В пятницу 15 июля стало известно о смерти Марка Гринберга — переводчика с французского, английского и немецкого языков. Мы сотрудничали с Марком Самуиловичем — он опубликовал в нашем издательстве сборник итальянского поэта Роберто Муссапи «„Венецианка“ и другие стихотворения». О Марке Гринберге вспоминает редактор Ad Marginem Алексей Шестаков.
Алексей Шестаков
Редактор и переводчик Ad Marginem
Умер Марк Гринберг. Блистательный переводчик — в первую очередь с французского: его стараниями заговорили по-русски такие сложные и глубокие авторы, как Ив Бонфуа и Луи-Рене Дефоре, — но и с английского, немецкого и других языков. Мне посчастливилось поработать с Марком Самуиловичем вместе в качестве редактора над несколькими книгами, очень разными, маленькими и побольше, багателями и опусами, которые я не то чтобы редактировал, а, скорее, просто сопровождал на пути к изданию, наслаждаясь общением и с ними, и с их конфидентом — если не всегда первым, то наверняка лучшим собеседником, каким был и остается, благодаря его переводам, Марк. Это ценнейший, поначалу неожиданный и какой-то пронзительный опыт: мне случалось пробовать свои силы в переводе самому, и оттого, наверное, я особенно остро ощущал несовпадение между редкой степенью точности косвенной (так как не вполне своей) речи Марка — а он поставил переводческую планку и в стихах, и в художественной, и в научной прозе необычайно высоко, — и его недовольством собой, самым настоящим самоумалением, которое с возрастанием этой точности тоже, казалось, только усиливалось. «Казалось» — потому что это парадоксально, но так оно и было на самом деле: чем лучше перевод, тем меньше переводчик — эта истина, избитая до неправдоподобия, в случае Марка жила и, как положено истине, ошеломляла. Через тексты мы сблизились и несколько последних лет дружили. Может быть, это звучит самонадеянно, но и по работе, и по переписке, и по личным встречам (как бы хотелось, чтобы их было больше) я узнал Марка как замечательного человека и друга.
Книга итальянского поэта, эссеиста и драматурга Роберто Муссапи включает в себя переводы стихотворений и поэм из трех сборников, изданных автором в 1990-2000-х годах
В Ad Marginem вышла в свет всего одна книга его переводов — «Венецианка», небольшой сборник стихов итальянского поэта Роберто Муссапи, тоже впервые представленного Марком на русском языке. Удостоенная престижной переводческой премии «Мастер» за 2021 год, эта книга стоит особняком даже в изысканной библиографии Марка: не самый привычный для него язык, совершенно неизвестный в России автор, философический свободный стих, озабоченный чем угодно, только не тем, чтобы привлечь читателя. Марк в своей привычной манере держался в тени оригинала и не вдавался в подробности того, как и чем привлекла его поэзия Муссапи (единственной подсказкой служит сопровождающее книгу эссе о нем Ива Бонфуа, которого Марк читал и переводил многие годы). Так или иначе, мне этот выбор показался очень личным, а стихи Муссапи стали моими спутниками, сами собой приходя на память чаще многих других и по необъяснимым с ходу поводам — будь то (перечисляю реальные случаи) новый перевод Пруста, книга о греческой живописи или какое-то собственное щемящее, пусть и пустячное, воспоминание. Перечитал я эту книгу и сейчас, благо она невелика, и, бог весть почему, буквально каждое стихотворение, да даже и эссе Бонфуа, показалось мне уместным сегодня: тихо, спокойно и твердо, как Марк, говорящим о жизни, любви, счастье, сне, ужасе, смерти, времени и бессмертии.
Вот, наугад, без названия:
Любимое дерево постепенно растет, и верхушка, что была вровень с глазами, поднимается выше, отдаляясь от нашего времени. Ясные морщины коры, сумрачное царство растительного сока, тьма истока, тайного места жажды, восхождения к свету. Больше никогда не будет моей та верхушка, то дерево-ребенок, что в глазах ребенка отражалось когда-то, и я только мысленно представляю уже не смущаемый земными глазами одинокий покой его листвы, его чудесного вознесения к синей выси. Так под твердым, непроницаемым для глаз покровом, живая только в далеком воспоминании, которого не вспомнить, течет вверх любимая река, теперь не отражающая меня, и так же по неведомым руслам бегут другие реки к дельте, наполненной зеленой водой, бегут в отчее море, изборожденное ветрами, которое я любил, которое меня омыло, которое меня оставило между этими недоступными верхушками и скрытым, яростным, мучительным истоком. Роберто Муссапи. Перевод с итальянского Марка Гринберга.
Редактор Ad Marginem Алексей Шестаков рассказывает, какие еще книги выйдут в рамках совместной программы и как три выпущенных издания наметили пути нашего партнерства.
Алексей Шестаков
Редактор и переводчик Ad Marginem
Совместную книжную программу Ad Marginem и masters открывают три перевода важных текстов по искусству, задающих координатные оси, которые будут определять развитие проекта в дальнейшем: это академическое искусствознание, теория современного искусства и популярная арт-литература, ориентированная на студентов и самую широкую читательскую аудиторию. Конечно, тела, которые обретут в этих координатах свои очертания, будут смещаться, не всегда вписываясь в строгие жанровые рамки, прокладывая междисциплинарные траектории и обращаясь к разным средам — так, как это делает и само искусство.
Переводы, а также исследования и эссе ученых, которые мы планируем выпускать, призваны заполнить лакуны, открыть новые имена и осветить темы, не получавшие заслуженного внимания. Первая книга в этом ряду — сборник «Искусство, восприятие и реальность», состоящий из текстов трех публичных лекций, которые прочли в Университете Джонса Хопкинса выдающийся историк искусства Эрнст Гомбрих, психолог Джулиан Хохберг и аналитический философ Макс Блэк. Тема этих лекций выходит далеко за рамки искусствознания: в центре внимания всех трех ученых проблема человеческого восприятия.
Гомбрих, продолжая одну из линий своей книги «Искусство и иллюзия», задается вопросом о том, как художники добиваются портретного сходства и как зрители узнают их персонажей, то есть какие выразительные средства и каким образом складываются в знакомое лицо. На материале живописи, карикатуры и репортажной фотографии он приходит к выводу, что процесс узнавания — не только изображенных, но и реальных людей — во многом основан на механизме эмпатии, который сначала, в детстве, позволяет нам самим усвоить мимические привычки (научиться улыбаться, хмуриться и т. п.), а затем дает возможность «читать» по лицам других, причем не только людей, но и животных, или даже видеть лица с тем или иным выражением в неживой природе (парейдолия).
Дискуссия трех выдающихся ученых о природе визуального восприятия в искусстве.
Хохберг, исследователь зрительного восприятия в психологическом плане, показывает, насколько ограниченны объяснения механики узнавания, которые дают теория эмпатии, гештальтпсихология и т. д. Проблема, по его мнению, шире, и он ставит ее феноменологически: узнаванием, как и вообще нашим взаимодействием с миром, управляет организация отдельных стимулов, получаемых мозгом, в связный паттерн, или «карту» (которые, в свою очередь, становятся рабочими моделями в изобразительном искусстве).
Наконец, Блэк переносит фокус на центральную в аналитической философии проблему языка: он рассматривает репрезентацию (или изображение) как знаковое отношение, регулируемое определенными конвенциями, владение которыми и определяет узнавание — при том, что никаких гарантий правдивости изображения нет. В целом, сборник отражает характер дебатов о зрительном восприятии в гуманитарных науках 1970-х годов, не утративший актуальности и сегодня.
Книга австралийского искусствоведа и художника Терри Смита «Одна и пять идей: о концептуальном искусстве и концептуализме» посвящена направлению, в значительной мере определяющему черты всего современного искусства с тех самых 1970-х годов, когда лекторы Университета Джонса Хопкинса пытались разобраться в механике восприятия фигуративного изображения.
Исследование концептуального искусства и концептуализма в теоретическом, философском, идеологическом, географическом и художественном аспектах.
Ad Marginem & Masters
Одна и пять идей. О концептуальном искусстве и концептуализме
Первые концептуалисты примерно тогда же заявили о том, что главную роль в искусстве играет вовсе не изображение, а идея. Смит, сегодня известный как один из ведущих теоретиков концептуализма, был и его практиком — участником интернационального коллектива Art & Language, историю которого обозревает одна из глав его книги. Несмотря на небольшой объем, эта книга дает довольно разностороннее представление о концептуализме: в других главах Смит останавливается на его периферийных вариантах — прежде всего австралийском и новозеландском, но также и московском, обсуждает с художницей Мэри Келли, автором «Послеродового протокола», место в нем феминистской проблематики и, наконец, пробует подытожить вклад концептуализма в историю новейшего искусства, рассматривая его как переходный этап от модернизма к нынешнему состоянию культуры. Творческий путь самого Смита как теоретика и практика концептуализма прослеживает в подробном предисловии к сборнику Роберт Бейли.
Бурное развитие концептуализма в 1970–1980-х годах сопровождалось резким ростом значения и престижа теории искусства как в академической среде, так и на арт-площадках. Это неудивительно: уже модернизм, вбирая в свой арсенал всё более широкий круг знаний и отдавая интеллекту всё более явный перевес над ручным мастерством, предельно заострил вопрос «Что такое искусство?» — в том числе для самих художников. С некоторых пор уточнение или пересмотр определения искусства стало непременным элементом любого художественного произведения, претендующего на интерес со стороны критиков и публики. Поэтому сегодня теорию искусства изучают едва ли не на всех гуманитарных факультетах, и вообще, изучая искусство, изучают прежде всего его теорию и только затем — его историю и практику. Именно теории искусства посвящена первая популярная книга в совместной программе Ad Marginem и masters — краткий «путеводитель» по этой дисциплине, написанный британским автором Ричардом Осборном.
Увлекательный и подробный обзор споров о сущности искусства всех времен и народов — от росписей палеолитических пещер до постмодернизма.
Новизна издания заключается в том, что оно обозревает привычную череду стилей, техник, имен, направлений, «измов» — от росписей палеолитических пещер до постмодернистских инсталляций — не как историю образов или творческих достижений, а скорее как энциклопедию представлений человека о том, что и с какой целью может породить его воображение.
Это действительно замечательный образец популярной литературы: сочетая стройность хронологической таблицы, информативность справочника и остроумие комикса, книга Осборна поможет студентам увидеть общую картину изучаемого предмета, усвоить связь между искусством и философскими доктринами, а также последовательность и связь между собой самих этих доктрин. Но и всем интересующимся искусством — классическим или современным — она подскажет, как лучше смотреть на него в современных музеях, использующих в своей работе всё более сложные теоретические построения.
Три направления, намеченные первыми книгами совместной программы Ad Marginem и masters, будут продолжены. В наших ближайших планах — академические исследования российских искусствоведов, история феминистской арт-теории и многое другое. Надеемся, что эти книги станут ценным подспорьем в деле арт-просвещения, которым занимается masters, и обогатят русскоязычную литературу по искусству, следуя цели, которую мы ставили перед собой с самого начала.
Текст Изабель Грав «В другом мире» строится на смешении различных жанров: это одновременно мемуарные заметки об опыте утраты и попытка задокументировать и отрефлексировать политическую ситуацию в мире. Письмо Грав — ясное и прямое, при этом оно не лишено эмоций, а, напротив, наполнено переживаниями авторки о происходящем в личной жизни и вокруг нее: от злости из-за результатов президентских выборов до проживания опыта смерти родителей.
Попросили переводчицу Ксению Шашкову рассказать о процессе работы над книгой «В другом мире». В своем эссе она подмечает как технические детали — сложности передачи феминитивов с немецкого, так и ощущение близости к тексту и тем темам, которые поднимает писательница.
Одновременно мемуарное письмо и попытка выявить и проанализировать болезненные эмоции, а также прямая социальная критика
Книга «В другом мире. Заметки 2014-2017» Изабель Грав — смесь личного дневника и социальной критики. Изабель Грав — известная немецкая искусствоведка, писательница и соосновательница журнала Texte zur Kunst. В заметках она поочередно обращается к личным переживаниям и к событиям в обществе. В предисловии она отмечает, что ей было важно найти верные языковые средства для такого смешения жанров: в текстах про личное избегать эмоциональных клише, а в текстах про внешнее не быть чересчур отстраненной. По сути, та же задача стояла передо мной как перед переводчицей. Мне предстояло чутко исследовать ее стиль и придерживаться тех же ориентиров, которые наметила для себя писательница.
Главные сложности, кроме стилевых, заключались в использовании феминитивов и гендерно-нейтральных слов множественного числа, а именно в нахождении наиболее подходящих форм феминитивов и визуального отражения подобных слов в тексте. После изучения современной лингвистической литературы на эту тему я приняла решение использовать в русском варианте звездочку «*», как и в оригинале. В некоторых случаях вместо гендерно-нейтрального слова я использовала выражение из двух слов (например, вместо «читатель*ницы» могла написать «читатели и читательницы»). Обычно такой выбор был обусловлен звучанием текста, его ритмом.
Мне предстояло чутко исследовать ее стиль и придерживаться тех же ориентиров, которые наметила для себя писательница
Был также нюанс, связанный со временем написания заметок (2014-2017). Грав дает яркую оценку общественным и политическим событиям в мире и Германии того периода (например, выбор Трампа президентом, теракт в Ницце, скандал из-за стихов про Эрдогана). От меня как от переводчицы требовалось внимательное погружение в контекст тех или иных событий, нужно было верно передать реалии на русский язык.
В названии «В другом мире» отражена идея как личных перемен, так и изменений в мире. У Грав умирают родители, и это резко меняет ее мироощущение. А европейская политика в эти годы радикализуется и совершает поворот вправо.
Стоит отметить и широту взгляда Изабель Грав — ее наблюдения не ограничиваются политикой, она находит материал для своих заметок в новой коллекции одежды, на выставке, в книге, на спектакле или в путешествии. Я прониклась большой симпатией к ней, мне близки ее внутренние конфликты и то, как она их описывает: левые взгляды и одновременно любовь к моде, противоречивые чувства к родителям и дочери. Импонирует ее способность к глубокому самоанализу и самокритике, а также умение ясно и кратко формулировать.
Уфимский книжный магазин ZAMAN STORE, открытый в декабре 2022 года при Посольстве современного искусства ZAMAN, делится своими любимыми местами в родном городе.
Гид составлен в рамках проекта Ad Marginem «Город глазами книжного» — площадки, на которой независимые книжные магазины рассказывают о важных и не всегда очевидных местах своего региона. Важная особенность «Города» в том, что он расширяет туристическую карту городов, дополняя ее взглядом изнутри — взглядом внутренних центров культуры, знающих о жизни своего региона как нельзя лучше.
В дальнейшем список книжных магазинов проекта будет только расширяться, чтобы «Город глазами книжного» стал масштабной и подробной картой России. Все доступные гиды можно посмотреть здесь.
ArtTerria
Аллея современной скульптуры
В 2016 году в Уфе прошел международный симпозиум, объединивший 13 скульпторов из шести разных стран — России, Франции, Японии, Болгарии, Южной Кореи и Грузии. Его участники создали скульптуры, связанные общей темой «Европа и Азия», которые затем собрали в ансамбль. Его может увидеть любой желающий: скульптуры находятся под открытым небом вдоль зданий Музыкального колледжа, Медицинского университета и Национальной библиотеки им. Заки Валиди. Так изменилась перспектива прежде пустого пространства улицы, которая превратилась в аллею живого творческого взаимодействия города, человека и искусства. В проекте приняли участие трое уфимских скульпторов: Руслан Нигматуллин, Владимир Лобанов и Фирдант Салиравия.
Адрес: Ленина, 4
«Арт-КВАДРАТ»
ZAMAN в «Арт-КВАДРАТе»
«Арт-КВАДРАТ» давно признан сердцем города — местом встреч и творчества. Здесь гуляют уфимцы и гости нашей столицы, работают кафе, рестораны и магазины, выступают уличные музыканты и показывают представления театральные коллективы. А, главное, здесь прекрасно уживаются история и современное искусство: «Арт-КВАДРАТ» интегрирован в пространство, где сохранены здания культурного значения (Хакимовская мечеть, Дом Сахарова, Торговый дом «Вогау и К°») и появляются современные арт-объекты: граффити, скульптуры, мозаичные панно. Неудивительно, что именно на этой территории открылось Посольство современного искусства ZAMAN, чьей частью и является книжный магазин ZAMAN STORE.
Адрес: Чернышевского, 88
Софьюшкина аллея
Вид на аллею
Уфа — один из самых зеленых городов России: у нас много парков, скверов и аллей. С особой любовью мы относимся к Софьюшкиной аллее, с удовольствием гуляем в тени ее старых лип. Она находится в историческом районе города и тянется от парка им. Ленина, проходит мимо бывшего Дома Губернатора и Первой Соборной мечети, а заканчивается у Сада им. Салавата Юлаева, национального героя Башкортостана.
В Уфе в 1791 году родился известный писатель XIX века Сергей Аксаков, а жена его сына, служившего какое-то время здесь губернатором, занималась благотворительностью и благоустройством города — так и появилась Софьюшкина аллея. В городе до сих пор чтят память о Сергее Тимофеевиче: у нас есть улица, названная в его честь, гимназия, сад, мемориальный дом-музей, памятник «Аленький цветочек».
Двор Довлатова
Надписи на стене дома, где жил Довлатов
Уфа гордится тем, что играет важную роль в истории культуры и искусства всей страны. В нашем городе впервые выступил сольно Федор Шаляпин, приобщился к балету Рудольф Нуреев и первые месяцы своей жизни провел Сергей Довлатов. Шаляпину поставили памятник, Нурееву посвятили музейную экспозицию в Башкирском государственном театре оперы и балета, а в честь Довлатова расписали целый двор, превратив его в настоящий молодежный арт-объект. На рисунках можно увидеть цитаты из книг писателя, портреты его героев, а еще изображение Бродского с глазами-кондиционерами.
Адрес: Гоголя, 56
Советская мозаика на здании Академии Наук РБ
Вид на мозаику
Если вы равнодушно относитесь к стрит-арту, но любите изучать архитектурные детали прошлого, то обратите внимание на мозаики, барельефы и сграффито, сохранившиеся в Уфе. Среди них есть изображения на типично советские (покорение космоса, строительство заводов и т.п.) темы, а также на национальные сюжеты, отражающие специфику нашего региона.
Одна из известных на весь город мозаик находится на здании Академии наук РБ. Она была создана в 1973 году двумя уфимскими художниками Александром Юдиным и Александром Пантелеевым и неплохо сохранилась до наших дней. А если вам интересна тема советского монументального искусства в разных регионах России, можно найти лекции Динара Бурангулова на YouTube Посольства музея ZAMAN.
Адрес: Кирова, 15
Три книги, которые характеризует Уфу
«Уфа историческая: деревянное зодчество», Шитова С. Н., Данукалова Г. А. Уфимцы любят старые деревянные дома, в нашем городе их сохранилось немало. Особенно гордимся улицей Октябрьской революции, которую с недавнего времени закрыли на реконструкцию. Чтобы понять любовь горожан к старинным постройкам, советуем альбом «Уфа историческая: деревянное зодчество».
«Музей вне себя» Основная идея книги Калума Сторри — музей может быть продолжением города и наоборот. Эта утопическая, на первый взгляд, концепция созвучна духу Уфы. В городское пространство всё чаще интегрируется современное искусство: «Арт-КВАДРАТ» с аллей ArtTerria тому пример. Даже музей ZAMAN первый год работы существовал в формате «музей без стен». И такая тенденция не может не радовать.
«Мифы Поволжья. От Волчьего владыки и Мирового дерева до культа змей и птицы счастья» Башкортостан — яркий представитель Приволжского федерального округа. Здесь бок о бок живут люди разной национальности. И книга издательства «Манн, Иванов и Фербер» отлично передает своеобразие нашего региона.
Составили подборку книг, которые лучше всего читаются в отпуске: романы, погружающие в сюжет и судьбы персонажей, медитативные эссе, тексты о природе и объемные, но увлекательные исследования, до которых обычно не доходят руки.
В подборку вошло 25 книг, для удобства разбили их на категории. А чтобы чтение было еще приятнее, приготовили акцию. До конца июля при покупке двух книг из этого материала положим третью в подарок. Подробнее об условиях акции читайте тут.
На обложке материала — коллекционерка искусства Пегги Гуггенхайм собирается прочесть все книги из нашего списка.
Длинные романы
За пару оставшихся летних месяцев не одолеешь «В поисках утраченного времени» Пруста, но одну из английских трилогий или толстый роман-биографию — вполне. Собрали книги, с которыми не скучно будет застрять в дождливую погоду.
Трилогия о творческом и личном перерождении после развода накануне Брекзита. Новаторский роман, где главная героиня словно ходит с документальной камерой, снимая только своих собеседников, сама же только изредка мелькает в отражающих поверхностях
Еще одна трилогия о женщине, которая скорее молчит и наблюдает, чем действует. Оливия Мэннинг приехала на Балканы вместе с мужем в начале Второй мировой войны и не возвращалась в Англию до 1945 года. Странствиям в попытках побега от войны посвящена ее трилогия
Биография одной из альтернативных личностей Фернандо Пессоа — помощника бухгалтера в Лиссабоне. Модернистский роман об одиночестве, опубликованный через пятьдесят лет после смерти писателя
По улицам Манхэттена бродит молодой нигерийский врач-психиатр. На дворе 2006 год, он обсуждает 11 сентября за пивом и всюду натыкается на границы эпох. Роман о памяти, в которой столько же закоулков, сколько перекрестков на Манхэттене
Эдуард Лимонов не хотел быть успешным, он хотел быть героем. И это у него получилось: по крайней мере, он стал героем романа французского писателя Эммануэля Каррера, завороженного могучей энергией Лимонова
Трудно не замечать природу летом, когда она цветет, жужжит, чирикает и пахнет. В этой подборке — отличные собеседники, которые разделят с вами радость от пения птицы, расцветшего бутона и наблюдения за рекой.
Нина Бёртон начинает ремонт загородного дома и узнает, что дачная тишина обманчива. Там всегда бурлила жизнь, до этого ею не замечаемая. Открывая для себя эти миры, описывая жизнь пчел, муравьев, белок, водорослей и деревьев, она рассуждает и о себе
Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков
Сердце Оливии Лэнг разбито, и она отправляется на долгую прогулку вдоль реки Уз, в которой в 1941 году утонула Вирджиния Вулф. Вышагивая свою печаль, Лэнг замечает не только природу, окружающую ее в настоящем, но и видит, как сквозь нее просвечивает история Англии
Внимательные к материальным деталям дневники Эрнста Юнгера 1939–1940 годов о возможности поэтического и философского существование в самом центре большой войны
Эми Липтрот возвращается в родную Шотландию из Лондона в попытке избавиться от ложных привязанностей. Натуралист-миллениал, она изучает природу не только органами чувств, но и приложениями для смартфона
Дневник режиссера и садовода-любителя Дерека Джармена. В своих записях он относится к саду как к синтезу природы и искусства, описывая свое взаимодействие с этим сложным организмом
Самое основательное исследование природы в этом списке. Профессор антропологии Анна Лёвенхаупт Цзин выстраивает связь между капиталистическими разрушениями и жизнью одного из самых дорогих грибов мацутакэ на испорченных человеком ландшафтах
Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма
В этом разделе — книги, рассказывающие о событиях, повлиявших на ход истории, и о людях, которые жили в те времена. Как чувствовали себя европейские писатели на пороге Первой мировой, почему 1947 год стал поворотным для современного западного общества — все это и многое другое объясняют книги из подборки.
Последний год перед мировой войной. Кафка собирается жениться, Пруст публикует первый том «В поисках утраченного времени», Сталин приезжает в Вену, Гитлер уезжает. Герои рассказа Иллиеса необязательно знакомы друг с другом, но все они чувствуют, что старый мир вот-вот закончится
Здесь всё наоборот: война окончена, и нужно строить новый порядок. В 1947 году выстраиваются правила и выходят на сцену герои мира, в котором мы живем до сих пор. Элисабет Осбринк соединяет рассказ об истории с рассказом о собственной семье
1920-е годы раскрываются через судьбы и взгляды четырех великих философов: Эрнста Кассирера, Мартина Хайдеггера, Вальтера Беньямина и Людвига Витгенштейна
Время магов. Великое десятилетие философии. 1919–1929
История Франкфуртской школы, организовавшейся между двумя мировыми войнами. Рассказ о жизнях и идеях ее основных представителей — Адорно, Беньямина, Хоркхаймера, Хабермаса и других
Гранд-отель «Бездна». Биография Франкфуртской школы
Портрет эпохи модернизма, написанный через фигуру Шарля Бодлера. Роберто Калассо показывает поэта через окружавших его людей, искусство, литературу и городскую среду
У всех есть тексты, которые очень хочется прочесть, но не всегда хватает времени. Собрали фундаментальные и увлекательные исследования по антропологии и искусству, которые откладывали «на потом», чтобы наконец прочесть в отпуске.
Исследование истории товарно-денежных отношений с древнейших времен до наших дней. Гребер утверждает, что в основе того, что мы традиционно называем экономикой, лежит категория долга, принимающая на разных этапах развития разные формы
Как кодифицированная нотная запись и распространение музыкальных произведений на бумаге очистили западную музыку от вариативности и сделали ее «академической»
Книга написана на основе многолетней этнографической работы среди коренных жителей эквадорской части тропического леса Амазонии. Автор предлагает отказаться от антропоцентричного взгляда на этнографию и перейти к созданию «антропологии по ту сторону человека»
Как мыслят леса: к антропологии по ту сторону человека
Сборники эссе и заметок, чтение которых — уже само по себе отдых.
Литературная критика, обозревающая ушедшие цивилизации — миры Пруста, Манна, искусство шведской хрустальной фабрики, культуру приготовления еды в XX веке
К выходу «Манхэттенского проекта» редактор перевода книги Ольга Гаврикова взяла интервью у ее автора — профессора бостонского Эмерсон-колледжа, писателя и философа Дэвида Кишика. Какую роль сыграл Беньямин и его «Московский дневник» в «Манхэттенском проекте»? Почему для Кишика урбанизм и модернизм — это одно и то же? И при чем тут «Моби Дик» и сериал «Наследники»? Об этом и многом другом читайте в материале.
О.Г.: Вы пишете, что «„Манхэттенский проект“ можно рассматривать как case study по урбанизации, в котором Нью-Йорк XX века выступает парадигмой», при этом Вальтер Беньямин является неотъемлемой частью этого проекта. Как же они соотносятся? Что такое Беньямин в вашем нью-йоркском нарративе? Парергон, метафора, одна из многих? Нечто иное?
Д.К.: Парадигма, словами самого Беньямина, подобна водовороту в потоке становления. Ее легко определить в пространстве и времени, но сама она объясняет нечто, выходящее далеко за пределы своей конкретной истории и географии. Для Фуко паноптикум выступает парадигмой современного дисциплинарного общества. Для Агамбена Освенцим — это парадигма современной биополитики. Для Беньямина Париж — парадигма современного капитализма. Но если эти мыслители использует свои парадигмы для критики нашего современного мира, я рассматриваю Нью-Йорк как парадигму эмансипаторного элемента в самом сердце современности. В моей книге урбанизм и модернизм — одно и то же. Современными нас прежде всего делает не индустриальная революция, а урбанистическая. В этом контексте Беньямин для меня то же, что Вергилий для Данте. Он мой проводник или учитель, открывший мне смысл, прекрасно сформулированный Кальвино в «Невидимых городах»: «Ищите и учитесь распознавать, кто и что среди преисподней не является преисподней, а затем помогите им вытерпеть, дайте им простор».
Для Беньямина Париж — парадигма современного капитализма
О.Г.: Очевидно, что Беньямин в вашей книге не столько действительный герой, сколько скорее призрак, или даже очки, через которые вы смотрите и размышляете, что вполне соответствует характеру его собственных текстов, да и вашего теоретического труда. Однако в разговоре об урбанистических текстах Беньямина сложно не вспомнить его «Московский дневник». «Наиболее личный, полностью и безжалостно откровенный документ <…> его жизни. С ним не может сравниться ни одна из его прочих попыток дневниковых записей <…> даже записки очень личного характера, сделанные им в 1932 году, когда он подумывал о самоубийстве», как писал о нем Гершом Шолем. Проблемная любовная история Беньямина с Асей Лацис будто бы снова возникает в вашей личной истории в прологе к «Манхэттенскому проекту», однако общее повествование не отличается эмоциональным и личным началом, оно скорее интеллектуальное и призрачное (уже на уровне названия — проект, теория). Не могли бы вы прокомментировать такой обезличенный подход к Нью-Йорку и вашему Беньямину?
Д.К.: Из «Московского дневника» я заимствовал свои любимые строки для одного из описаний Нью-Йорка: «Каждая мысль, каждый день, каждая жизнь лежат здесь, как на лабораторном столе. Как если бы это был металл, из которого во что бы то ни стало нужно извлечь неизвестное вещество, он должен будет терпеть проводимые над ним эксперименты до полного изнеможения. Ни один организм, ни одна организация не может избежать этого процесса». Грубость и беспощадность жизни в метрополии, ее отчужденная, меланхоличная и одинокая природа подталкивает Беньямина к странной любви: не той, что с первого взгляда, а той, что он называет «любовью с последнего взгляда», вспоминая о былых объятиях, уже после того, как городская оргия превратилась в клубок сонных потных тел. Однако гораздо более личное и эмоциональное начало содержится в моем описании Нью-Йорка, который связан не столько с урбанистическими раздумьями Беньямина, сколько с моим личным опытом жизни на острове Манхэттен с 1999 года. Я не до конца осознавал это, когда писал «Манхэттенский проект», и принял это совсем недавно в своей последней книге «Self Study».
О.Г.: Метафора сна, мечты и пробуждения является одной из центральных в «Пассажах», и, безусловно, присутствует и на страницах «Манхэттенского проекта». В последнем мы читаем: «пробуждение — сверхзадача двух монументальных книжных проектов Беньямина. Отличие в том, что именно из них идентифицируется как фантазия, а что — как реальность. В более раннем проекте пробуждение предполагает, что Париж XIX века, по сути, является сном, скорее даже ночным кошмаром, из которого должен вырваться его читатель XX века. <…> Объявленный как история настоящего, „Манхэттенский проект“ предназначен установить будильник для своих будущих дремлющих читателей. Беньямин откликается на наше нынешнее состояние догматической дремы». К чему пытается нас пробудить «Манхэттенский проект»? Успешно ли? Не думаете ли вы, что сами, с вашим интеллектуально провоцирующим и изысканным повествованием, питаете миф о Нью-Йорке как о городе-мечте или городе абсолютной жизни? И не противоречит ли это интенциям вашего же Беньямина?
Д.К.: Современный город, казалось бы, умирает от тысячи ран. Однако я всё еще считаю, что сообщения о его кончине весьма преувеличены. Критика или стенания о городе столь же стары, как и возвышение Парижа в качестве первой современной мировой столицы (locus classicus в этом вопросе — Руссо). Те же антиурбанистические заблуждения мы слышали — как слева, так и справа — в разгар и после недавней пандемии. Однако я не назову никакого другого места, где обитал бы какой-либо революционный потенциал (политический или социальный, культурный или сексуальный, эстетический или экономический), кроме больших городов. Вспомните конец сериала «Наследники», который я воспринимаю не как трагедию, а как комедию, подобно своему «Манхэттенскому проекту». Это вроде ситкома «Сайнфелд» — нью-йоркское шоу ни о чем, где ничего не происходит, но с более пышными декорациями. Два никчемных наследника, Кенделл и Роман, всю жизнь прожили в Нью-Йорке, но это была жизнь-мечта, совершенно оторванная от реальности вокруг. Я считаю, что конец сериала — это и есть пробуждение, лопающийся пузырь их идеальной жизни. Осторожно, спойлер: одного из братьев избивают протестующие на улице, другой оказывается в Бэттери-парке, готовый прыгнуть в ледяную реку. Их сестра Шив остается со своим мужем Томом, который, будучи весьма скромного происхождения, оказывается неожиданным наследником империи ее отца. Словом, город просыпается, даже самые привилегированные его жители, и проникается болезненной правдой собственного ничтожества.
Каждый великий город — все еще город-убежище, даже если его злой преступник сам скрывается в его недрах
О.Г.: Ваш текст соблазняет идеей «урбанистического сознания», весьма подрывной и идеалистической по своей сути; это основа принадлежности и единения вне класса, политики, нации, религии и т. д. Нью-йоркский Беньямин умер в 1987 году (хотя кто знает…), затем наступила эра глобализации, которая сейчас, очевидно, меняется. Есть ли сегодня потенциал в урбанистическом сознании? Считаете ли вы себя метриотом, носителем городского сознания?
Д.К.: Сегодня мы понимаем, что глобализация и интернет лишь сделали большие города еще более могущественными, чем когда-либо, а не наоборот. И в свете сегодняшнего подъема национализма по всему миру это должно сделать наше урбанистическое сознание еще более значимым. Абсолютная жизнь и инклюзивная логика метрополий по-прежнему является лучшим антидотом против голой жизни и эксклюзивной логики, поддерживаемой национальным государством. Это понял уже Мелвилл в «Моби Дике», где корабль и капитан обозначают государство и его мономаниакального суверена, которые охотятся за китом, символизирующим город. Опять спойлер: охота заканчивается, когда кит ломает корабль и убивает капитана и всех, кто был на борту, за исключением Измаила, рассказчика-манхэттенца. Как я пишу в книге: «„Моби Дик“ учит нас простой исторической истине с удивительно счастливым концом. Все империи и тираны, какими бы могущественными и злыми они ни были, в конце концов угасают. Города, по какой-то причине, чаще всего просто переживают их». Каждый великий город — все еще город-убежище, даже если его злой преступник сам скрывается в его недрах.
Две книги о кино, еще одна — о жизни в Древней Греции, эссе о мхах и переиздания в новых обложках — рассказываем, что выйдет в этом июле в Ad Marginem. Несколько книг из июньского списка запоздали, поэтому часть грядущих новинок можно найти здесь.
Робин Уолл Киммерер — заслуженная профессорка биологии окружающей среды SUNY, а также основательница и директорка Центра коренных народов и окружающей среды. В 2022 году стала лауреаткой Премии Макартура.
Обитающие на границах нашего обычного восприятия, мхи являются распространенным, но неприметным элементом природного мира. Мы лишь изредка замечаем их в трещинах городского асфальта, на стволах деревьев или поверхности камней. Книга бриолога Робин Уолл Киммерер — не руководство по идентификации и не научный трактат. Скорее, это серия связанных между собой личных эссе о жизни мхов, которая переплетается с жизнями бесчисленных других существ: от лосося и колибри до грибков, бактерий и деревенских огородников. Киммерер увлекательно объясняет биологию мхов, одновременно размышляя о том, чему эти удивительные организмы могут нас научить. Опираясь на свой разнообразный опыт ученого, матери, коренной американки и профессиональной наблюдательницы, привыкшей всматриваться, чтобы увидеть нечто важное, Робин Уолл Киммерер рассказывает разнообразные истории мхов не только в научных терминах, но также и в рамках способов познания, свойственных аборигенным индейским племенам. В ее книге естественная история и культурные взаимоотношения мхов становятся мощной метафорой образа жизни в мире.
Цитата из книги: Постижение искусства видеть мох смешивается в моей голове с первым воспоминанием о снежинке. Сразу за пределами обычного восприятия находится другой уровень иерархии красоты: уровень листьев, тончайших, превосходно устроенных, наподобие снежинки, уровень невидимых жизней, сложных и прекрасных. Всё это требует внимания и умения смотреть. Я нашла, что мох — это средство стать ближе к окружающему миру, постичь сокровенные тайны леса. Эта книга — приглашение проникнуть в окружающий нас мир.
В 1968 году в Пестуме была обнаружена так называемая «Гробница ныряльщика» с изумительно сохранившимися фресками. Главной сенсацией стало изображение ныряльщика, от которого гробница и получила название: пейзаж, намеченный легкими, скупыми штрихами; слегка волнуется водная поверхность; на берегу — сооружение неясной формы, похожее на вышку с выступающим карнизом, оттуда вперед головой прыгает в воду обнаженный юноша.
Известный немецкий археолог Тонио Хёльшер предлагает свою интерпретацию фресок гробницы. Восстанавливая исторический контекст произведения, он расходится с его метафизическими толкованиями и рассматривает сцену ловкого прыжка юноши в воду исходя из значимости физического, телесного начала для жизненного уклада древних греков. Культура взросления, престиж тренированного тела, эротизм оказываются, согласно его выводам, ключевыми элементами общественной жизни как в греческом полисе, так и за его пределами, в «антимире» диких пространств.
Цитата из книги: На первый взгляд ничего непонятного в изображении нет: юноша ныряет вперед головой с вышки. Прочие фрески гробницы изображают веселую пирушку (симпосий) — распространенный, хорошо известный сюжет в античном искусстве и литературе. Смущает нас, видимо, как раз несоответствие между обыденностью этой пляжной сцены и ее уникальностью в изобразительном искусстве. Может быть, прыжок в воду здесь нечто большее, чем простая повседневность? Может быть, перед нами вовсе не сцена из жизни, а символ мистических представлений и надежд? Нужно ли в таком случае и симпосий трактовать символически? И что означают эти изображения в гробнице?
Лично я с самого начала склонялся к мнению, что перед нами повседневные сцены процветающей культуры. Но мнение — еще не аргумент. Лишь когда я отыскал факты и свидетельства, позволяющие локализовать сюжеты этих изображений во времени и пространстве античной культуры, стало возможным перекинуть мост к реальной жизни древних греков.
Книга о любви к греческому языку, о том, как через его грамматику раскрывается мировоззрение древних греков
Перевыпускаем под новой обложкой работу Теодора Адорно, которая в прошлом году впервые вышла на русском у нас же. Новую обложку, как и для первого издания, сделала Анна Наумова.
Книга выдающегося немецкого мыслителя написана им в эмиграции во время Второй мировой войны и в первые годы после ее окончания. Озаглавленная по аналогии с «Большой этикой» (Magna moralia) Аристотеля, эта книга представляет собой отнюдь не систематический философский труд, а коллекцию острокритических фрагментов, как содержание, так и форма которых отражают неутешительный взгляд Адорно на позднекапиталистическое общество, в котором человеческий опыт дробится, рассыпается и теряет всякие ориентиры.
Основополагающая работа Ханны Арендт под новой обложкой. Старое издание еще можно купить тут.
Не служат ли повседневный труд, планирующе-изготовительная деятельность, наукотехника и даже отчасти художественное творчество бегству от политического действия, из открытого публичного мира? Ханна Арендт склонна отвечать на этот вопрос положительно. Ее тревожит состояние современного социума, замкнувшегося в деловитости производства и потребления. Невостребованными остаются исторические возможности свободного личного поступка. Широкому систематическому анализу в книге подвергнуты исходные нужды и условия человеческого существования, основные виды человеческой деятельности и прежде всего поворот человеческой истории, связанный с переносом центра тяжести на науку и вторжением человечества в космос.
Снова в продаже. Курс лекций голливудского сценариста и режиссера Дэвида Мэмета, прочитанный им на факультете кино Колумбийского университета осенью 1987 года и охватывающий все аспекты режиссуры — от сценария до монтажа. Мэмет знакомит читателей как с основами сценарного мастерства, так и с задачами и трудностями режиссерской работы режиссера: как поставить камеру, как следует работать с актерами на площадке, каким принципам монтажа следовать.
Сборник интервью известных режиссеров монтажа об их ремесле. Тони Лоусон вспоминает о своей работе со Стэнли Кубриком и Николасом Роугом, Роберто Перпиньяни — с Орсоном Уэллсом и Бернардо Бертолуччи, Сильвия Ингемарсдоттер — с Ингмаром Бергманом. Всего в книге собраны интервью с двадцатью семью режиссерами монтажа.
«Это не совсем обычный список мест. Мы сознательно отказались указывать достопримечательности, памятники архитектуры, включать в топ набившие оскомину места из каждого путеводителя. В нашем списке — знаковые для книжного магазина „Все свободны“ заведения и пространства, как-либо повлиявшие на нас или наше дело и просто не самые туристические места, где мы сами любим проводить время».
Артём Фаустов и Любовь Беляцкая, основатели магазина «Все свободны», рассказывают о Петербурге в рамках гида «Город глазами книжного».
Гид составлен в рамках проекта Ad Marginem «Город глазами книжного» — площадки, на которой независимые книжные магазины рассказывают о важных и не всегда очевидных местах своего региона. Важная особенность «Города» в том, что он расширяет туристическую карту городов, дополняя ее взглядом изнутри — взглядом внутренних центров культуры, знающих о жизни своего региона как нельзя лучше.
В дальнейшем список книжных магазинов проекта будет только расширяться, чтобы «Город глазами книжного» стал масштабной и подробной картой России. Все доступные гиды можно посмотреть здесь.
Пышечная на Желябова
Вход в пышечную
Знаменитая пышечная с самыми настоящими пышками по советскому рецепту и, да-да, кофе из эмалированного ведра. Изначально «Все свободны» открылись на Мойке, и путь к магазину лежал по Большой Конюшенной мимо знаменитой пышечной. Поэтому все наши друзья и посетители воспринимали за хороший тон прихватить с собой пакетик с пышками. В какой-то момент они нам так надоели, что мы ввели негласное табу на них.
Совет от «Все свободны» Пышки нужно съедать как можно быстрее, буквально через 5-10 минут они остынут и потеряют 80% своей восхитительности. В выходные очередь в пышечную может растянуться до соседних улиц, лучше зайти сюда в будний день до полудня.
Адрес: Большая Конюшенная, 25
Канонерский остров
Вид на остров сверху
Живописная, доступная и малолюдная локация. Вытянутый трехкилометровый остров отделен от остального города туннелем, туда можно проехать на автобусе, но если хотите острых ощущений, преодолейте этот путь пешком. На самой Канонерке время словно притормозило. Сначала вы попадаете в застройку 70-х годов, где местами еще сохранились советские вывески. Раньше рядом находились живописные руины недостроенной ТЭЦ, там проходили фестивали нойза и поэзии, а многие питерские музыканты сняли свои клипы. Но при строительстве эстакады ЗСД развалины снесли. На западной оконечности острова начинается дикая территория с пустырями, пляжами и зеленью, постепенно переходя в длинную поросшую лесом косу, укрепленную в XIX веке каменными плитами и булыжником. С одной стороны косы вид на Залив, с другой — на торговый порт с подходящими к нему по узкому каналу огромными судами.
Совет от «Все свободны» Не поленитесь догулять до самого-самого конца косы и будете вознаграждены выдающейся панорамой.
Бар «Стирка 40°»
Бар внутри
Культовой петербургский бар и прачечная. Ежедневно по вечерам диджеи играют что-нибудь небанальное — даб, гэридж, джангл и т.п. Когда-то мы приводили сюда друзей и гостей, чтоб показать старейший локальный бар. Вскоре познакомились с командой и даже делали совместные книжно-алкогольные акции: бесплатные шоты по Владимиру Сорокину за покупку его книг у нас.
Совет от «Все свободны» Обязательно попробуйте bananabier, а также обратите внимание на стены, там всегда какая-нибудь выставка.
Адрес: Казанская, 26
Конец улицы Декабристов и музей-квартира А. Блока
Музей-квартира Блока снаружи
Довольно тихое место в районе Коломна, где на углу с набережной реки Пряжки долгое время жил великий символист. Здесь же недавно установили ему замечательный, нетипичный для нашего времени памятник. Через реку ведет на Матисов остров Банный мост. Когда-то на нем постоянно дежурили поклонницы Блока и смотрели с моста в окна его квартиры в надежде увидеть силуэт своего кумира. Сам Матисов остров удивителен своим безлюдьем и тишиной. Чуть в стороне на нем виднеется знаменитая в городе психиатрическая больница — в разное время и по разным поводам здесь чалились совершенно здоровые Иосиф Бродский и Виктор Цой.
Совет от «Все свободны» Экскурсии в музее-квартире Блока проходят несколько раз в день, даже по будням, оно того стоит.
Vinylbox и NINA
NINA Record Store
Когда-то «Все свободны» делили пространство с виниловым магазинчиком Vinylbox, с тех пор каждый из нас пережил переезды, но мы до сих пор друг друга любим и не перестаем поддерживать и дружить домами. А Саша Яковлев, бывший сотрудник Vinylbox, пару лет назад открыл собственный магазин пластинок NINA, находящийся с нами по соседству за углом. По нашему скромному мнению, это два лучших виниловых в городе, аналоги «Все свободны» в мире пластинок.
Совет от «Все свободны» Не покупайте пластинки с записями, которые вы знаете наизусть, они будут у вас пылиться без дела, берите лучше что-нибудь неизведанное.
Адреса: ул. Марата, 54/34 (Vinylbox) и ул. Восстания, 24/27Г (NINA)
Чайный магазин Art of tea
Шоурум Art of tea
Продолжая аналогию, «Все свободны» в мире чая — это магазинчик Art of tea, который, кстати, находится буквально в 5 минутах ходьбы от нас. Прекрасный выбор китайского чая, чайной посуды и уютная обстановка.
Совет от «Все свободны» В пятницу можно попасть на чайную церемонию и дегустацию, но нужно записываться заранее.
Адрес: Чайковского, 56
Бертгольд-центр
Двор Бертгольд-центра
Дни славы так называемых творческих кластеров в Петербурге прошли. Бертгольд-центр находится на Гражданской улице, в начале ХХ века тут располагалась словолитня товарищества «Г. Бертгольд» — предприятие по изготовлению типографских шрифтов и печатных машин. Теперь здесь уютный общественный двор, можно вкусно поесть и выпить, зайти в шоурумы и, возможно, попасть на выставку. Сразу у входа слева — классный книжный магазин «Фотодепартамент».
Совет от «Все свободны» Поднимитесь по находящейся во дворе железной лестнице на самый верх, на площадку с видом на крыши старого Петербурга.
Адрес: Гражданская улица, 13–15
Севкабель
Севкабель Порт
Поначалу эта огромная индустриальная территория пригревала у себя в основном полулегальные клубы, которые успевали открыться и закрыться еще до прихода полиции. Но вскоре джентрификация добралась и до этого района Василевского острова, теперь это пространство сплошь заполнено магазинчиками и кафешками. Здесь с утра до ночи 7 дней в неделю проходят ярмарки, выставки и фестивали. Но любим мы это место в первую очередь за набережную с живописным видом на вантовый мост и корабельные верфи, за каток зимой и неожиданных резидентов, нашедших здесь свой приют. А еще, конечно, за бар «Мачты».
Совет от «Все свободны» Уезжать отсюда советуем на пароме, который отходит примерно каждые полчаса. Вас покатают на закате или просто отвезут через индустриально-барочные пейзажи к причалу у Эрмитажа.
Никольское кладбище
Никольское кладбище осенью
Полюбили это место, потому что его воспел как место концентрации множества диковатых историй Антон Секисов в выпущенной в нашем издательстве книге «Зоны отдыха». Входит в комплекс из нескольких погостов, расположенных у Александро-Невской лавры. Печальное, живописное и полузапущенное кладбище задаст общий тон для прогулок в Петербурге.
Совет от «Все свободны» Лучше не гуляйте здесь после заката солнца.
В рассылке Ad Marginem рассказываем о новинках и акциях, дарим промокоды и делимся материалами:
28 Июня / 2023
Как менялся взгляд на город последние двести лет
За 2023 год портфель Ad Marginem заметно пополнился линейкой книг, посвященных архитектуре и урбанистике. На это, несомненно, влияет интерес издательства к постоянно меняющимся контекстам в современной гуманитарной мысли и гибридным жанрам внутри нее. Историческая перспектива и современный взгляд на жизнь человека в городе, социальная критика, эссе и фикциональные зарисовки — все это находится в поле нашего внимания.
Планируем и дальше пополнять издательскую программу, публикуя тексты о городе, написанные как современными авторами, так и представляющие собой классику архитектурной критики. А пока рассказываем о девяти важных книгах, вышедших в Ad Marginem, которые рассматривают город через разные линзы: от взгляда на здания как на произведения искусства до изучения пространства с точки зрения гендерных исследований.
В 1935 году Ле Корбюзье впервые посетил США по приглашению Музея современного искусства в Нью-Йорке. Небоскребы, планировка города, лифты и метро — все это вместе с ритмом столичной жизни, его культурой и музыкой вдохновило французского архитектора на написание отчета о проделанном путешествии, который и лег в основу этой книги. Америка напомнила Ле Корбюзье эпоху становления Европы, время, когда технологический и социальный прогресс были неразделимы, когда соборы были белыми и являлись самыми передовыми строениями своего времени.
В начале декабря 1926 года Вальтер Беньямин прибывает в Москву по заданию журнала журнала Die Kreatur — ему поручено написать очерк о столице СССР. У его путешествия были и личные причины: в Москве жила его возлюбленная, театральная режиссерка Ася Лацис, которая и познакомила Беньямина с левыми идеями. Помимо любовных переживаний и размышлений политического толка, философ много внимания уделяет тому, чем и как живет Москва: он описывает свои прогулки по заснеженному городу, центральные улицы, названия которых часто путает, а также людей, встречающихся по пути, создавая портрет столицы начала XX века.
Автор этой книги — основатель Баухауcа и теоретик модернизма Вальтер Гропиус. На протяжении десятилетий он исследовал наиболее болезненные точки современной архитектуры и зачастую находил решения на поставленные вопросы. Доказательство его беспримерной последовательности — эта книга-манифест, изданная в 1955 году. В ней собраны эссе, статьи, записи выступлений архитектора за тридцать лет.
Отправной точкой повествования «Манхэттенского проекта» становится вымышленное событие — успешное бегство Вальтера Беньямина в США. Следуя за философом, читатель наблюдает за Нью-Йорком, бетонными улицами и небоскребами, граффити и пригородными районами, а еще встречает Вуди Аллена, Энди Уорхола, Ханну Арендт и других знаменитостей. Так, автор книги Дэвид Кишик, описывая Нью-Йорк сквозь чувствительную беньяминовскую оптику, создает манифест урбанистической революции.
В «Эпохе зрелищ» британский писатель и критик Том Дайкхофф исследует трансформацию того, как работают современные пространства в городах-предпринимателях. Автор обращается к монументальным и экстравагантным зданиям: жилому дому в форме гигантского iPod, стадиону в виде птичьего гнезда и многим другим, чтобы понять, с какими экономическими, социальными и историческими процессами связан этот урбанистический поворот.
Книга канадской географини и урбанистки Лесли Керн, занимающейся актуальными вопросами жизни женщин в современном городе. Авторка показывает, насколько структура города — от его планировки до норм и обычаев, регулирующих общение его жителей и жительниц, — превратилась в пространство гендерной борьбы. Описывая собственный опыт материнства, дружбы, работы и активизма, Лесли Керн предлагает применить к городскому планированию интерсекциональный феминистский подход и полагает, что это будет способствовать формированию урбанистики нового поколения.
Архитектор, куратор и выставочный дизайнер Калум Сторри не только обращает внимание читателя на отношения между городским пространством и музеем, но и предлагает новый подход к их интерпретации. Отказываясь рассматривать музей изолированно от города, автор указывает на точки, в которых одно перетекает в другое: в фокусе его внимания — захоронения капуцинов в Палермо, катакомбы в Париже и Мавзолей Ленина в Москве. А еще книга напоминает путешествие по разным пространствам и даже эпохам: Сторри описывает Лондон начала XIX века, Париж 1840-х годов, Лас-Вегас 1990-х, чтобы рассказать о самых поразительных европейских художественных и архитектурных проектах последних столетий.
Израильский архитектор Шарон Ротбард рассказывает, как за несколько десятилетий возник миф о Тель-Авиве как «белом городе», родившемся в дюнах. Исследуя истоки этого мифа, Ротбард указывает, что такой взгляд на Тель-Авив игнорирует реальную историю города, связанную со стиранием своего предшественника — арабского города Яффа. Тель-Авив и Яффа воспринимаются как антиподы: сияющий «белый город» и ночной, преступный, «черный город». Миф о рождении Тель-Авива возникает на руинах языка, истории и архитектуры Яффы.
Британская писательница Оливия Мэннинг приехала на Балканы вместе с мужем в начале Второй мировой войны и не возвращалась в Англию до 1945 года, переезжая из Румынии в Грецию, а из Греции в Египет. Этим странствиям посвящена ее «Балканская трилогия», которую Энтони Бёрджесс назвал лучшим свидетельством о войне в британской художественной литературе. Мэннинг не бывала ни на полях сражений, ни в госпиталях, не боролась с режимом или с вражескими захватчиками. Она пыталась выстроить в расшатывающемся мире обычную жизнь, не поддаваясь панике.
В начале 2023 года «Балканская трилогия» впервые вышла на русском языке как трехтомник. Теперь, спустя полгода, мы выпускаем все три тома под одной обложкой. В преддверии выхода книги публикуем текст британской писательницы Рейчел Каск, посвященный фигуре Мэннинг и героям «Балканской трилогии», который станет предисловием к русскоязычному изданию.
Рейчел Каск
британская писательница, авторка трилогии «Контур». Стипендиатка Фонда Гуггенхайма, живет и работает в Париже
В трилогии «Контур» Рейчел Каск исследует природу семьи и искусства, справедливости, любви и страдания, привнося в тексты свой личный опыт. Писательница абстрагируется от автофикционального «я», оставляя пространство для речи другим героям, а пространство для рефлексии — читателям.
«У меня нет родителей, — говорит Гарриет Прингл, героиня и душа всей „Балканской трилогии“ Оливии Мэннинг. — Заслуживающих упоминания, во всяком случае. Они развелись, когда я была еще маленькой, оба вступили во второй брак и не пожелали обременять себя ребенком. Меня вырастила моя тетушка Пенни. Для нее я тоже была обузой, и, когда я плохо себя вела, она говорила, мол, неудивительно, что мама с папой тебя не любят. На самом деле всё, что у меня есть, — здесь».
Если попытаться резюмировать столь объемный и многогранный текст в нескольких строчках, то ими будут именно эти слова Гарриет. Возможность обнаружить в маленьком отрывке образ целого — одна из уникальных особенностей произведения искусства, но в случае с «Балканской трилогией» она несколько обманчива. Измученное сердце Гарриет — неизменный лейтмотив более чем тысячи страниц этого плотного текста; недостаток родительской любви в жизни ничем не примечательной английской девушки двадцати с небольшим лет — центральная метафора войны, лишений, исторического перелома и крушения старого мира в Европе 1940-х годов.
Тем не менее именно благодаря этой странной и поразительной параллели «Балканская трилогия» предлагает совершенно особый взгляд на историю, и в этом, возможно, ее величие. Перед нами предстает Европа военных лет, показанная как мир эмоционально угнетенных мужчин и женщин — людей, изнуренных сдержанностью, холодностью воспитания, которым из поколения в поколение не хватает внимания, принятия и любви. Этот порок так глубоко укоренен в системе английских социальных институтов и отношений, что только полное их уничтожение способно стереть его. Безразличие, несправедливость, жестокость, ненависть, заброшенность — вот составляющие личной памяти и общественной реальности, личного несчастья и общественного бездушия в «Балканской трилогии». Следуя аналогии Оливии Мэннинг, война — это порождение несчастных детей; однако Гарриет, воплощая в себе всю боль такого мировосприятия, знаменует и личную борьбу за его опровержение.
Кадр из сериала Fortunes of War (1987), снятого по мотивам «Балканской трилогии»
Решимость Гарриет вопреки всем провокациям сохранить брак, остаться, а не уйти, сберечь, а не разрушить, — это вторая, ее собственная, война на страницах романа. Мэннинг утверждала, что чувствовала себя особенно счастливой, когда писала о своей жизни, и события «Левантской трилогии» и «Балканской трилогии» совпадают с годами (1938–1946), которые она провела в Румынии, Греции, Египте, а позже в Палестине вместе с мужем, социалистом Р. Д. «Реджи» Смитом, который из-за плохого зрения был освобожден от военной службы и читал лекции в Британском совете. Молодожены Гай и Гарриет, прибывшие в Румынию накануне дня, когда Великобритания объявила войну Германии, — это очевидные альтер эго Реджи и Оливии, а всё повествование, столь реалистичное, насыщенное событиями, полное поразительных совпадений, деталей и черт, населенное множеством эпизодических героев, доказывает, что у Мэннинг действительно был дар доставлять читателю правду «из первых рук». Ее автобиографическое присутствие служит магнитом, к которому притягиваются все события и действующие лица; она здесь не для того, чтобы описывать себя, а для того, чтобы свидетельствовать. Ей хватает зоркости и чуткости, чтобы создать эпическую панораму войны. Изображенный в трилогии Бухарест 1939–1940 годов, раздираемый тревогами и утратой былых политических ориентиров, наполнен всевозможными иностранцами: продажными писаками, любителями поживиться за чужой счет, дипломатами, скитальцами, спекулянтами, разоблаченными войной; и всё это столь блестяще и тщательно описано, что читателю кажется, будто он и сам мог бы сориентироваться на беспокойных улицах города и узнать в лицо половину завсегдатаев Английского бара.
Следуя аналогии Оливии Мэннинг, война — это порождение несчастных детей; однако Гарриет, воплощая в себе всю боль такого мировосприятия, знаменует и личную борьбу за его опровержение
Герои Мэннинг — не просто литературные персонажи: они воспринимаются как реальные люди, которых заключили в рамки повествования, подобно прохожим, случайно попавшим в объектив камеры. «Балканская трилогия» настолько верна духу жизни, что трудно заметить руку, которая придает ей форму. Пустопорожние речи мужчин, острые пикировки женщин, Гай, часами обсуждающий политику со своими приятелями из Британской дипмиссии, вечера в ресторанах — порой бесконечно унылые, порой забавные, обстановка комнат, городские улицы, витрины магазинов, медленная смена дней и времен года и особенно то, как появляются и исчезают люди, становясь знакомыми или полузнакомыми вследствие чего-то, что кажется совершенно случайным, но на самом деле определяет структуру и форму жизни… — словом, всё, что несет с собой река повествования, составляет красоту и вместе с тем главную загадку «Балканской трилогии».
В чем состоит «правда» писательского опыта? В романах Мэннинг ее нужно искать в поразительной бесстрастности взгляда. Мы понимаем, что именно Гарриет незримо направляет текст, что мы следуем за ее непостижимым сердцем — сердцем той, которая обращает внимание на всё, происходящее вокруг, не будучи при этом в центре драмы. Когда мы, читатели, жаждем отклика от этого романного мира, толики внимания, бескорыстного дара любви — мы испытываем страстное желание, испытываемое Гарриет. И на пути от восхищения Гаем — преподавателем английской литературы и неисправимо общительным социалистом — к утрате иллюзий, сменяющихся глубоко критической его оценкой, которая, однако, не допускает даже возможности расставания, мы вместе с Гарриет проживаем каждый вираж ее одинокого странствия в браке.
Гай олицетворяет в «Балканской трилогии» идею общества как единственно возможного пути к благу, и в этом смысле он — антипод эмоционального индивидуализма Гарриет. Гай отдаст последний пенни бедняку, сделает всё ради первого встречного; Гарриет, напротив, нужно внимание, чувство своей исключительности, принадлежности и обладания.
Благодаря росту Гая она чувствовала себя под защитой, хотя и начинала понимать, что это всего лишь ощущение. Он был одной из тех бухт, в которые невозможно зайти, поскольку на поверку они оказываются слишком мелкими. Личные отношения для него были делом случая. Он черпал силы из внешнего мира.
Это, конечно, не просто конфликт Гая и Гарриет — это диалектика ХХ века, самая суть борьбы за обновление общества. Примечательно, что преданность Гая всему миру и связанный с этим отказ уделять Гарриет исключительное внимание, которого она так жаждет, дают ей ощущение безопасности, поскольку возвращают к привычному для нее состоянию недолюбленности. Все окружающие твердят ей, что Гай — «потрясающий человек», «святой», и мы понимаем, что не только Гарриет чувствует себя защищенной рядом с Гаем и воспринимает потребность в эмоциях как нечто постыдное. Другие люди — множество людей — испытывают то же самое. Для них Гай (воплощение социализма) олицетворяет своего рода отказ от субъективности, когда «необходимость» доминирует над собственным «я», и Мэннинг мастерски показывает, почему этот отказ кажется нам добродетельным. Для Гарриет и подобных ей людей он задает новую дисциплину самоотречения, которая тревожно перекликается со старой; он предлагает безопасность — или, скорее, иллюзию безопасности.
Кадр из сериала Fortunes of War (1987), снятого по мотивам «Балканской трилогии»
Всё это прослеживается в отношениях между Гарриет и Кларенсом, офицером Британской дипломатической миссии в Бухаресте, — родственной ей заблудшей душой. Когда Кларенс пытается рассказать ей о своем несчастном детстве, Гарриет переполняет острое чувство сопротивления. «Не надо об этом думать, не надо говорить…», — мысленно пресекает она исповедь собеседника. «Она поняла, что Кларенс, если бы мог, запер бы ее в своем мире». И ее знания себя достаточно, чтобы понять: он в этом смысле ровно таков же, как она сама.
Что было нужно им обоим? Чье-то безраздельное внимание, которого им так не хватало в детстве. Странным образом теперь она отказывалась от него. Ее тянуло к компанейскому благодушию Гая и огромному миру, в котором он жил.
Позже в одной запоминающейся сцене Гарриет участвует в школьной забаве: вместе с Гаем и его грубоватым другом Дэвидом они стаскивают с Кларенса брюки. Задира Дэвид безошибочно определяет в Кларенсе жертву, и Гарриет обнаруживает, что снова попала в ловушку «желания сделать Кларенсу какую-нибудь гадость». После того как Кларенс уходит, она изумляется:
— Да что с нами произошло? Зачем мы это сделали? — Это была шутка, — ответил Гай, но голос его звучал неуверенно. — Мы вели себя как дети, — сказала Гарриет, и ей вдруг пришло в голову, что они и в самом деле еще не доросли до той жизни, которую вели тут.
Автобиографическое присутствие писательницы служит магнитом, к которому притягиваются все события и действующие лица; она здесь не для того, чтобы описывать себя, а для того, чтобы свидетельствовать.
По ходу повествования становится ясно: этих людей душит и делает их всего лишь детьми-переростками не что иное, как отсутствие преобразующего опыта любви. Здесь Мэннинг особенно искусно демонстрирует тонкий контроль над судьбами своих персонажей: в ее густонаселенных романах всюду обнаруживается нехватка любви. Неверность Лаша и Дубедата (коллег Гая), трусость мелких чиновников вроде Добсона, обостренная потребность Софи Оресану во внимании к себе, эмоционально неестественная доброта Инчкейпа и Алана Фрюэна и более всего — по-детски непробиваемый эгоизм ненавистного Гарриет Якимова (этот персонаж — поистине шедевр писательницы)… Снова и снова Мэннинг вселяет в читателя отнюдь не презрение к этому племени обделенных, а жалость, побуждающую видеть в них скорее бедняг, чем чудовищ. Мэннинг хорошо рисовала, даже подумывала о карьере художницы, и зачастую ее описания внешности персонажей как нельзя лучше передают их одиночество. В мире подавленных эмоций говорит тело, принимающее жалкие, подчас гротескные формы.
Пинкроуз был полноватый мужчина, узкоплечий и широкобедрый: он словно бы расширялся книзу. Тупой сероватый нос торчал из-под шляпы, взгляд водянисто-серых глаз подозрительно шнырял туда-сюда, словно у хамелеона.
К концу повествования, когда Гарриет наконец — и ненадолго — достается преобразующий опыт любви, она ощущает его как разрушение этого одиночества формы, телесной изоляции.
Сходство Гарриет и Чарльза поразило их. В этом было нечто волшебное. Им казалось, будто они находятся под воздействием заклинания, и они боялись разрушить его неверным словом. Хотя Гарриет не могла бы назвать ни одной их общей черты, ей всё же порой казалось, что из всех людей в мире он более других похож на нее — ее двойник.
Современные читатели «Балканской трилогии» наверняка будут впечатлены ею как образцом блистательной прозы и даже, возможно, как точным историческим документом, но, должно быть, важнее всего для современной аудитории ее ценность как подробной хроники важного периода в эмоциональной эволюции западного общества. В наше время отношения между институциональной репрезентацией и личным опытом изменились: значение «я» возрастает, понятие долга уходит на второй план. Мы — часть этого вечного движения. Личное и политическое, мир и война, индивидуальное и общественное, потребности и обязанности, «я» и общество — все эти полюса, как в любые времена, непрерывно смещаются. И если читатели решат, что наш мир по сравнению с миром Гая и Гарриет стал более свободным, открытым и толерантным и даже, возможно, что в нем стало больше любви, они вместе с тем смогут лучше понять, как это произошло, яснее ощутить ценность этой любви, борьба за которую была столь отчаянной и жестокой.
Ad Marginem — издательство, для которого независимые книжные магазины в России всегда имели большое значение. Последний год мы активно сотрудничали с книготорговцами по всей стране: проводили встречи в рамках книжного клуба «Контур», придумали и организовали кочующий фестиваль «Чёрный рынок», а с казанским магазином «Смена» выпустили совместную книгу «Вниз по Волге».
Интерес к локальной культурной жизни подтолкнул нас к созданию партнерской программы — проекта для самых близких магазинов, который поддержит и поможет их развитию, а также позволит нам стать ближе к читателям из разных городов. Первыми официальными представителями издательства стали пять книжных: петербургский «Все свободны», казанская «Смена», ZAMAN BOOKSTORE в Уфе, «Все свои» в Архангельске и «Игра слов» во Владивостоке.
В партнерских магазинах будут проходить события Ad Marginem: распродажи, книжные клубы и презентации новых изданий. Там можно будет найти полный ассортимент книг издательства: от новинок до редких изданий по специальным ценам. Мы также планируем запустить гид «Город глазами книжного», в рамках которого каждый дружественный магазин расскажет о важных и неочевидных местах на карте своего города. Первый материал, написанный командой «Сменой» о Казани, уже можно прочесть в журнале.
Рассказываем о магазинах-участниках программы.
Все свободны
«Все свободны» — небольшой магазин в самом центре улицы Некрасова в Петербурге. За стойкой нередко можно встретить создателей книжного, а его сотрудники знают постоянных гостей в лицо. «Все свободны» специализируются на академической и популярной нон-фикшн литературе по философии, языкознанию, истории, социологии, антропологии, искусствоведению и прочим гуманитарным наукам.
С 2019 года магазин делает «Карту русскоязычных независимых книжных», где собирает информацию о дружественных локальных магазинах по всему миру. Среди других проектов «Все свободны» — подкаст «Книжный сабраж», в котором совладелица магазина Любовь Беляцкая и ее гости обсуждают актуальные новости литературного мира, раскрывают изнанку книгоиздания и советуют хорошие книги.
«Смена» открылась в 2013 году и до сих пор остается единственным независимым книжным в Казани. В ассортименте представлены книги независимых издательств, которые не найти в сетевых магазинах. Самая динамичная часть книжного — постоянно обновляющиеся выкладки с современной художественной и интеллектуальной литературой. А еще у «Смены» есть собственная издательская программа о культуре Татарстана.
В июне 2023 года Ad Marginem совместно со «Сменой» и казанской кофейней «Ранняя пташка» открыли корнер «Любитель», где можно найти книги издательства и выпить спешелти-кофе. Найти пространство можно по адресу: Кави Наджми, 3/9.
Казань ул. Бурхана Шахиди, 7 Национальная библиотека Республики Татарстан Парк «Черное озеро» ВКонтакте Телеграм
ZAMAN BOOKSTORE
ZAMAN BOOKSTORE открылся в конце 2022 года в рамках партнерского проекта Посольства музея современного искусства ZAMAN и казанской «Смены». Книжный находится при выставочном пространстве, а потому делает акцент на книгах о современном и классическом искусстве, хотя там можно найти издания разной тематики. Кроме того, в магазине проводят лекции, дискуссии и встречи книжного клуба, на котором обсуждают современную прозу.
«Все свои» — самая северная точка независимой книготорговли в стране. Ассортимент формируется из качественной литературы, в том числе небольших издательств. В магазине можно найти интеллектуальный фикшн и нон-фикшн, публицистику, эссеистику, книги по философии, антропологии и искусству, детские книги. «Все свои» сотрудничают с местными дизайнерами, художниками, музыкантами и институциями, чтобы собрать вокруг себя локальное культурное сообщество.
Книжный «Игра слов» открылся во Владивостоке в мае 2021 года. Это большое пространство с ассортиментом от гуманитарного нон-фикшна до современной прозы и крупнейшей в городе подборкой книг по востоковедению. А еще «Игра слов» — это пространство для встреч с авторами, лекций и дискуссий.
Сотрудники партнерского магазина «Смена» рассказывают о местах, связанных с культурной историей Казани, и их книжных (и не только) проектах. Архив пионеров медиа-арта в СССР, Зоологический музей с тушками птиц, добытыми Велимиром Хлебниковым, дом-музей Владимира Ленина, раннесоветский Институт научной организации труда и художественное училище, выпустившее Александра Родченко и плеяду казанских авангардистов — об этих и других местах Казани читайте материале.
Гид составлен в рамках проекта Ad Marginem «Город глазами книжного» — площадки, на которой независимые книжные магазины рассказывают о важных и не всегда очевидных местах своего региона. Важная особенность «Города» в том, что он расширяет туристическую карту городов, дополняя ее взглядом изнутри — взглядом внутренних центров культуры, знающих о жизни своего региона как нельзя лучше.
В дальнейшем список книжных магазинов проекта будет только расширяться, чтобы «Город глазами книжного» стал масштабной и подробной картой России. Все доступные гиды можно посмотреть здесь.
Казанский университет
Казанский университет в 1853 году и сейчас
Казанский университет — культовое место, где учились Лев Толстой, Сергей Аксаков, Владимир Ульянов-Ленин и Евгений Завойский. Там же находится множество музеев: Анатомический театр с латинской надписью на фасаде Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae (“Вот место, где смерть охотно помогает жизни”), Музей Лобачевского, Отдел рукописей и редких книг и Музей Казанской химической школы. А еще там расположен Зоологический музей, в котором хранится 113 птичьих тушек, добытых студентом Велимиром Хлебниковым. Говорят, Хлебников начал экспериментировать с поэзией, потому что пытался записывать пение птиц словами. Его орнитологические наблюдения из экспедиции на север Урала мы опубликовали в 2020 году.
Адрес: ул. Кремлевская, 18
Лестница в Ленинском саду
Историческое фото лестницы
Важная точка нашего маршрута — многоярусная лестница в Ленинском саду, памятник советского конструктивизма. Если смотреть на нее с фронтальной стороны, можно увидеть надпись «Система. Время. Энергия» и изображение штурвала — эмблему Научной Организации Труда (НОТ). В казанском отделении НОТа работал философ Константин Сотонин, автор книг «Сократ. Введение в косметику» и «Идея философской клиники». В них изложены идеи того, как преодолеть негодование рабочих, снижающее производительность труда: согласно Сотонину, лечить людей от недовольства должны врачи-философы.
Адрес: Ленинский сад
Остров Свияжск
Остров Свияжск
Свияжск — место, которое мы больше всего любим показывать гостям Казани. Можно долго рассказывать о ценности и истории острова, но лучше увидеть его своими глазами. Если вы попали в Свияжск, советуем: • отправиться в Музей археологии дерева, чтобы увидеть раскопки XVIII-XIX века • посетить Музей Гражданской войны и посмотреть на фрески середины ХVI века с ныне деканонизированным Святым Христофором, шестикрылым серафимом и Иваном Грозным в Успенском соборе • съесть хачапури неподалеку от собора «Всех скорбящих Радость» и прогуляться по нефасадной стороне острова Вот уже 5 лет мы организовываем в Свияжске фестиваль документального кино «Рудник» вместе с Мариной Разбежкиной. Ее книгу «Свияжский хронотоп» об истории и жителях острова мы переиздали в 2022 году. О Свияжске можно будет прочесть и в совместной с Ad Marginemкниге «Вниз по Волге», собранной при участии Музея-заповедника «Остров-град Свияжск».
Казанское художественное и казанский авангард
Казанское худучилище до революции и сейчас
Альма-матер многих деятелей искусства: в нем преподавал Николай Фешин, учились и познакомились Александр Родченко и Варвара Степанова. Студентами училища были художники Казанского авангарда — большого котла, в котором кипела культурная жизнь в 20-30-е годы — Александра Платунова, Константин Чеботарев, Илларион Плещинский, Фаик Тагиров и многие другие. В этом году в серии «Кустода» мы с «Галеев-Галереей» перевыпустим «Буквы» Платуновой и другие детские книги 20-40-х годов, например, издания «На книжной фабрике» Шакира Мухаметжанова и «Наша Азбука» Фаика Тагирова. Получить их на фестивале «Смена» можно будет бесплатно.
Адрес: ул. Муштари, 16
Переписка Александра Родченко с женой Варварой во времена его работы в Париже
В 1962 году в Казани открылось Конструкторское бюро «Прометей». Его сотрудники изучали синтез искусств и разрабатывали светомузыкальное оборудование, делали светоконцерты, абстрактные фильмы и видеоарт. Динамические инсталляции для подсветки городских зданий, комната отдыха космонавтов — эти и другие проекты «Прометея», а также материалы по истории аудиовизуального и технологического искусства в Казани, России и мире можно найти в архиве, который недавно открылся на третьем этаже «Смены».
Адрес: Бурхана Шахиди, 7
Парк «Черное озеро»
Парк «Черное озеро»
Один из старейших парков Казани и активный участник ее культурной жизни. Каждое лето территория «Черного озера» становится площадкой для главного литературного события города — Летнего книжного фестиваля «Смены». А еще в одном из парковых помещений работает наш сезонный книжный магазин.
Адрес: Бурхана Шахиди, 7
Мергасовский дом
Исторический и современный виды на дом
Рядом с парком «Черное озеро» располагается еще один памятник конструктивизма, построенный в 1928 году и сегодня оказавшийся в состоянии архитектурного зомби. Мергасовский дом ценен тем, что здесь многие годы располагались мастерские казанских художников.
Адрес: Дзержинского, 18
Национальная библиотека Республики Татарстан и Ленинский мемориал
Национальная библиотека Республики Татарстан
Здание, изначально строившееся как мемориал Ленина, вот уже почти 3 года функционирует как Национальная библиотека Республики Татарстан. Наверное, это одна из немногих библиотек в России, где на выкладках лежат книги Hyle Press, новинки Ad Marginem, Нового литературного обозрения и издательства Ивана Лимбаха. Кстати, здесь же располагается один из книжных магазинов «Смены» и пространство MOÑ, где ставят экспериментальные спектакли.
Адрес: ул. Пушкина, 86
Дом-музей Владимира Ленина
Дом-музей В. И. Ленина
История Казани прочно связана с судьбой Владимира Ленина: революционер учился в местном университете и жил в доме на улице, которая сегодня носит его фамилию. В конце 30-х брат и сестры Ленина участвовали в реконструкции дома, который воссоздает бытовые условия семьи Ульяновых.
В 2017 году в преддверии выпуска книги «Ленин. Пантократор солнечных пылинок» мы связались с ее автором Львом Данилкиным, чтобы тот дал комментарий о казанском периоде Владимира Ильича. «Казань дала Ульянову важный опыт, значение которого прояснится лишь после революции — когда ему придется столкнуться с (обусловленной как политикой, так и географией) необходимостью заново восстанавливать разваленную Романовыми империю на новом идеологическом базисе», — рассказал Данилкин.
Адрес: ул. Ульянова-Ленина, 58
Дом печати
Дом печати в 1965 году и сегодня
Одно из немного конструктивистских зданий, находящееся между пешеходной улицей Баумана и самой барной улицей города — Профсоюзной. Когда-то большой советский полиграфический комбинат полного цикла — от редакций, где работали ключевые авторы и художники для локальной культурной сцены, до производственных мощностей и знаменитого книжного магазина. Сейчас здесь располагается гостиница «Ногай», а напротив Дома печати в дни фестиваля откроется новое место — «Любитель» — совместный проект Ad Marginem, «Смены» и кофейни «Ранняя Пташка». «Любитель» задуман как небольшой корнер с современными книгами и спешелти кофе.
Адрес: Кави Наджми, 3/9
Волга
Пляж Локомотив в Казани
К сожалению, в отличие от других Волжских городов Казань отрезана от Волги железной дорогой. Но мы рекомендуем сходить на косу и заброшенный пляж Локомотив, который находится за железнодорожным вокзалом. Иногда река мельчает и вы можете пройтись по старой мостовой, затопленной после строительства Куйбышевского водохранилища. Оттуда можно пройтись по старой набережной вдоль Волги до речного порта. А если окажетесь в воскресенье в речном порту, то и до книжной барахолки в сквере Карима Тичнурина рукой подать (работает она, правда, только до 13:00).
«Смена» рекомендует: пять книг, которые помогут по-новому взглянуть на Казань
Мифология казанских татар Исследования религиозно-мифологических верований казанских татар
АРХУМАС: казанский авангард 20-х Сборник об авангардных художественных течениях Казани начала XX века
Чурики-мокурики острова Свияжск Тексты, документы и фотографий, связанные с островом и его жителями
Экскурс в архитектурную жизнь советской Казани Историко-урбанистический труд о казанской архитектуре
Сезонная коллекция серии «Кустода» издательства «Смены», распространяется бесплатно во время книжных фестивалей
