Книги апреля
Рассказываем, какие книги выйдут до конца апреля! Впереди — последняя работа Дэвида Гребера, лекции Марка Фишера, интервью с Фрэнсисом Бэконом и другие.
Новые книги
Марк Фишер «Посткапиталистическое желание»
Лекции культурного теоретика, музыковеда и эссеиста Марка Фишера, прочитанные им в Голдсмитском колледже (курс не был завершен по причине самоубийства лектора на рождественских каникулах). В ходе занятий (в текст издания также включены реплики студентов) Фишер пытается понять, что делать с капиталистическим реализмом — ощущением, что капитализм является единственной жизнеспособной политической и экономической системой, альтернатив которой теперь невозможно даже вообразить. Начиная с самого фундаментального из вопросов «Действительно ли мы хотим того, о чем говорим?», Фишер исследует взаимосвязь между желанием и капитализмом и пытается понять, какие новые формы желания мы все еще могли бы извлечь из прошлого, настоящего и будущего.
После смерти преподавателя студенты, посещавшие семинары Фишера, превратили их в ридинг-группу, на которую приходили друзья, коллеги, соавторы и вдохновители Фишера, — они помогали разбираться в текстах, которые Фишер планировал обсудить. Постепенно ридинг-группа стала открытой, получив название и некоторые из текстов обсуждались снова, но уже в широком кругу — заметки о нескольких таких встречах есть на сайте ридинг-группы.
Цитата:
Марк Фишер: У нас есть определенные представления, каким будет мир без работы — как минимум в культурной сфере, — но этого ответа на ваш вопрос недостаточно, потому что эти представления сложились внутри мира работы. Однако чем не пример The Beatles или другие успешные музыканты или художники, которые продолжают работать и делают интересные вещи? Интересны не только их ранние вещи, но мы видим, что, когда они освободились от гнета работы, после, скажем, продолжительного периода без работы, их произведения остаются интересными и даже становятся интересней. Пожалуй, это указывает нам, что страдание необязательно…
Студент № 9: Эта линия мысли сокрушает миф о том, что настоящее искусство требует страданий, что, на мой взгляд, полный бред…
МФ: Это не обязательно миф…
Студент № 9: На мой взгляд, миф.
МФ: Может быть мифом, может и не быть. Трудность в том, что это сложно проверить, мы с вами продолжаем пребывать в мире страдания, поэтому нам сложно представить иной мир. Но у нас есть какое-то представление о мире без определенных типов страдания, потому что мы видели конкретных людей, которые избавились от них.
Зигфрид Кракауэр «Теория кино»
Первая полная публикация классической монографии Зигфрида Кракауэра на русском языке (в сокращенном виде книга уже выходила в 1974 году). В настоящем издании упущенные фрагменты восстановлены.
Зигфрид Кракауэр — немецкий кинокритик, писатель, публицист, социолог массовой культуры, близкий Франкфуртской школе. Начав писать свою масштабную работу о кино еще до войны, Кракауэр, закончив ее в 1950-х, все равно говорит только о черно-белом кино, почти не касаясь современных фильмов («даже если бы весь материал настоящей книги был абсолютно современным, через несколько лет меня все равно можно было бы обвинить в использовании устарелых примеров»). Кракауэр пишет, что фильм — это, в сущности, развитие фотографии и поэтому он разделяет свойственную ей отчетливую привязанность к видимому окружающему нас миру. Фильмы выполняют свое подлинное назначение тогда, когда они запечатлевают и раскрывают физическую реальность. Однако и в этой реальности есть много явлений, которые мы вряд ли восприняли бы без помощи кинокамеры, обладающей способностью улавливать их на лету. Этому взаимодействию физической реальности и искусства посвящена книга.
Цитата:
Типичные кинозвезды напоминают неактеров тем, что их экранный образ так же неизменен; характеристики персонажей совпадают с личными чертами исполнителей или, по меньшей мере, разрабатываются на их основе, часто с помощью искусных гримеров и специалистов по рекламе. Как и в случае появления любой реальной фигуры на экране, присутствие в фильме кинозвезды выходит за рамки фильма. На зрителей действует не только само соответствие исполнителя той или иной роли, но и то, что он является, или кажется им, личностью определенного типа, существующей и вне своей роли за пределами кино — в том мире, который зрители принимают за действительность или, по меньшей мере, хотят видеть таким. Голливудская кинозвезда навязывает действующему лицу фильма свой физический облик, в его подлинном или стилизованном виде, и наделяет его чертами, ассоциируемыми с этим обликом или под ним подразумеваемыми. Свой актерский талант — если он есть — кинозвезда использует только для экранного воплощения той человеческой личности, которой является или кажется сам актер, причем не важно, сводится ли подобное самоизображение к нескольким стереотипным характеристикам, или актер выявляет в нем многообразие и глубину своей натуры. Покойный Хамфри Богарт, играл ли он моряка, частного сыщика или же владельца ресторана, неизменно использовал индивидуальность Хамфри Богарта.
Дэвид Гребер «Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия»
В последней книге Дэвид Гребер возвращается к своим ранним интеллектуальным интересам: «Пиратское просвещение» выросло из его диссертации по антропологии, для написания которой он провел несколько лет на Мадагаскаре. В своей работе Гребер резко критикует европоцентричный взгляд, согласно которому «дикие народы» могут стать цивильными только в результате грамотного управления европейцев. Напротив, Гребер пытается разобраться, как демократия среди многоэтничных пиратских группировок могла повлиять на европейское Просвещение. Он однозначно утверждает — те самые вымышленные эгалитарные «пиратские королевства» вроде Либерталии так или иначе существовали на самом деле. На примере Конфедерации бецимисарака Гребер описывает устройство реального проекта «общества будущего», о котором лишь фантазировал Томас Мор и другие авторы утопий.
Цитата:
Помню, какое сильное впечатление произвело на меня в детстве интервью с суфийским писателем Идрисом Шахом, отметившим, насколько странно ему видеть, что такое множество умных и достойных людей в Европе и Америке впустую тратят так много времени на демонстрации протеста, скандируя имена людей, которых ненавидят, и размахивая их портретами: «Эй, эй, Эл-Би-Джей, сколько сегодня убил ты детей?». Неужели они не понимают, как сильно тешит это политиков, которых они порицают? Именно подобные замечания, как мне кажется, постепенно убедили меня отказаться от тактики протеста и принять тактику непосредственного действия.
Отчасти этим объясняется мое негодование, которое временами ощущается в этом эссе. Отчего мы не считаем людей вроде Кондиаронка значительными теоретиками свободы человека? Они, очевидно, этого заслуживают. Отчего в такой личности, как Том Цимилаху, мы не признаем одного из пионеров демократии? Отчего заслуги женщин, которые, как известно, играли важную роль в обществе гуронов и бецимисарака, хоть имена их по большей части и утрачены, мы опускаем, даже когда всё же рассказываем об этих людях — подобно тому, как имена державших салоны женщин, как правило, не вошли в историю самого Просвещения?
Майкл Баскандалл «Тени и Просвещение»
Книга британского историка искусства Майкла Баксандалла посвящена теням и их роли в нашем зрительном восприятии, а также сравнению представлений о тенях в XVIII веке и в настоящее время. Начиная с введения в физику теней, Баксандалл переходит к дебатам XVIII века о роли тени в восприятии формы, а потом исследованиям ученых-когнитивистов и разработчиков компьютерного зрения в конце XX века. Автор задается вопросами: насколько важна проблема тени в научных и художественных поисках эпохи Просвещения, как эти поиски были связаны между собой и как они отозвались в информатике второй половины XX века; каково просветительское значение тени, то есть какова ее познавательная ценность; какова техническая функция тени в восприятии, в изобразительном искусстве и в информационных технологиях, например в робототехнике? За всеми этими вопросами обнаруживается более общая проблема понимания тени как когнитивного феномена, а вокруг них формируется междисциплинарная сеть, выявляющая неожиданные и поучительные пересечения физики и оптики XVIII века, живописи рококо и разработок в области искусственного интеллекта 1970–1980-х годов.
Цитата:
Я пишу это за столом, в солнечный день с небольшой облачностью. Слева и справа от меня стены комнаты. Та, что справа — новая, кирпичная, выкрашенная эмульсионной краской, с матовой, но ровной поверхностью. У подножья стены краска блестит от сырости. Та, что слева, гораздо старше, сквозь трещины в штукатурке видна необработанная поверхность песчаника, некоторые трещины явно пытались замазать цементом различной плотности. Эта стена тоже выкрашена белой краской, только более грубой, зернистой. Штукатурка содержит плотные частицы белого кремня, поэтому местами краска отваливается. Обнажившиеся участки стены пытались, хотя не везде, замазать другой, гладкой и более липкой краской, где валиком, а где просто смело орудуя кистью. Но в целом обе стены, и левая и правая, выглядят, тем не менее, почти идеально белыми, как в комнатах Гилкриста.
Когда солнце выглядывает или скрывается за облаками, уровень освещения резко меняется — ведь окна в комнате с трех сторон — и это доставляет порой неудобство. Стены, однако, остаются белыми — яркость, конечно же, не меняется. И всё же то ли из за чередования на белой стене прямого сильного и слабого рассеянного освещения, то ли по причине самого занимающего меня предмета, я остро ощущаю неописуемо сложную сеть окружающих меня мельчайших теней. Ее можно было бы назвать текстурой, словом, наводящим на мысль о чувстве осязания, но визуально она состоит из теней в почти чистом виде — множества собственных и производных теней и затененных зон. Микроструктура плоских поверхностей обеих стен доступна моему зрению исключительно благодаря теням. Роль стереопсиса тут, по-моему, невелика.
Дэвид Сильвестр
«Брутальность факта. Фрэнсис Бэкон. Интервью Дэвиду Сильвестру»
С 1962 по 1986 Дэвид Сильвестр приходил к Фрэнсису Бэкону, чтобы поговорить с ним под запись диктофона (друзья общались и позже, но не для записи). Эта книга — девять вдумчивых интервью искусствоведа с художником о том, как функционирует живопись в эпоху фотографии, сути творчества и практиках самого Бэкона. Дэвид Сильвестр о книге: «Представленный ниже текст составляет не более одной пятой всего записанного материала: это результат сознательного отбора, а не простой нехватки места. Более того, поскольку целью редактуры было сжато и ясно изложить мысли Бэкона, а не просто дать сокращенный отчет о том, как шел наш разговор, я существенно перестроил их последовательность. <…> Моей целью было выпрямить рассуждение, всегда извилистое в естественной речи, избежав по возможности того, чтобы чрезмерная прямота помешала спонтанному течению разговора».
Цитата из первого интервью:
Дэвид Сильвестр: Полагаю, вы часто отталкиваетесь от уже существующих образов.
Фрэнсис Бэкон: Да, они пробуждают во мне новые образы. К тому же всегда хочется придать тому, что сделано до тебя, новую жизнь.
Дэвид Сильвестр: При этом образы подвергаются глубокой трансформации. Но можете ли вы сказать, когда эти трансформации существующих образов выстраиваются у вас в голове на предварительном этапе и когда они реализуются в процессе письма?
Фрэнсис Бэкон: Видите ли, каждая моя картина случайна, причем тем более случайна, чем дольше я вынашиваю ее замысел. Поэтому, да, образы выстраиваются у меня в голове и я представляю себе картину заранее, но сделать ее такой, какой она мне виделась, мне всё равно практически никогда не удается. Она сама трансформируется в процессе письма. Я работаю большими кистями и часто просто не знаю, как поведет себя краска, так что многие вещи порой сами собой выходят гораздо лучше, чем мог бы сделать я. По воле случая? Может быть, и нет, ведь происходит некий выбор, определяющий, какая часть этого случая сохранится. Всегда, естественно, хочется не упустить жизненную энергию случая и в то же время сохранить баланс.
Переиздания
Джон Бёрджер «Зачем смотреть на животных?»
Джон Бёрджер убежден: смотреть на них необходимо — иначе человеку как виду не справиться со своим одиночеством. В своем сборнике — семь эссе и одно стихотворение — Бёрджер размышляет, как животные из муз самых первых художников оказались в клетках зоопарков. Во всех эссе подчеркивается потеря связи человека с природой — сам Бёрджер, поняв в начале 70-х, что время жизни рядом с ней для человечества подходит к концу, переехал из города в небольшую деревню, где и прожил до своей смерти в 2017 году.
Цитата из эссе «Мышиная история»:
Мышь входит в клетку, чтобы откусить кусочек. Только она касается еды зубами, как натяжная проволока отпускает дверцу, и та захлопывается у мыши за спиной — мышь и обернуться не успеет. Лишь через несколько часов мышь осознает, что она, целая и невредимая, оказалась заперта в клетке размером 18 на 9 сантиметров. Дрожь, пронизывающая ее в этот момент, не уймется до самого конца.
Человек приносит мышеловку в дом. Проверяет ее. Насаживает на крючок кусок сыру и ставит мышеловку на полку в шкафу, где хранится хлеб.
На следующее утро человек обнаруживает в клетке серую мышь. Сыр в клетке нетронут. С тех пор как дверца захлопнулась, у мыши пропал аппетит. Когда человек берет клетку в руки, мышь пытается спрятаться за приделанной к дверце пружиной. У мыши черные агатовые глаза; они глядят в упор, не мигая. Человек ставит клетку на кухонный стол. Чем дольше он вглядывается внутрь, тем более ясно видит сходство между сидящей мышью и кенгуру. Стоит тишина. Мышь немного успокаивается. Потом начинает описывать круги по клетке, снова и снова пробуя своими четырехпалыми передними лапами расстояние между прутьями в поисках исключения. Мышь пытается кусать проволоку зубами. Потом она снова садится на задние лапы, прижав передние ко рту. Редко бывает, чтобы человек так долго смотрел на мышь. И наоборот.
Зигфрид Кракауэр «Орнамент массы»
В книге собраны статьи, написанные для Frankfurter Zeitung, описывающие немецкое общество 1920-1930-х годов. В них один из важнейших исследователей Веймарской республики говорит о неизбежном влиянии капитализма на повседневную жизнь и искусство, рассуждает о вкусе и досуге современников, изоляции и отчуждении индивида. Кракауэр также исследует различные явления культуры ХХ века: торговые пассажи и отели, кинематограф и фотографию, популярную художественную литературу, религию и науку. Он рассуждает о схожести работы фотоаппарата и человеческой памяти, рассматривает явление дегуманизации и механизации жизни в целом.
Цитата из эссе «Скука»:
Схожим образом радио успевает осеменить живые существа еще до того, как их охватит хотя бы малейшая дрожь. Поскольку люди чувствуют себя подчиненными вещанию, они пребывают в состоянии перманентного оплодотворения, вечно беременные от Лондона, Эйфелевой башни и Берлина. Кто устоит против соблазна этих изящных наушников? Они блистают в салонах и обвиваются вокруг головы без всякой посторонней помощи — и вот, вместо того чтобы поддерживать утонченную беседу, которая, разумеется, может оказаться скучной, человек становится средоточием распространяемых по всему миру звуков, не допускающих, несмотря на содержащуюся в них объективную скуку, ни малейшего права на скуку субъективную. Ушедшие в себя и лишенные признаков жизни люди сидят рядом друг с другом так, словно их души витают где-то очень далеко. Но души не путешествуют по своему усмотрению, их гонит свора новостей — и вот уже не разобрать, охотники они или дичь. Даже в кафе, где хочется свернуться ежом и почувствовать себя незаметным, внушительных размеров громкоговоритель уничтожает последние следы частного существования. Его громогласные сообщения подчиняют себе пространство во время пауз в концерте, а официанты, пользующиеся им для громкой связи друг с другом, с негодованием отвергают безрассудные просьбы положить конец этой звукоимитации.
