Алексей Мунипов — о музыкальных школах и «Истории музыки для детей»
«История музыки для детей» Мэри Ричардс и Дэвида Швейцера знакомит с основами музыкальной культуры. Из книги дети и подростки узнают, как рождается музыка, вникнут в тонкости звукозаписи и нотной грамоты, поразмышляют о композиции и импровизации. Специально для нашего журнала музыкальный критик, основатель музыкального сообщества «Фермата» Алексей Мунипов прочитал «Историю музыки» — и вспомнил, как в детстве учился в музыкальной школе.
Моя мама — учительница музыки, поэтому в музыкальную школу я пошел в три года. Петь в хоре я начал раньше, чем научился писать. «Музыкалка» была моим вторым домом, куда более важным, чем школа; это была сравнительно редкая для Москвы хоровая школа-студия, придумали и управляли ей энтузиасты, и это чувствовалось. Я пел в хоре три раза в неделю, мы исполняли довольно сложные вещи, записывались на «Мелодии» и в начале 1990-х даже съездили на гастроли в Калифорнию — поразительный опыт для позднесоветского подростка. И тем не менее, закончив школу, я надолго захлопнул крышку фортепиано и никогда больше не пытался петь в хоре — как, впрочем, и самостоятельно.
Музыка настигла меня сильно позже, и это было уже моим личным выбором — я не столько занимаюсь ей, сколько рассказываю о ней. И даже открыл собственную музыкальную школу — я назвал ее «музыкальным обществом Фермата», чтобы избежать любых сравнений.
Я счастливо избежал опыта насилия в музыкальной школе (за исключением психологического прессинга, который привычно кажется нам нормой), но часто встречаюсь с теми, на кого так же привычно кричали или даже поднимали руку педагоги. «Фермата» не соревнуется с музыкальной школой, и вполне может с ней сочетаться, но часто оказывается альтернативным опытом — в моем детстве такого не было.
Статистически мой опыт — правило, а не исключение. Никаких внятных цифр не существует, но количество выпускников музыкальных школ, не имеющих никакого контакта с музыкой и обремененных тяжелыми воспоминаниями о своих занятиях, кажется довольно большим. По-видимому, дело в целеполагании. Отечественные учителя, среди которых есть множество увлеченных своим делом профессионалов, могут научить играть на музыкальных инструментах, нередко блестяще, но не очень приучены отвечать на вопрос «зачем».
Зачем учиться музыке? Зачем я играю этюды Черни? Какое отношение все это имеет ко мне? Почему я слушаю одну музыку, а учусь играть — совершенно другую?
Ответы на эти вопросы основаны на позднесоветской культуре стыда («стыдно не знать», «любой нормальный ребенок должен…»), или — реже — сциентистской модели («вы развиваете мелкую моторику и оба полушария мозга!»), но сегодня эти приемы не очень работают. Занятия на инструменте, как и любые упорные практики, требуют усилий и вовлеченности, но без твердого понимания, зачем они нужны, все может кончиться — и часто кончается — неудачей.
«История музыки для детей» — это как раз попытка ответить на вопрос, при чем тут я.
Как мы ощущаем звук? Где границы музыки и почему она нам так важна? Что она дает тем, кто ей занимается, и почему человечество не может без нее обойтись? В чем сила музыки? Где, наконец, на этой картине — я?
Никакого разрыва между «классической» музыкой и всякой прочей в книге нет — и слава Богу. Многое в ней может насторожить старорежимного читателя, в том числе резонное предположение, что звук (любой!) становится музыкой, когда «исполнитель думает о нем как о музыке или когда кто-то слышит в нем музыку», равно как и уважительное цитирование Кейджа и рассказ о пьесе «4’33» как о важнейшем музыкальном произведении XX века. И тут важно понимать, что «История музыки» — не радикальная, авангардная или экспериментальная книжка о музыке, а перечисление совершенно общих мест, мейнстрим разговора о музыке с детьми. Увы, нам все еще непривычный. Расширение канона с включением неевропейской музыки, женщин-композиторов, сопоставление Моцарта и диджея Кул Херка, Ференца Листа и малийца Тумани Диабате — все это абсолютно нормальная, обычная история.
На уроках музыки можно и нужно рассказывать про гамелан и Билли Айлиш, арабскую улуляцию и корейцев из BTS — потому что музыка это единый океан, где все связано со всем и все отражается во всем.
Это мой личный символ веры — хорошо, что теперь есть простая и понятная детская книжка, которая именно на нем и построена.
