Кто знает, может, это несчастный старик двадцать лет назад был влюблен в какую-нибудь красотку… Любил и ревновал… А теперь…» 

Бехчет-бей двадцать лет назад любил и ревновал свою жену, Атийе-ханым. Сначала он ревновал Атийе к самому себе, а потом к доктору Рефику из первого состава партии «Единение и прогресс», из-за этой ревности написал на доктора Рефика донос. Того сослали, он умер в ссылке, но и после этого Бехчет-бей от ревности не избавился. Ихсан рассказывал, что якобы однажды Бехчет-бей услышал, как молодая жена бормочет «Махур Бесте», которую они пели со своим возлюбленным доктором Рефиком, и ударил ее несколько раз по губам, что, может быть, послужило причиной ее смерти. «Махур Бесте» была написана дедом Нуран, Талат-беем. Эта история и несколько других, похожих на нее, сделала Талат-бея и саму мелодию недобрым знаком в глазах этого старинного семейства эпохи Танзимата, несколько поколений которого росло и умножалось за счет многочисленных браков. Несмотря на это, странное произведение запомнилось всем. 

«Махур Бесте» была одной из тех мелодий, которые напоминают полный горечи крик, столь пронзительный и краткий, что прирастает к коже. История создания произведения была тоже необычной. Когда жена Талат-бея, Нурхайят-ханым, сбежала с любовником, одним египетским майором, Талат-бей, будучи почитателем мевлеви, написал это произведение. На самом деле он хотел написать настоящий фасыл. Но как раз в это время из Египта вернулся один его друг и сообщил о том, что Нурхайят-ханым умерла. А позднее он узнал, что ее смерть, оказывается, случайным образом произошла как раз в ту ночь, когда он закончил произведение.

Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.
Покой
Ахмед Хамди Танпынар
Купить

По мнению Мюмтаза, «Махур Бесте» была той музыкой, которая, как некоторые бесте и сема, написанные Деде, заставляла людей соприкасаться с судьбой в великом смысле, являясь особенным произведением, совсем как «Юрюк Семаи Байяти» Таби-эфендиa. Он очень хорошо помнил это от Нуран, когда слушал ее рассказ о своей бабушке. Они тогда стояли на холме в Ченгелькёе, неподалеку от обсерватории. По небу плыли большие облака, и вечером вдалеке они растянулись над городом как золотая трясина.

Мюмтаз не мог понять, откуда берется тоска, которая надолго захватывает все вокруг, этот разноцветный свет воспоминаний, — то ли от этого вечера, то ли от этой мелодии. 

Бехчет-бей отложил рукоятку трости. Однако от лавочника не отошел. Было очевидно, что маленькая женская вещица вернула назад душу этого человека, все мысли и жизнь которого замерли, словно стрелки часов, остановившиеся после смерти его жены; который своим видом, одеждой, галстуком и замшевыми туфлями напоминал ожившую фотографию 1909 года, в те годы, когда он был Бехчетом-бей-эфенди, когда любил женщину, ревновал ее и даже стал причиной смерти ее и ее любовника. А сейчас то, о чем этот пожилой человек, превратившийся в обломок жизни, давно забыл, внезапно вновь вспыхнуло у него в голове. 

Термины:

«Единение и прогресс» («Иттихад ве теракки») — политическая партия турецких буржуазных революционеров, инициировавшая в 1909 году переворот и смещение султана Абдул-Хамида II.

Махур — название старинного макама, лада. Произведение под названием «Напев Махур» («Махур Бесте») было написано одним из самых известных композиторов Османской империи периода «эпохи тюльпанов» Эйюби Эбу-Бекиром Агой в первой половине XVIII в.

Танзимат — период в османской истории с 1839 по 1876 г., ознаменовавшийся большим количеством модернизационных реформ, тогда же была принята и первая османская конституция.

Мевлеви — суфийский дервишеский орден, основанный Джалаладдином Руми в Конье в XIII в.

Фасыл — музыкальное произведение циклической формы, сюита, в классической османской музыке. Фасыл включает в себя ритмические разновидности, такие, как «кяр», «бесте», «таксим», «пешрев», «газель», «шаркы» и другие.

Семадосл. «слушание», суфийская молитвенная церемония, суфийский молитвенно-медитативный ритуал, который нередко, в зависимости от ордена, происходил под музыку с непременным зикром, то есть молитвой в форме многократного поминания Аллаха в пении, танце, декламации стихов под аккомпанемент музыкальных инструментов; возникновение ритуала приписывают Джалаладдину Руми, Мевляне, основавшему в XIII в. суфийский орден (тарикат) мевлеви.

Юрюк семаи — разновидность музыкальной формы в классической осман- ской музыке; байяти — один из макамов, связываемый с кочевым огузским племенем байат. 

Таби Мустафа Эфенди (?–1774) — каллиграф, поэт и один из самых известных османских композиторов XVIII в. Родился в Стамбуле, в Ускюдаре; особым образом проявил свои таланты в «эпоху тюльпанов». Стихотворения подписывал поэтическим псевдонимом Таби («Природный», «Естественный»). 

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
28 Октября / 2021

Скорая книжная помощь: встречаем новый локдаун

alt

С 28 октября начался очередной локдаун, который должен продлиться минимум до 7 ноября. Будет закрыто большинство общественных мест, магазинов, рестораны смогут работать только навынос и так далее — вы сами лучше нас знаете.

Нам из-за этого тоже придется нелегко: закрытие книжных чревато большими потерями. Но вы можете нам помочь и купить книги на нашем сайте. Во время локдауна мы продолжим принимать и отправлять заказы. Чтобы они стали доступнее, ввели дисконт на большие заказы и бесплатную доставку.

А еще — подготовили скидку на книги первой необходимости. На все позиции из этого списка, основные и альтернативные, распространяется скидка 25% по промокоду книжнаяпомощь. Промокод действителен до 8 ноября.

Такие вынужденные выходные — это лучший способ погрузиться в мир книг. Каких книг, рассказывает гендиректор издательства Михаил Котомин: он подобрал набор произведений, которые помогут вам занять детей, отвлечься от мрачных мыслей и заново полюбить самоизоляцию.

«Покой», Ахмет Танпынар

Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.
Покой
Ахмед Хамди Танпынар
Купить

Нет ничего более успокающего, чем тягучий турецкий роман, темперированный суфийской музыкой и населенный десятком персонажей  с именами Мюмтаз, Ихсан, Маджиде и пр. 

Альтернатива: Фернандо Пессоа, «Книга непокоя»

«Помогает ли нам медицина?», Джулиан Шизер

Автор книги исследует экономику и этику современной медицины и их влияние на всю нашу жизнь.
А+А
Помогает ли нам медицина?
Джулиан Шизер
Купить

Вирусы, вакцины, протоколы лечения – если уж мы живем во времена пандемии, может стоит посмотреть врагу в лицо? А заодно вспомнить,  как западная медицина справилась с чумой и холерой и изобрела антибиотики.

Альтернатива: Сьюзан Сонтаг, «Болезнь как метафора

«Идеи для выходного», Фиона Хейз

В книгу вошли разнообразные способы отвлечь ребенка от планшета — от удивительных поделок до вкусных угощений и украшений для дома, — которые займут его в любое время года.
А+А
Фиона Хейз
Купить

Клеить и раскрашивать ваши дети смогут и без вас. Вам надо только разрезать пару листков и купить карандашей. И вот она долгожданная свобода! 

Альтернатива: Ян Байтлик, «Типомания»

«Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929», Вольфрам Айленбергер

Интеллектуальная биография Эрнста Кассирера, Мартина Хайдеггера, Людвига Витгенштейна и Вальтера Беньямина.
Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929
Вольфрам Айленбергер
Купить

Не пора ли отвлечься от новостей и погрузиться в вечность? Ну или хотя бы почитать о важнейших философах, которым это удалось? Перекрестные биографии четырех немецких «магов», каждый из которых нашел собственный  ответ на вечный вопрос что есть человек, мягко обволокут  вас  исцеляющей метафизической мечтательностью. 

Альтернатива: Люк Ферри, «Краткая история мысли»

«Поэтика пространства», Гастон Башляр

Лирическое исследование феномена дома известного французского философа.
Поэтика пространства
Гастон Башляр
Купить

Дом от подвала до чердака наполнен смыслами и метафорами. Начитавшись Башляра, вы сможете разговаривать со своей ванной комнатой на равных.

Альтернатива: Вилем Флюссер, «О положении вещей. Малая философия дизайна»

«Контур», Рейчел Каск

Первый роман трилогии, изменившей представления об этой традиционной литературной форме и значительно расширившей границы современной прозы.
Контур
Рейчел Каск
Купить

Устали от чьей-то чужой жизни в формате Нетфликса и соцсетей? Нужен цифровой детокс? Прочитайте прозу Каск, в которой истории случайных попутчиков и сторонних  рассказчиков, создают такую атмосферу достоверности, которой литература пока еще не достигала. Первый сезон легендарного  «Контура» уже доступен в виде книги.

Альтернатива: Оливия Лэнг, Crudo

«Краткая история цифровизации», Мартин Буркхардт

Книга дает возможность взглянуть на компьютер не как на устройство, а как на новую модель общества, которая будет определять наше будущее.
Краткая история цифровизации
Мартин Буркхардт
Купить

Кстати, о детоксе, интернете, компьютерах и статистике. Еще недавно мы не знали слова Zoom, а теперь название этой программы стало именем нарицательным. Вирус ускоренно цифровизовал не только госуслуги и данные оперативного штаба по борьбе с вирусом, но и самые приватные формы нашей жизни. Когда же все это началось и куда нас приведет цикл, придуманный первым программистом дочерью Джорджа Байрона? Рассказывает немецкий культуролог Мартин Буркхард.

Альтернатива: Шелли Фэн, «Заменит ли нас искусственный интеллект?»

«Непредсказуемая погода. Искусство в чрезвычайной ситуации», Оливия Лэнг

Сборник коротких текстов о жизни и искусстве на фоне тревожных событий минувшего десятилетия.
Непредсказуемая погода. Искусство в чрезвычайной ситуации
Оливия Лэнг
Купить

От тревожных сводок и общей нервозности может отвлечь искусство, считает писательница и эссеистка Оливия Лэнг. Жан-Мишель Баския, Агнес Мартин, Дерек Джармен, Дэвид Войнарович и другие художники помогут увидеть мир под немного другим углом, а значит удлинить его перспективу и добавить  мировоззрению бесконечности.

Альтернатива: Ролан Барт, «Сай Твомбли»

«Уход в Лес», Эрнст Юнгер

Манифест, посвященный попытке уберечь свободу от политического давления.
Уход в Лес
Эрнст Юнгер
Купить

Поэтический манифест о самостоянии человека перед лицом катастрофы. И хотя Юнгер имел ввиду катастрофу политическую, ушедший в Лес одиночка – фигура, которая в наши апокалиптические времена сама собой приходит на ум. Идея автономной свободы как единственного условия существования в мире кюаркодов, уверены,  посещала не раз и вас.

Альтернатива: Оливия Лэнг, «Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества»

Пегги Гуггенхайм, «На пике века. Исповедь одержимой искусством»

Невероятно откровенная и насыщенная история жизни одной из самых влиятельных женщин в мире искусства.
На пике века. Исповедь одержимой искусством
Пегги Гуггенхайм
Купить

Если взглянуть на ситуацию в перспективе ста лет, то все окажется не так уж страшно. Ровно век назад в мире бушевала «испанка», пресечение границ было также затруднено, как и сегодня, а в Европе велись боевые действия: Первая мировая, революции. Но в тоже время рождалось новое искусстве и новые отношения между людьми, воспоминания коллекционерки и пионерки той «новой этики» Пегги  Гуггенхайм — оптимистическое чтение, подсвечивающее старую максиму о том, «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем», светом любви к жизни и искусству.

Альтернатива: Брюс Чатвин, Брюс Чатвин. «»Утц» и другие истории из мира искусств»

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
27 Октября / 2021

Любовный список: как пишут о любви Уорхол, Барт и другие

alt

Пока развивалось искусство, одним из главных двигателей всякого человеческого вдохновения была любовь. О любви не сказано ничего, и, по существу, все уже сказано (особенно в литературе). Каждый писатель находит новые слова, которыми можно рассказать о любви, и воскрешает новые аспекты этого чувства. Не стал исключением и Лейф Рандт, который воплотил в своей книге «Аллегро пастель» новую любовь XXI века: странную, противоречивую, ищущую абсолютной свободы. Роман Рандта о непростых отношениях писательницы Тани и веб-дизайнера Жерома стал одной из главных новинок года в нашем издательстве. В поддержку его выхода вспоминаем, что пишут о любви авторы других книг Ad Marginem: не обязательно о любви к другому человеку, но и к себе, творчеству, миру. 

«Философия Энди Уорхола (от А к Б и наоборот)», Энди Уорхол

Энди Уорхол, один из главных художников двадцатого столетия и икона поп-арта, в своей «Философии» будто бы невзначай показывает, что в его жизни любовь занимает не такое уж и важное место. Объектами его наблюдений становятся самые разные вещи: деньги, наркотики, слава, работа, мода и так далее. 

Впрочем, нет-нет, но в автобиографической книге и проскальзывают размышления художника о любви, не лишенные отстраненной наблюдательности и не вполне отстраненной меланхолии. Уорхол рассуждает о разных проявлениях любви — от платонической до сексуальной — с позиции человека, привыкшего жить в одиночестве. Так что порой кажется, что для Уорхола любовь — лишь предмет наблюдения. 

Наблюдения местами принимают причудливый, абсолютно «уорхоловский» вид: вот Энди рассказывает о своей любви к магнитофону («Мой магнитофон и я женаты уже десять лет»), вот он рассуждает о покупке любви, а вот — говоря о браке, называет его «заговором женатых». 

«Crudo», Оливия Лэнг

Обложка «Crudo»Оливии Лэнг

Хорошего писателя отличает умение рассказывать и показывать между строк — и этим может похвастаться Оливия Лэнг. Ее роман «Crudo», пожалуй, не о любви: книга исследует современность в самых непривлекательных ее проявлениях. Лэнг, как и ее героиня Кэти, исследует апатию от новостных заголовков, хейт-спич, климатический кризис, популизм правых политиков, отчуждение между людьми, собственные страхи и многое другое. 

Фоном же для этого полотна неприглядной современности становится отношения героини с мужем — тихая гавань, в которую Кэти постоянно возвращается, вдоволь назадававшись вопросом о том, как все мы (то есть человечество) пришли к тому, что имеем. Но и тут героиня не может найти полноценный покой, ведь сразу задает себе новый вопрос: а стоит ли вообще учиться любить, когда конец света так близок?

«Художественное изобретение себя и чистое удовольствие от жизни и любви»

Эта книга-каталог была подготовлена к выставке Московского Музея современного искусства, на которой свыше 20 художников из разных исследуют любовь и удовольствие от жизни. Художники из России, Франции, Германии, Италии, Украины и Австрии раскрывают любовь каждый по-своему — в зависимости от места рождения. 

«Любовь к себе среди руин», Александра Паперно

Еще одна книга, подготовленная к московской выставке — на этот раз художницы Александры Паперно в Музее имени Щусева в 2018 году. Название позаимствовано у Брюса Чатвина, и любовь к себе здесь — важнейший аспект творчества. Любовь к себе означает желание быть признанным и увиденным; любовь к себе означает самовыражение. Любовь к себе в конце концов позволяет преодолеть произведению многие века и быть увиденным зрителями. 

«Фрагменты любовной речи», Ролан Барт

«Фрагменты» — одна из самых популярных книг Барта, она была результатом руководимого им семинара в Практической школе высших исследований в Париже. Создавая своей исследование речи влюбленного, Барт, по собственному выражению, «смонтировал» отрывки различного происхождения: из «Вертера» Гете, «Пира» Платона, дзэна, мистиков, психоанализа, Ницше, случайно прочитанных книг, воспоминаний и дружеских бесед. 

«Любовная речь прерывиста. Ее единицами являются приступы языка, которые приходят и возвращаются, вращаются в голове субъекта в ответ на мелкие, неожиданные поводы. Мы назвали эти единицы «фигурами», дали каждой из них заголовок, имя и некое подобие определения, но не пытались их классифицировать: слишком велик был риск навязать любовной речи некий конечный смысл, навести на мысль, что автор предлагает некую философию любви-страсти», — пишет Барт. 

«История сексуальности. От приматов до роботов. Комикс-исследование», Филипп Брено

Любовь и секс часто путают между собой; да и отличить эти два понятия друг от друга бывает чертовски сложно. Антополог Филипп Брено в своем исследовании человеческой сексуальности наглядно показывает, как менялась природа желания на протяжении веков. В его «Истории сексуальности» есть главы о свободной любви греков и римлян, еще более свободных нравах вавилонян, чопорности XIX века и даже о сексе будущего. Продвигаясь по таймлайну, Брено приходит к выводу: что бы ни случилось с человечеством, каких технологических высот оно бы ни достигло, один человек все равно будет испытывать влечение к другому. 

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
24 Октября / 2021

Ключ к Эдварду Хопперу: Саймон Морли о творчестве художника

alt

Мы уже рассказывали о методах анализа современного искусства, которым учит Саймон Морли в книге «Семь ключей к современному искусству»: семь аспектов, каждыйиз которых должен стать мерилом художественной ценности. А вот что Морли пишет об одном из самых необычных художников своего времени и поэте пустоты — Эдварде Хоппере.

В период, когда одни модернисты развивали концепцию чистой живописи, существующей в своем самодостаточном мире, а другие устремлялись к изображению бессознательных миров грез и сновидений, Эдвард Хоппер (1882–1967) оставался сторонником условностей натуралистического реализма и считал задачей художника создание произведений, иллюзорные миры которых подчиняются примерно тем же правилам, что и видимый мир вокруг нас. И сегодня его твердая приверженность традиционной идее картины как окна в реальный мир или театральной декорации наперекор единодушному стремлению художников-новаторов бросить ей вызов уже не кажется безнадежно отсталой.

Исторический ключ

В 1930-х годах американские художники всеми силами искали сюжеты и стили, которые стали бы отличительными для искусства их страны. В их среде сложились два лагеря: если представители одного из них отталкивались от экспериментов европейских абстракционистов и сюрреалистов, то представители другого стремились выразить социально значимое содержание средствами свободного от радикальных новшеств реализма. Хоппер принадлежал ко второму лагерю, поэтому в его выборе в качестве сюжета для картины кинотеатра нет ничего удивительного.

Судя по многочисленным наброскам к Нью-йоркскому кино, в нем соединились элементы нескольких реальных кинотеатров Нью-Йорка — «RKO Palace», «Globe», «Republic» и «Strand», — с явным перевесом в пользу бродвейского «RKO Palace» на 47-й Западной улице, существующего (как театр живых мюзиклов) до сих пор. Билетерша справа одета в стильный комбинезон, схожий с реальной униформой персонала «RKO Palace», хотя на самом деле Хоппер писал ее со своей жены Джо в коридоре их дома.

Кадр с горными вершинами, угадывающийся на небольшом фрагменте «серебристого экрана» в левой части картины, взят, предположительно, из фильма Фрэнка Капры Потерянный горизонт (1937), действие которого происходит в вымышленном утопиче- ском сообществе Шангри-Ла среди вершин Гималаев. В период Великой депрессии голливудские фильмы служили для американской публики подобным Шангри-Ла убежищем от жизненных невзгод. Американцы постоянно ходили в кино. В 1929 году, в самом начале экономического спада, посещаемость кинотеатров достигала 95 мил- лионов зрителей в неделю при общей численности населения страны в 125 миллионов. Многие кинотеатры могли соперничать по масшта- бу со средневековыми соборами, а благодаря экстравагантному дизайну публика окрестила их «дворцами кино». Один из таких двор- цов изображен на картине Хоппера. Глубокий красный цвет атласных сидений и занавесей, пышная лепнина на стенах — всё это, должно быть, вселяло впечатление роскошной ярмарки грез. За день через подобный кинотеатр могло проходить более двадцати тысяч зрителей, поэтому работа билетерши требовала незаурядного умения ладить с людьми и была весьма престижной.

С точки зрения истории искусства, Нью-йоркское кино связано с темой «картины в картине», часто возникающей в изображениях мастерской художника (см. с. 22). Правда, на сей раз внутри статичной и неизменной картины изображена «движущаяся» — кинофильм. Интерьер отдаленно напоминает те, которые любили изображать художники голландского золотого века (например, Ян Вермеер или Питер де Хох) и в которых тоже часто присутствует углубившаяся в свои мысли женщина. Вместе с тем билетерша Хоппера является трансатлантической родственницей барменши с картины Эдуара Мане Бар в Фоли-Бержер (1882; Институт Курто, Лондон). От героини Мане веет безразличием и пустотой, и у Хоппера образ женщины тоже полон одиночества: к этой теме художник возвращался снова и снова. Говоря о своем искусстве, он замечал: «…бессознательно, наверное, я изображал одиночество большого города».

Эстетический ключ 

Хоппер всегда делал много подготовительных рисунков для своих картин, и по большому счету Нью-йоркское кино — это раскрашенный рисунок. Ресурсы масляной живописи использованы здесь очень сдержанно, без всякой демонстрации бравурной кисти. Цвета — приглушенные, почти всегда смешанные с белилами. Это придает картине, как и многим другим у Хоппера, непритязательный, почти банальный вид. 

Однако не стоит недооценивать новшества, которые Хоппер привнес в эстетику живописи — прежде всего они касаются формального упрощения и композиционного построения картины. Композиция Нью-йоркского кино весьма необычна. В подходе Хоппера к ней чувствуется влияние кинокамеры; если многие картины импрессионистов обнаруживают влияние фотографии с ее смелым кадрированием, то произведения Хоппера, скорее, напоминают кадры из голливудских фильмов. В Нью-йоркском кино с помощью эффектов светотени достигается мощный эффект контраста, типичный для довоенных черно-белых фильмов. 

Увлекательное введение в анализ художественного опыта.
Семь ключей к современному искусству
Саймон Морли
Купить

Картина построена так, что создает впечатление двух миров, граница между которыми проходит примерно посередине полотна. Линии перспективы притягивают наш взгляд к точке схода — киноэкрану, но сильный источник света и одинокая фигура билетерши заставляют нас посмотреть вправо. Именно фигура билетерши является визуальным центром картины, но она смещена к правому краю, а экран, который мы ожидаем увидеть перед собой, вообще отодвинут в верхний левый угол. 

Эмпирический ключ 

Хоппер исходил из традиционного представления о том, какое впечатление должна производить картина. В отличие от авангардистов, активно вовлекавших зрителя в художественный процесс как соучастника создания смысла, он придерживался традиции, в соответствии с которой зритель остается снаружи по отношению миру, созданному художником. В Нью-йоркском кино использовано характерное для Хоппера решение переднего плана: спинки кресел, две из которых к тому же странно возвышаются над остальными, одновременно приглашают нас устроиться в зале и преграждают вход в него. Дискомфорт вызывает и пустой участок в центре, занятый лишь пилястрой и скучной коричневой стеной. С его разбросанным по сторонам действием и гнетущей пустотой посередине Нью-йоркское кино говорит как о присутствии, так и об отсутствии. 

Хотя сходящиеся линии перспективы увлекают наш взгляд в картинное пространство, мы не погружаемся в него полностью и занимаем слишком отстраненное положение для того, чтобы «присоединиться» к публике кинотеатра, тем самым повторно сыграв роль зрителей. Мы можем лишь представлять себе, что смотрим фильм (к тому же безнадежно уходящий из виду), сидя на одном из свободных кресел в зрительном зале. В то же время, оставаясь снаружи, на пороге картины, мы наблюдаем за обоими мирами, созданными Хоппером: в одном из них зрители поглощены происходящим на экране, а в другом погружена в свои мысли билетерша. Два этих мира, будто прервавших свое движение, открываются нам одновременно. 

Картина кажется тихой и статичной, и всё же для нас очевидно ее мощное временнóе измерение. Что-то произошло за мгновение до изображенного момента, и что-то вот-вот произойдет. Мы словно замерли в безвременье или перенеслись в грезы билетерши, однако нас преследует ощущение разворачивающегося повествования, подобного кинематографическому: ведь иллюзия движения, создаваемая фильмом, есть не что иное, как последовательность неподвижных кадров.

Находясь вне статичного пространства картины, мы вместе с тем находимся внутри временнóго потока, на который она намекает.

Вообще-то, кинотеатр — довольно шумное место, и магия живописи Хоппера отчасти состоит в том, что он заменяет многозвучие реальности затемненным оазисом тишины и покоя. 

Кто эта билетерша? Заблудшая в современном городе женщина, ищущая утешения своим душевным мукам в свете «серебристого экрана»? Быть может, она балансирует между двумя мирами — миром кино, предоставляющим легкую, кратковременную, до банальности простую возможность скрыться от скуки, растерянности, стресса, и неким мистическим миром, который обозначен лестницей за атласными портьерами? Как и во многих других произведениях искусства, эти символические мотивы намекают на выход по ту сторону реальности. Так или иначе, билетерша кажется застывшей на пороге двух возможных версий сценария — двух форм существования, — и какой из них она выберет, неясно. Возможно, Хоппер в конечном счете говорит о том, что находиться в подобном подвешенном состоянии, в ожидании Судного дня, который никогда не настанет, — судьба современной души. 

Теоретический ключ 

Хоппер не стремился философствовать красками. Он отвергал умозрительную программу абстрактного искусства, считая свою художественную задачу более приземленной — сводящейся к тому, чтобы вырвать из тьмы забвения драгоценные обрывки повседневности. Но как раз поэтому его картины глубоко философичны. Во многих из них, в том числе и в Нью-йоркском кино, можно усмотреть зримое воплощение аномии (это понятие, введенное социологом Эмилем Дюркгеймом, обозначает происходящий в современном урбанизированном и механизированном мире распад социальных связей между индивидом и обществом, который ведет к потере людьми смысла жизни). Как новая разновидность социальной дезорганизации и духовной пустоты аномия характеризует процесс, в ходе которого разрушение традиционных социальных связей и рутина повседневной жизни в современном городе порождают в человеке потенциально опасное психологическое состояние, сопряженное с чувством опустошенности и склонностью к асоциальному поведению.

Кинотеатр служит одним из тех мест, где люди могут отрешиться от аномии, пронизывающей их жизнь. Он — в буквальном смысле фабрика грез. 

В таком контексте мотив изображения в изображении (фильма в картине) неизбежно наводит на мысль об иллюзорном характере не только живописи, но и реальности в целом. Кино затягивает зрителя, а затемненное пространство для просмотра фильмов напоминает пещеру, в которой легко потерять себя. Таким образом, в картине Хоппера наслаиваются друг на друга многочисленные иллюзии: иллюзии фильма, иллюзии зрителей, иллюзии билетерши, иллюзии кинотеатра и иллюзии современного городского общества в целом. Нью-йоркское кино сравнивали с платоновским мифом о пещере, и его в самом деле можно воспринимать как размышление о том, как охотно мы доверяемся теням, видениям и фантазиям. 

Биографический ключ 

Эдвард Хоппер родился в 1882 году в Найеке (штат Нью-Йорк), в семье владельца галантерейной лавки, и прожил бóльшую часть жизни в Нью-Йорке. В молодости он некоторое время учился в Париже, где увлекался живописью импрессионистов, но в качестве своей темы всё же выбрал американскую жизнь и к 1925 году нашел свой характерный реалистический стиль. Жена Хоппера, Джо, также учившаяся живописи, позировала практически для всех его картин с изображением женщин, в том числе и для Нью-йоркского кино. В 1934 году Эдвард и Джо поселились в уединенном доме на мысе Код, но Хоппера как художника и в дальнейшем увлекали главным образом городские сюжеты. 

Как и многие американцы, Хоппер был завсегдатаем кинотеатров, и эта его картина во многом основана на личном опыте. Вообще, связь между тем, что изображают произведения, и реальной повседневной жизнью была в данном случае, пожалуй, крепче, чем в любом другом, о котором идет речь в этой книге. «Великое искусство, — говорил Хоппер, — это внешнее выражение внутренней жизни художника, которая проявляется в личном видении мира». Его собственное «личное видение мира» иллюстрируют сцены с одинокими фигурами или группами людей, застывших в пустом заурядном пространстве, или со зданиями и улицами, пронизанными пронзительной аурой одиночества. Сам Хоппер не объяснял, почему предпочитает именно эти сюжеты, оставляя труд исследования своего искусства критикам. 

Скептический ключ 

Хоппер писал небольшие станковые картины, не слишком проигрывающие при уменьшении до размеров фотографии. Нью- йоркское кино при осмотре вблизи не открывает зрителю, в сущ- ности, ничего нового по сравнению с тем, о чем он может судить на расстоянии или даже по репродукции. Художник наверняка пред- полагал, что большинство увидит лишь репродукцию его картины, причем, возможно, черно-белую, и явно учитывал это в процессе работы. Отсюда — столь резкий контраст с типичными работами модернистов, которые ставили во главу угла формальные, вещественные свойства живописи и часто словно бы намеренно игнорировали возможности технологий фоторепродукции. В этом смысле знакомство с подлинником Нью-йоркского кино вполне может обернуться разочарованием. 

Хоппер не был виртуозом. Поверхность его картин очень однородна, как будто он так стремился воспроизвести эскиз, что не придавал особого значения работе кистью и красками. Для Хоппера сохраняла актуальность традиционная идея, согласно которой картина должна рассказывать историю, потому он создавал повествовательные картины в самом избитом смысле слова, редко поднимающиеся выше простых добротных иллюстраций. 

Рыночный ключ 

В 1941 году Нью-йоркское кино поступило как анонимный дар в нью-йоркский Музей современного искусства. Работы Хоппера к тому моменту уже выставлялись в этом музее, сначала в 1929 году, когда он только что открылся, а затем в 1933-м, когда в нем прошла ретроспектива живописца. «Карьера Эдварда Хоппера должна стать стимулом для молодых американских художников, живущих в настоящее время в безвестности, как и он сам до этого», — отмечалось в пресс-релизе последней выставки. 

Поскольку до недавнего времени господствовала модель эволюции модернизма, согласно которой экспрессионизм сменяется кубизмом, кубизм — абстракционизмом и сюрреализмом, а за ними неизбежно следуют поп-арт и концептуализм, Хоппер по сей день занимает очень скромное место в книгах по истории искусства XX века, а его картины практически отсутствуют в музеях за пределами США. Так, ни одного Хоппера нет в британской галерее Тейт. Изменить эту ситуацию не так-то просто, поскольку важные работы художника редко попадают на аукционы и цены на них весьма высоки. 

В 2013 году не самая впечатляющая работа Хоппера Восточный ветер над Уихокеном (1934) была продана с нью-йоркских торгов аукциона Christie’s за 40,5 миллиона долларов, и с тех пор она остается самой дорогой картиной художника. Сумма значительно превысила предварительную оценку — 22–28 миллионов долларов — и с легкостью побила предыдущий аукционный рекорд Хоппера — 26,9 миллиона долларов, уплаченные за картину Окно отеля (1955) в Нью-Йорке в 2006 году. 

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
22 Октября / 2021

Лошади, викинги, Шелковый путь: что мы узнали из книги «Весь мир в 100 произведениях искусства»

alt

В книге-альбоме «Весь мир в 100 произведениях искусства» история цивилизаций идет бок о бок с их достижениями в искусстве. Так империя Цинь Шихуанди подается посредством рассказа о знаменитой терракотовой армии, а империя Великих Моголов — о Рамаяне. Книга французских журналистов Беантрис Фонтанель и Даниэля Вольфромма пригодится не только тем, кто задался целью изучить историю искусство — она подойдет всем любознательным читателям. А мы собрали в отдельном материале самые интересные факты о древних цивилизациях. 

Лошадей одомашнили больше пяти тысяч лет назад

Лошади — одни из главных друзей человека среди домашних животных, и точно главные помощники. Их одомашнили очень давно — около 3500 года до нашей эры. 

В польском Добегневе обнаружили янтарную фигурку лошади возрастом четыре тысячи лет — в месте, где в течение многих веков соседями фермерских хозяйств были последние кочующие охотники и собиратели умеренного европейского климатического пояса. 

Древние китайцы разводили шелковичных червей

Когда-нибудь задумывались о том, как делается шелк? Этот материал считался самым ценным сокровищем на всем Великом шелковом пути — еще бы, тот даже был назван Шелковым!

Китайские крестьяне умели разводить не только свиней и буйволов, но и шелковичных червей, прядущих шёлковую нить. Из этой нити делали дорогие ткани и наряды для знати.

Шелковый путь, кстати, был вовсе не Шелковым

А вот еще о Шелковом пути и лошадях — сами китайцы называли его вовсе не шелковым, а Лошадиным. Лошадей в Китае было много, их почитали за красоту. Множество лошадей найдено в гробницах династии Хань.

Лошади участвовали в сражениях с монголами, возили посольства в страны Центральной Азии, а еще считались небесными существами. А торговый путь назвали Лошадиным потому, что кони преодолевали его очень быстро. 

Старт Римской Империи — это несколько хижин

Древний Рим существовал больше тысячи лет — за это время он успел побывать и Республикой, и Империей. Римская цивилизация сменила множество правителей, чьи имена стали притчей во языцех, а сами древние римляне успели покорить и колонизировать множество земель.

Тем удивительнее то, что на заре своего существования Древний Рим состоял из нескольких деревушек, в свою очередь образованных пастушьими хижинами, разбросанными по семи холмам на берегу Тибра.

Викинги играли в шахматы. Или нет?

Шахматы появились в V веке до н. э. на востоке. Спустя почти тысячу лет мусульмане привезли игру на запад. В 1831 году в Гебридском архипелаге (Шотландия) нашли нашли шахматную фигурку, изображающую викинга с большим щитом. 

Острова находились на пути викингов в их норвежскую колонию в Ирландии, на них процветала торговля. Фигурки выточили между 1150 и 1200 годами из клыка моржа, обменного эталона той эпохи. Что они делали на острове, никто не знает. 

Нефрит — причудливая драгоценность майя

В культуре индейцев майя важнейшим ритуалом были похороны. Например, рядом с умершими сановниками клали драгоценности, сосуды с какао и маисом — а еще мозаичную маску из нефрита. 

Нефрит, из-за своего зеленого цвета, напоминал о дарах природы. Из-за разницы ночной и дневной температур от нефрита исходил водяной пар — казалось, что маски дышат.

Исламским художникам приходится выкручиваться. Ведь рисовать лицо Пророка нельзя

В арабском мире нет изображений пророка Мухаммеда, потому что ислам запрещает это. Вот как выкрутился художник, изобразивший пророка и Абу Бакра на миниатюре 1650 года. На картине пророк и Абу Бакр прячутся от врагов в гроте (закрашен чёрным). Это пещера Хира, расположенная в пяти километрах от Мекки, — здесь пророк получил первое божественное откровение от ангела Джабраила. Художник позаботился о том, чтобы никто не увидел лица Мухаммеда, изящно закрыв его. 

Мухаммед и Абу Бакр в гроте. Миниатюра. 1650

Лицо Мухаммеда скрыто от людских глаз в знак почтения. Грот уберегает его от врагов, «неверных», которые охотятся за ним, чтобы помешать проповедовать ислам. Укрывшись в его глубине, он чудесным образом спасается благодаря пауку, соткавшему паутину при входе в пещеру.

Танцевать на крыше дома покойного в маске с птичьим клювом — обычай догонов

У догонов — народа, живущего на юго-востоке Мали — есть обычай: когда кто-то умирает, они танцуют на крыше дома покойного, спрятав лица за метровыми масками канага. Эти маски выглядит, как фигуры с птичьим клювами и подобиями рук, поднятыми вверх и опущенными вниз. 

Танцоры нагибаются, касаясь масками почвы, а затем, резко выпрямившись, поднимают их вверх, тем самым указывая на связь между небом и землей. 

По легенде однажды охотник убил птицу и создал по её подобию первую такую маску — как приношение, чтобы облегчить душу мёртвого пернатого. Теперь маски сопровождают дух мертвеца в космос и защищают живых от его возвращения на землю. 

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
21 Октября / 2021

8 известных критиков и что у них почитать

alt

Арт-критик — в искусстве фигура, пожалуй, почти такая же важная, как и художник. Как минимум потому, что зачастую становится посредником между автором и зрителем. История насчитывает множество известных художественных критиков из самых разных эпох. В нашем материале рассказываем вам о некоторых из них — и что у них почитать. 

alt
Джон Рёскин

Едва ли найдется еще хоть один видный теоретик, чей вклад в теорию искусства сопоставим с тем, что сделал Джон Рёскин. Гуманист и эстет, Рёскин открывал для современников великих художников (в частности, Уильяма Тёрнера) и формулировал свои воззрения на искусство во многих эссе и сборниках лекций, впоследствии ставших классическими. 

Рёскина нельзя назвать чистым арт-критиком: его все-таки занимали также литературная критика, поэзия и искусствознание. Например, в своем трактате «Этика пыли» он поднимает проблему структурной формы, рассуждает о системе образования и месте человека в мире. Но и искусству, конечно, место нашлось — вопросам европейского искусства и дизайна в книге отведена не последняя роль. 

alt
Рашид Араин

Араин — не только критик и теоретик искусства, но еще и концептуальный художник. Его работы аппелируют к политике и исследуют проблемы постколониализма и европоцентризма; скульптуры Араина же обычно относят к минимализму.

Наибольшую известность ему принес журнал Third Text, который Араин, собственно, и основал. Журнал стал главной площадкой для осмысления постколониальной проблематики в сфере искусства.

Помимо искусства и политического активизма, Араин — великолепный публицист. Его тексты 1970-2010-х годов вошли в сборник «Путешествие идеи»

alt
Жан Жене

Если вы привыкли к тому, что предметом пристального изучения арт-критиков обычно становятся их художники-современники, то, возможно, специально для вас Жан Жене в пятидесятых-шестидесятых написал три текста о Рембрандте. Они вошли в одну книгу — которая так и называется, «Рембрандт»

Весьма вероятно, писатель Жене и не создал бы эти тексты, не задумай он художественное произведение о голландском живописце. А в итоге читатели получили размышления Жене о творчестве Рембрандта, приправленные его собственным опытом. 

alt
Сьюзен Сонтаг

Сонтаг — фигура настолько масштабная, что ее сложно загнать в какие-либо рамки. Тем не менее арт-критика, несомненно, — это то, в чем американская писательница особенно хороша. 

«Под знаком Сатурна» — сборник критических эссе Сонтаг, в которых писательница деконструирует творческое наследие одних (например, главной нацистской пропагандистки Лени Рифеншталь) и анализирует творчество других. А еще здесь есть тексты о Ролане Барте, Вальтере Беньямине и Антонене Арто. 

alt
Оссиан Уорд

Перу британского арт-критика Оссиана Уорда принадлежат несколько весьма исчерпывающих пособий по искусству (причем не только современному). Так в путеводителе «Лучше посмотреть еще раз» Уорд старается сократить дистанцию между читателем и великими мастерами прошлого и учит любить искусство ушедшей эпохи. 

В своей книге «Искусство смотреть» Уорд исследует произведения многих деятелей искусства — от Томаса Хиршхорна до Дагласа Гордона. Уорд разделяет художников на несколько категорий в зависимости от того, что несут в себе их произведения: развлечение, конфронтация, событие, послание, зрелище, шутка, медитация.

alt
Артур Данто

Американского искусствоведа и арт-критика Артура Данто на протяжении жизнь занимала проблема объекта искусства. Каков он в публичном пространстве? А в арт-теории? А что вообще такое искусство и что оно из себя представляет? 

Ответы на эти вечные вопросы Данто ищет в эссе «Мир искусства», вышедшем в 1964 и совпавшем с «летом свободы», и сборнике эссе «Что такое искусство?».

alt
Даниэль Арасс

Известность Даниэлю Арассу, в первую очередь, принес цикл радиопередач «Истории картин», который позже был превращен в одноименное книжное издание. Арасс — также автор книг «Деталь в живописи» и «Взгляд улитки. Описания неочевидного»

«Взгляд улитки» проливает свет на то, какое место в искусстве могут занимать маленькие детали, кажущиеся незначительными. В качестве произведений для анализа Арасс предлагает критически рассмотреть «Венеру Урбинскую» Тициана, «Менины» Веласкеса и другие классические картины.

alt
Лео Стайнберг

Изначально российский эмигрант, выросший в Берлине Лео Стайнберг изучал изобразительное искусство и скульптуру в Лондонском университете. Хоть Стайнберг временами зарабатывал преподаванием рисунка, влекли его теория и история искусства. 

Публиковать в журналах свои статьи, в том числе и критические, Стайнберг начал в 1940-х годах. Критик анализировал творчество таких маститых авторов, как Пабло Пикассо, Джаспер Джонс и Роберт Раушенберг. Статьи и эссе Стайнберга были позже объединены под одной обложкой — речь идет о книге «Другие критерии», которая впервые вышла на русском языке в нашем издательстве. 

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
19 Октября / 2021

Что нужно знать о Саймоне Морли — художнике и авторе «Семи ключей к современному искусству»

alt

В книге «Семь ключей к современному искусству» художник и писатель Саймон Морли разбирает биографии многих маститых авторов — от Анри Матисса до Билла Виолы. Еще бы, ведь биография артиста — как раз один из ключей к его творчеству. А что известно о самом Морли? Разбираемся в нашей рубрике «Профайл». 

Жизнь

Родился будущий художник в 1958 году в английском городке Истборн на побережье Ла-Манша. Морли окончил Оксфордский университет со степенью бакалавра современной истории. Затем — Лондонский университет со степенью магистра изящных искусств, а после этого — докторская степень в Саутгемптонском университете. 

Уже долгое время автор «Семи ключей» ведет жизнь космополита. Пожив в Италии, Франции и США, он в 1987 году поселился в Лондоне. В 2005 году переехал во Францию, а в 2010 году — в Южную Корею. Морли отмечает, что сейчас перемещается между тремя станами: Южной Кореей, Францией и Великобританией. 

«Большую часть времени я живу недалеко от печально известной демилитаризованной зоны в Корее — на краю известного мира», — так описывает свою теперешнюю жизнь художник. 

Британский художник, дизайнер и критик Саймон Морли прилагает к загадочному, изменчивому и многоликому миру современного искусства объяснительную решетку, сочетающую в себе приметы строгой систематичности и детской игры. 
Семь ключей к современному искусству
Саймон Морли
Купить

Сейчас основная работа Морли — это преподавание. Художник является доцентом кафедры изобразительного искусства в Университете Данкук.

Творчество

Сам Морли называет себя британским писателем и художником. Его картины выставлялись на многих международных выставках искусства по всему миру: в Лондоне, Познани, Сеуле, Ганновере, Риме, Токио и других городах. В послужном списке художника — выставки в лондонской галерее Тейт, Mediations Biennale в Польше, Музее изящных искусств Дижона и Сеульском художественном музее. 

Обзоры и статьи Морли публиковались в изданиях «Third Text», «World Art», «TLS», «The Burlington Magazine», «Art Monthly», «The Art Newspaper», «Contemporary Art» и «Independent», а эссе Морли появлялись в самых разных каталогах — например, на выставке японо-корейского художника Ли У Хвана в галерее Lisson в 2015 году или в рамках ретроспективы корейского артиста Чан Сон-Хва. 

Книги

Книга Морли «Семь ключей к современному искусству» вышла в 2019 году. Вслед за ней последовали «Простая правда. Монохром в современном искусстве» (2020) и «Под любым другим именем: культурная история розы» (2021). 

Также Морли выступал редактором исследования Филлипа Шо «Возвышенное. Документы в современном искусстве» (2010), а в 2001 году написал книгу «Надпись на стене. Слово и изображение в современном искусстве». 

В настоящее время Морли занят написанием очередной книги — это будет новая история современной живописи, которую в 2023 году выпустит издательство Thames & Hudson.

Соцсети

Из соцсетей Морли предпочитает инстаграм и фейсбук. В своем инстаграме Морли, в основном, постит фотографии роз. А еще у него есть свой блог, где он приветствует каждого, и сайт, оформленный в виде книги. На страницах этой книги расписаны все многочисленные достижения художника.

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
17 Октября / 2021

Художники и паровозы: промышленность в полотнах импрессионистов

alt

На развитие изобразительного искусства за всю его историю влияло многое: великие открытия, гениальные изобретения, политические катаклизмы… В том числе — промышленная революция! И одним из вестников этого влияния на полотнах прославленных мастеров стал паровоз. Разбираемся, как это произошло, вместе с книгой «Весь мир в 100 произведениях искусства».

Приносимый из леса древесный торф в ХIX веке замещают угольные шахты, кустарный труд повсеместно уступает паровому двигателю, а вместо небольших мануфактур распространяются громадные фабрики с массой рабочих. За несколько десятилетий лицо Европы необратимо меняется. Начавшаяся в Англии промышленная революция позволяет европейцам завоевать мир.

Некоторые художники — предшественники импрессионистов — ищут новые источники вдохновения в ландшафтах, в которые вторгается современная жизнь. Начиная с 1830-х годов деревенские жители наблюдают захватывающее зрелище — через их поля прокладываются железнодорожные рельсы, по их угодьям курсируют шумные поезда, перерезая дороги, по которым ещё вчера ездили лишь повозки, запряжённые лошадьми. На реках и в открытом море дымящие пароходы мало-помалу вытесняют парусные суда.

Красочная книга-альбом, рассказывающая об истории мировых цивилизаций через произведения выдающихся ремесленников и художников.
Весь мир в 100 произведениях искусства
Беатрис Фонтанель, Даниэль Вольфромм
Купить

В начале века британский живописец Уильям Тёрнер с печалью свидетельствовал о конце прединдустриальной эпохи. Добавив к заснеженному пейзажу локомотив, Клод Моне приветствовал современность. Речь идёт о реальном опыте: покинув в 1859 году Гавр, город своей юности, художник прибывает в Париж по Западной железнодорожной ветке. Он восемь раз пишет пункт назначения своего путешествия — вокзал Сен-Лазар, под кистью Моне превращающийся в собор из железа с металлическим сводом и стеклянной крышей, к которой поднимаются клубы паровозного дыма.

Отказавшись от классических живописных сюжетов — мифологических, батальных или ориентальных сцен и сельских пасторалей, — новые художники находят покровителей в лице просвещённых меценатов и богатых любителей искусства. К числу последних, кстати, принадлежал и живописец Гюстав Кайботт, восхищавшийся индустриальными видами и рабочими, занимающимися тяжёлым трудом.

Гюстав Кайботт. Мост Европы. 1876

Гюстав Кайботт — поэт городской жизни. Увлечённый кораблестроением, он с большим тщанием передаёт подробности железной арматуры Моста Европы, протянувшегося над железнодорожными путями вокзала Сен-Лазар. При этом Кайботт не забывает и про повседневную жизнь, о чём говорят прогуливающаяся пара, задумавшийся рабочий и собака, отбрасывающая бегущую тень. Эта картина — дань прогрессу. Изображая мост и новый парижский квартал, живописец добивается впечатления фотоснимка. Это совершенно новый эффект, который оказывает серьёзное влияние на развитие искусства.

Клод Моне. Поезд в снегу. 1875

«Я с рождения был недисциплинированным <…> Меня невозможно было заставить слушаться», — признавался Клод Моне в 1900 году. Бунтовщик в душе, при помощи техники раздельного мазка он пишет необычные картины — расплывчатые, точно «впечатления», — замечают критики, желая его уязвить. Но слово приходится художнику по вкусу. Он становится «импрессионистом» — точно так же, как и его друзья: Мане, Писарро и Ренуар. На этой картине светящиеся фары поезда, его тёмный силуэт, растворяющийся в зимней белизне, отражают видение Моне, его современный «взгляд». 

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
15 Октября / 2021

Как понимать современное искусство: метод Саймона Морли

alt

К выходу книги «Семь ключей к современной искусству» Саймона Морли рассказываем о методе, при помощи которого художник анализирует современное искусство. А также напоминаем, что на книгу открыт предзаказ — приобрести ее можно на нашем сайте по специальной цене со скидкой 25%.

Саймон Морли выработал собственную технику восприятия, анализа и оценки произведений искусства. По его словам, этот способ помогает поддержать в смотрящем свободу размышления. А еще — учит смотреть вместе с произведениями, а не указывает на то, как на них смотреть. 

Свой способ Морли назвал «семь ключей к современному искусству» и сформулировал его в одноименной книге. При помощи семи ключей автор рассматривает и анализирует произведения самых маститых современных художников в период с 1911 года до начала 2000-х. 

Увлекательное введение в анализ художественного опыта.
А+А
Семь ключей к современному искусству
Саймон Морли
Предзаказ

Главы книги посвящены произведениям Анри Матисса, Пабло Пикассо, Казимира Малевича, Марселя Дюшана, Рене Магритта, Эдварда Хоппера, Фриды Кало, Фрэнсиса Бэкона, Марка Ротко, Энди Уорхола, Яёй Кусамы, Йозефа Бойса, Роберта Смитсона, Ансельма Кифера, Барбары Крюгер, Сюя Бина, Билла Виолы, Луиз Буржуа, Ли У Хвана и Дорис Сальседо.

Ключ №1. Исторический

Морли рассматривает произведение в контексте тем и стилей прошлого — так происходит диалог эпох. Произведение помещается в исторический контекст — теперь оно неотрывно от социокультурных процессов, которые происходили, когда оно создавалось. 

«Новое часто имеет больше общего со старым, чем кажется на первый взгляд, а потому сравнение со старым или противопоставление ему — едва ли не лучший способ для понимания нового», — пишет Морли.

Ключ №2. Биографический

Почти то же самое, только теперь история уступает место биографии автора. Произведение, весьма вероятно, отражает обстоятельства жизни создателя, и поэтому рассматривается через подобную призму. Здесь есть два пути — жесткий (через работы зритель получает прямой доступ к характеру художника) и мягкий (уникальность произведения связана с событиями, повлиявшими на автора). 

Ключ №3. Эстетический

На этом этапе главное — эмоции. Линии, цвета, формы, текстуры воспринимаются чувственно. Морли отмечает, что эстетический опыт предполагает отрешенность и рефлексию. 

«У всего, что вызывает в нас те или иные ощущения, есть потенциал стать искусством, поскольку всё может иметь эстетическое измерение», — говорит автор книги. 

Ключ №4. Эмпирический

Существуя во времени, произведение искусства взаимодействует с эмоциональными и психологическими зонами чувствительности тех, кто на него смотрит. Это взаимодействие и есть предмет эмпирического восприятия. Как у зрителя формируется отклик на мультисенсорный опыт, который предлагает произведение? Что могут сказать о подобном отклике психология и нейробиология? Как влияют на отклик социальные условия и окружающее пространство?

Ключ №5. Теоретический

Теперь во главе угла интеллект, анализ и теоретические идеи, которые несет в себе произведение. Что говорят о нем критики и другие художники? Есть ли философские идеи и вопросы, которые затрагивает произведение? И наконец — в чем его ценность?

Ключ №6. Скептический 

Даже если произведение искусства признано массами, это не означает, что мы должны с этим согласиться. 

«Культурное признание никогда не следует воспринимать как должное. Оценочные суждения чаще всего формируются элитами. Даже если произведение искусства демонстрируется в музее, превозносится критиками и обладает высокой экономической ценностью, это не выводит его из-под прицела конструктивной критики», — пишет Морли. 

На восприятие современного искусства часто влияет мода. Для того, чтобы взвешенно судить о нем, необходимо прошествие времени — так формируется нужная дистанция. А скептический настрой — это она и есть. 

Ключ №7. Рыночный

Наконец, произведение следует понимать как товар и актив. Как бы возвышенно искусство не было, оно все равно вовлечено в капиталистические отношения. А значит, экономическая оценка — это то, о чем нельзя забывать при восприятии произведения искусства. 

«Искусство действует в рамках экономической системы, которую одновременно поддерживает и, парадоксальным образом, критикует и подрывает», — уточняет Морли.  

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
14 Октября / 2021

Переводчик «Аллегро пастель» — о книге и ее языке

alt

В нашем издательстве вышел роман «Аллегро пастель» немецкого писателя Лейфа Рандта — одна из самых ожидаемых новинок осени. По этому случаю переводчик книги Виталий Серов делится впечатлениями о работе над переводом романа и рассуждает о языке, которым написана «Аллегро пастель».

Герои романа стараются по заветам Экхарта Толле жить настоящим и делать это настоящее максимально качественным и симпатичным. При этом они избегают любых крайностей, контролируют страсти и эксцессы, внимательно наблюдают за своими эмоциями, не нарушают границ партнёра. И язык романа — такой же приглаженный, уравновешенный эксцесс. В нем царит тщательно продуманная спонтанность и контролируемая хаотичность. 

И в переводе «Аллегро пастель» главным было — чтобы ничего не торчало и не высовывалось. Никаких чересчур просторечных оборотов, но и без канцеляризма. Никаких ярких особенностей в прямой речи персонажей. Язык повествования и язык персонажей — одинаковый. Это и неудивительно, потому что главные герои, Таня и Жером — двойное альтер эго автора, поделившего между ними свою биографию и свои взгляды на жизнь.

Весь текст говорит одним голосом: фразу Жерома можно принять за фразу Тани и наоборот.

Приглаженный и уравновешенный текст «Аллегро пастель» много рассказывает о сексе и наркотиках, и в таких местах я особенно старался выдержать авторскую «пастельную» интонацию, не теряя событийного «аллегро».

Сдержанная, нейтральная интонация Рандта предъявляет нам события и явления совсем в ином свете. То, что казалось само собой разумеющимся, вдруг приобретает гротескные, кафкианские черты, а разные девиации, напротив, кажутся милыми и близкими.

Новая история любви, почти нормальной любви и ее трансформаций.
Аллегро пастель
Лейф Рандт
Купить

В немецком языке очень активно используются феминитивы, а автор для характеристики речи осознанных и продвинутых миллениалов пользуется феминитивами предельно часто, применяя все возможные формы их письменного отображения. Это дало возможность и в переводе развернуться по полной!

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!
12 Октября / 2021

«Наполнять пространство смыслом»: разговор с новым челябинским книжным

alt

В новом выпуске «Книготорговцев» беседуем с Ильей Пронченко — жителем Челябинска, летом 2021 года продавшим машину и открывшим вместе со своей девушкой Маргаритой Шеповаловой маленький книжный магазин «Утопия». Илья рассказал нам о трудностях книжного бизнеса в Челябинске и многом другом.

Илья Пронченко

alt
Основатель книжного магазина «Утопия»

UPD: Магазин закрылся в апреле 2022 года.

Как вы решили открыть книжный магазин?

Мы решили открыть книжный очень стихийно. В нашем окружении начала часто повторяться фраза — «Хочу открыть свой книжный». Это дало понять, что мы сами давно хотели это сделать, мало того, решение заняться этим лежало на поверхности. Мы оба любим не только читать, но и любим книги — красивые, с качественной бумагой и иллюстрациями, любим их ощущение, запах, любим находиться среди них. А еще мы оба не любим ту работу, которой занимаемся сейчас.

Второй причиной стало то, что в Челябинске уже более десяти лет нет камерного книжного, с избранным ассортиментом книг, куда ты мог бы прийти пообщаться, получить совет — только крупные сетевые магазины.

Илья Пронченко и Маргарита Шеповалова

С какими трудностями столкнулись, открывая книжный магазин в Челябинске?

Трудностей с открытием у нас не возникло, мы нашли идеальное место с первого просмотра, машину продали тоже быстро, еще быстрее нам выдали кредит, но пока сложно делать выводы. Мы работаем только два месяца.

У нас небольшое помещение, двадцать два квадратных метра. В центре города, рядом с крупнейшим университетом. У нас есть витрина, большое окно. Витрину мы украсим, и будет прямо чудесно.

Пугает многое — отношения с налоговой, непостоянность с продажами, сможем ли донести себя до целевой аудитории, невозможность конкурировать ценой с онлайн-магазинами или сайтами издательств.

Все это лишь наталкивает на мысль, что мало делать просто магазин, нужно наполнять пространство дополнительным смыслом. Делать его третьим местом — туда, куда можно прийти и отдохнуть, пообщаться. 

Кто ваш идеальный посетитель?

Поскольку мы сами работаем в магазине, мы хотим, чтобы сюда приходили люди, разделяющие наши интересы. Из-за этого мы не стесняемся того, что все книги здесь — наш выбор. И пока, вроде, получается. В магазин приходят классные, молодые, творческие ребята, они любят пошутить, но и так же им интересно поговорить об истории и политике, они имеют свою точку зрения, но с уважением относятся и к чужому мнению. И это очень здорово!

Какую книгу вы ни за что не стали бы продавать?

У нас есть несколько способов быстро понять, сможем ли мы найти с человеком общий язык. Один из них — томик стихов Пидоренко В. П. Мы не доверяем людям, которые не могут от души посмеяться над его поэзией. И эта книга не продается, хоть многие и просят её отдать.

Все новости и мероприятия издательства

Подписывайтесь на рассылки Ad Marginem и А+А!

В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:

Чтобы получать специальную рассылку от издательского проекта А+А,
заполните форму по ссылке

Спасибо за подписку!