Художницы и кураторки — о вдохновивших их женщинах в искусстве
Мы уже вспоминали, что и где почитать о женщина-художницах, в связи с выставкой Ксении Хауснер в Пушкинском музее. Теперь пришел черед кураторок! Больше о тонкостях кураторства вы можете почитать в книге «Беседы с кураторами» Терри Смита. А мы вспомнили старый материал, в котором спросили у художниц, кураторок и арт-критиков о женщинах в искусстве, вдохновивших их или оказавших творческое влияние.
Лариса Жадова, искусствовед, писала о русском авангарде, когда это еще не было мейнстримом, а, скорее наоборот, смелым исследовательским выбором. Она автор первой монографии о творчестве Татлина. С работами Ларисы Алексеевны я впервые познакомилась в студенческие годы во время подготовки курсовой работы, посвященной мексиканскому мурализму середины ХХ века. Одна из первых отечественных публикаций на эту тему была ее книга «Монументальная живопись Мексики» 1965 года. Для меня это ценное и личное переживание «открытия» материалы, которое определило мою профессиональную судьбу.
Скульптуры Ариадны Арендт — вопреки ее трагической личной судьбе — наполнены витальным и гуманистическим началом. Мне очень хочется думать, что она была не только сильной (пережив все испытания физической и моральной боли), но и чуткой. Истории, подобные биографиям Арендт или Ангелины Беловой, убеждают в значимости и важности даже самых тихих и неочевидных деталей.
Екатерина Дёготь, искусствовед. Ее книга «Русское искусство ХХ века» (2002) была на момент публикации и возможно до сих пор остается уникальным трудом, концептуализирующим советское искусство в смелой и от этого убедительной авторской окраске.
Тереза Маргольес, художница. Тут все очень просто. Тереза Маргольес «показала» мне настоящую Мексику. Кажется, благодаря ее пронзительным автобиографичным работам мне раскрылся новый уровень эмпатии к этой чрезмерно влекущей меня стране.
Хилла фон Ребай, художница, первый куратор Фонда Соломона Гуггенхайма. Пример этой женщины вдохновляет меня в моей музейной работе. Художница и куратор, которая во многом определила специфику художественного собрания одного из самых влиятельных коллекционеров ХХ века, завораживает своей прозорливостью и талантами в области личных коммуникаций.
Кэтрин Драйер, куратор, коллекционер. Без нее в искусстве ХХ века много чего не было бы. Прежде всего «прививки» европейского модернизма в США: выставки (в том числе русских авангардистов), первые публикации, представительная коллекция произведений ведущих современных художников. Роковое появление Дюшана в Америке также не обошлось без участия Кэтрин Драер.
Донна Харауэй — за «Манифест киборгов» и ее неоценимый исследовательский вклад в развитие науки и технологии, феминистской и квир-теории. Мне близко ее утверждение, что нам было бы правильно задуматься о создании сообществ, которые основаны не на идентичности, а на близости. Сама же эта близость возникает в результате различия и инаковости.
Хильма аф Клинт — шведская художница-мистик, одна из первых занялась абстрактной живописью. Ее работы предвосхитили и композиции Кандинского и автоматический рисунок сюрреалистов. Она прожила долгую жизнь независимой — как творчески, так и финансово.
Кьяра Фумаи — итальянская художница, радикальная феминистка и мистик, известная своими перформативными и мультимедийными работами, демонстрирующими экстрасенсорные способности, антизрелищные стратегии и иконы контркультуры.
Маюко Хино — актриса и перформерка, участница основного состава японской нойз-группы С.С.С.С. Во время живых выступлений группы она танцевала стриптиз и воспроизводила сцены из авангардного порно.
Хильма аф Климт. Семиконечная звезда, №2. 1908. Фото: Wikipedia
Историк искусства Доротея фон Хантельманн — за то, что научила, «как совершать действия при помощи искусства».
Художница Александра Пирич — за то, что показала, что памятники не обязательно неподвижны.
Художница и теоретик Хито Штейерль — за то, что стала бессмертной звездой экрана.
Художница Эльза Хильдегард, баронесса фон Фрейтаг-Лорингофен — за то, что, по всей вероятности, подсказала Дюшану идею с писсуаром.
Донна Харауэй, социалистка, феминистка, исследовательница науки и технологий, рассматривает современную среду как сложный симбиоз природы, человека и машины, предлагает схемы, аналогии и метафоры для изучения социальных систем и культуры современности.
Анн Демельмейстер — одна из тех дизайнеров, что может «переводить» живую реальность культуры в ее субкультурном изводе в притворную простоту черно-белой линии и объема. Всегда мягко, но твердо отвергает бинарные гендерные оппозиции тел, силуэтов и предметов одежды, создала, по сути дела, новое видение тела и движения.
Люблю Киру Муратову за невозможность пересказывать ее фильмы или даже описывать их. Все они звучат для меня как воспоминания или сновидения, откровенно комичные и невозможно грустные простые истории.
Помимо того, что смотреть Анну Терезу де Кеерсмакер напряженное наслаждение, требующее почти физического соучастия, работы хореографа — замечательный урок по истории искусства — концептуального искусства, абстрактного экспрессионизма, пост-минимализма — интерпретация, комментарий, разбор механики произведения искусства, осуществленный средствами музыки и современного танца.
Редко когда мемуаристика оказывается настолько эпическим произведением, как в случае с «Воспоминаниями» Надежды Мандельштам. Ее жизнь в скитаниях, в бегах, в опасности, «жизнь человека на ветру» — документ трагедий многих поколений, личной стойкости и писательской ответственности.
Кира Муратова. Фото: культура.рф
АБ: Так случилось, что «Семиотика кухни» Марты Рослер был первый видеоарт, который я увидела, и который сразу запомнился. Чтобы понять этот язык и сформулировать интерпретацию, не нужно знать контекста американских кулинарных шоу или ключевые тексты феминизма 1960–1970-х. Нам всем стоит учиться такой ясности жестов! Безусловно, Рослер — художница-активистка, ее усилия способствовали и развитию феминистского искусства, и усилению позиций художниц (и женщин вообще) в системе искусства.
АБ, ПЖ: И еще 1960-е и 1970-е. Необходимость касания, телесность, ритуальность и — в прямом смысле — трогательные вещи Ребекки Хорн не могли нас оставить равнодушными. Конечно, художница уже историческая фигура. И нынешние большие инсталляции с зеркалами кажутся бесконечно далекими от ее очень личных работ времен «Документы» Зеемана. Но до сих пор, и особенно после пусть краткой, но вынужденной изоляции, ее классическую образность хочется наблюдать и трактовать по-новому.
АБ, ПЖ: Варвару Степанову и Любовь Попову мы выделяем, так как левый русский авангард занимает наши кураторские и исследовательские интересы. Большая ошибка назвать производственников «дизайнерами», так же как и считать, что прозискусство было только «искусством пролетариев» или «для пролетариев». Это пример «живого дела», цитируя Игоря Чубарова, «социальной практики, направленной на революционное преображение общества и создание нового типа (ненасильственных) отношений между людьми».
А концептуальное основание их работы на первой ситценабивной фабрике Москвы — это изобретательство и выработка инженерных идей, призванных разрешить проблему отчужденного труда, преодолеть разрыв между трудом и творчеством, привнести коллективное-художественное в труд рабочих. В этом смысле практику Степановой и Поповой мы находим более прогрессивной и авангардной, нежели многие образцы нынешнего современного искусства.
АБ, ПЖ: Базовый ценностный режим нашей рабочей группы во многом сформирован благодаря текстам Клэр Бишоп. Большая радость, что отдельные эссе есть на по-русски в «ХЖ», а благодаря издательской программе Ad Marginem и «Гаража» переведена «Радикальная музеология», описавшая практики отдельных институций сети L’Internationale. Хочется особенно отметить эту книгу, пусть институции в России далеки от Музея Ван Аббе или Метелковы в Любляне, однако нам как работникам институции очень важна критика с возможными сценариями переизобретения, воображения и эксперимента. Также нельзя не упомянуть ее очень точную критику реляционной эстетики Николя Буррио, последовательно описанной в текстах для журналов October и Artforum.
АБ, ПЖ: Екатерина Дёготь. Во-первых, очень важен авторский взгляд на историю искусства («Русское искусство XX века», «Борьба за знамя: Советское искусство между Троцким и Сталиным»). Во-вторых, за то, что в роли критика взывала к сознательной и общественно ответственной позиций. В-третьих, за описанные практики многих российских художников, которых так же внимательно и выверено не описал, пожалуй, никто (например, в разборе «Синих носов»). Кураторские проекты Дёготь для нас маяк и образец в работе с советским опытом методами искусства.
АБ: В 2018 году я готовила материал про (условно) ключевых работниц современного искусства в так называемых «регионах» для немецкого журнала. В том числе, я записала интервью с Еленой Ищенко — уже год она была в статусе кураторки ЦСИ «Типография» в Краснодаре. Та беседа стала самой вдохновляющей и близкой по ценностям, а опыт Лены в строительстве институции оказался релевантным и для меня. «Типография» — уникальная институция для России, выросшая из самоорганизации художников, команда сохраняет этот баланс между горизонтальной структурой и «серьезностью» действий (полностью своя выставочная программа, архив, фандрайзинг, патроны, переезд в новое пространство и ремонт). Мы находим работу Лены и «Типографии» (здесь их отделить сложно) неоценимой для искусства Краснодарского края, судьбы конкретных художниц и кураторок, преодоления патриархальных стереотипов и солидаризации работников культуры в городах России.
Если говорить о влиянии именно женщин именно в современном искусстве именно на меня, то это будут, с одной стороны — поп-фигура, с другой — современницы, с которыми я общалась лично.
Конечно, Марина Абрамович — потому что ее невозможно не заметить и ею невозможно не очароваться. Обычно с нее начинается любое знакомство с перформансом как жанром, и что особенно поражает — совершенно проигрышная роль мужчины, Улая, в этой истории, хотя она, по факту, огромна. Однако визуально Абрамович выглядит мощнее и витальнее. Она этакая богатырка от искусства. За ней невозможно не пойти.
Людмила Бредихина. Впервые я встретила ее на выставке «Шестое чувство у вас, что ли?», где куратор Константин Бохоров собрал молодых художниц, чтобы поговорить о «постфеминизме» (в его интерпретации этот термин означал растворение феминизма в воздухе, а, значит, отсутствие необходимости в самом явлении). Людмила в тот день пришла после стоматолога и, шамкая, тактично и мягко разносила все доводы Константина, вызывая у меня восторг. Она показала мне, что теория всегда побеждает практику.
Виктория Ломаско и Надя Плунгян — кураторы, которые показали мою графику на «Феминистском карандаше», поддерживали, объясняли, познакомили с десятками интересных художниц. Они дали мне надежду, что возможно существование феминистского художественного движения; впрочем, оно так и не состоялось.
Джудит Барри и Сэнди Флиттерман Льюис — художница и профессор(ка) из США, статью которых я впервые прочла в сборнике Людмилы Бредихиной и Кэти Дипуэлл и с которыми лично не знакома, показали мне, как имеет смысл описывать феминистское художественное производство, какие стратегии внутри него существуют и чем отличается действенная феминистская художественная практика от самовыражения.
Софи Калль. Люблю ее за то, что она работает на грани и ее мало волнует чье-либо мнение. Она легко «насекомит» людей: пристает к ним и фотографирует насильно, следит и документирует тайно, отправляет письмо бывшего на разбор десяткам женщин, связалась со всеми людьми из найденной адресной книги — в моих проектах «Свидание в музее» и «Нематериальный труд» Софи Калль выглядывает из всех углов.
Марина Абрамович. Художник присутствует. 2010
При знакомстве с выставками или книгами, связанными с искусством, я обращаю внимание на содержание проекта или текста, а не на гендер человека, который их создал. Если содержание вызывает вопросы, то я погружаюсь в исследование обстоятельств, которые повлияли на его появление. Но если говорить все же о вдохновляющих женщинах в искусстве, то вот мой выбор.
В студенческое время меня очень поразил лапидарный стиль изложения Екатерины Дёготь — каждый абзац напоминал выпаренный концентрат, без высокопарных сантиментов, свойственных литературе об искусстве. Это стало примером того, что о работах художников можно говорить иначе, в том числе и не о современном искусстве. Думаю, что фигура Дёготь имела большое влияние на арт-критику и кураторство в России и во многом задала направление актуальным процессам в этих областях.
Дальнейшее погружение в мир кураторства привело к выставкам-в-конверте Люси Липпард, текстам о патриципаторном искусстве Клэр Бишоп и осмыслению новых медиа в статьях и работах Хито Штейерль; знакомство с работами современных художниц запомнилось сумасшедшими видео Мики Роттенберг, тотальными инсталляциями Сесиль Б. Эванс, в которых осмыслялась тема технологий и возможного будущего человека, перформативными работами Анне Имхоф, а если вернуться чуть дальше назад во времени, то, конечно, большое впечатление произвела документация работ Аны Мендьеты.
Все эти имена важны и уже заняли место в истории искусства, наравне с кураторами-мужчинами, а также художниками и художницами, которые в графе анкеты с указанием пола поставят галочку рядом c «I prefer not to say».
И конечно, меня вдохновляют все российские художницы, с которыми я когда-либо работала.
Галина Конопацкая. Гениальная художница, переехавшая в Дагестан с семьей в 1955 году. Моя самая любимая картина в жизни это ее «Космическая Мать» 1970 года. В этой работе есть все: и космическая гонка, и холодная война, и материнство, и empowerment. Глядя на нее, у меня учащается сердцебиение.
Галина Конопацкая. Космическая мать. 1970
Ясмина Чибич. Одна из моих любимых художниц-современниц. Она делает очень интересные визуальные коллажи, (метафорически говоря) исследующие тему soft power.
Еще одна из моих любимых художниц-современниц — Георгия Сагри. Люблю и уважаю ее за невероятную профессиональную настойчивость и борьбу. Впервые увидела на 11-й «Манифесте» ее фильм, ставивший много вопросов о том, как оценивается труд художника и что он значит на той же биеннале. Она удивительным образом разрывает систему изнутри.
Патимат Гамзатова. Наверное странно видеть в этом списке мою маму, но если это вопрос ко мне, я не могу ее не включить, потому что ее искусствоведческие работы и внимательность к национальной культуре оказали на меня большое влияние. Даже сейчас я возвращаюсь и обдумываю некоторые ее идеи, например ее понимание украшений как телесно-ориентированных артефактов.
Наконец, Сьюзан Сонтаг открыла мне совершенно другой мир, когда я ушла из мира прикладной фотографии.
