Дежавю в Майами: отрывок из «Майамификации» Армена Аванесяна
В нашем издательстве открыт предзаказ на «Майамификацию» Армена Аванесяна — сочетание путевого дневника и теоретического трактата, в котором австрийский философ и теоретик искусства выстраивает отношения с «новым настоящим». Публикуем главу из «Майамификации», в которой урбанистические пейзажи Майами навевают чувство дежавю — а автор деконструирует это ощущение, обращаясь за поддержкой к Вальтеру Беньямину и Паоло Вирно.
С одной стороны — сонный, влажный Майами пенсионеров, где преобладают пальмы и ар-деко и живут последние очевидцы великого американского столетия; с другой стороны — ряды кондоминиумов высотой не менее двадцати этажей, отражение нынешнего грязного, богатого и жестокого Майами. А между ними вы двое на своем скутере. С приближением к порту поднимаются небоскребы на материке. Как будто Майами можно увидеть только как в фильме, в постоянном движении. Или это просто твое впечатление, потому что было уже поздно и вы слишком много съели за ужином?
Странно, как много у тебя здесь дежавю. Особенно в ранние утренние часы и в сумерках, когда всё погружается в темноту: воздух серый, даже светло-серый, если вокруг больше уличных фонарей. В сером мареве сияют ярко-голубые, зеленые и белые высотки и мосты. Густой красный оттенок висит под облаками от позднего вечера до поздней ночи. Этот красный не только отражается на влажных улицах, но и исходит от сигнальных огней, стоп-фар и светофоров. Майами — самый экзотический город Америки. В такие моменты ты готов в это поверить.
Где ты всё это раньше видел? Не кажется ли тебе, что настоящее известно из прошлого? Если бы ты смог узнать его, то смог бы его идентифицировать. Как будто ты видишь вещи потому, что они соответствуют опыту из прошлого. Существуют ли дежавю, благодаря которым вы могли бы узнать то, что знаете здесь и сейчас? Такие дежавю, которые могли бы рассказать вам больше, если бы вы только поняли, почему они кажутся вам эхом прошлого.
Не потому ли с увеличением ускорения в обществах со сложной структурой времени различение между настоящим и будущим становится всё более трудным, потому что переход от настоящего к будущему становится всё более быстрым? Или это только так кажется, исходя из традиционной хронологической точки зрения, которая опускает вопрос о направлении времени? Идет ли здесь речь о сужении временного горизонта или о чём-то вроде экономически запрограммированного предопределения?
Есть ли альтернатива этому пассивному, чувственному дежавю? Ощущение того, что уже испытал настоящее — чувство неизменности положения вещей, — безусловно, является выражением потери реального будущего. Но не выходить за пределы этого эффекта восприятия было бы, если некорректно использовать термин из ранней эстетики XVIII века, типичной эстезиологической ошибкой мышления. Но какими могут быть поэтологические или поэтические стратегии?
Следуя многочисленным критикам, один из фундаментальных (если не самый фундаментальный) принципов капитализма состоит в учете будущей прибыли в текущей цене того или иного товара. Тебе стоит подумать над экономическим измерением этих запутанных эффектов дежавю — нужно больше писать, но не сейчас, сейчас уже закрываются глаза, — потому что вопрос заключается в том, существует ли у них некая экономическая база.
В бытовом понимании переживать дежавю означает чувствовать настоящее как уже пережитое. Это слияние памяти и восприятия, таким образом, является эстетическим феноменом. Может быть, эти устремленные в будущее дежавю — не что иное, как поэтические явления, выражающие интерференцию между будущим настоящим и настоящим будущим, которая искажает привычную (хроно)логику времени? Паоло Вирно упускает эту область в своих увлекательных размышлениях о дежавю, которое он описывает как политически значимое и симптоматическое явление. Чтобы понять почему, тебе нужно поискать в своих выписках из его книг о теории языка, какие у тебя есть возражения с точки зрения философии времени. У тебя есть только смутное воспоминание, совсем не дежавю. Ты устал.
ПАОЛО ВИРНО:
Состояние ума, связанное с дежавю, является типичным для тех, кто настроен смотреть на себя вживую. Это значит — апатия, фатализм <…>. Невозможно изменить то, что приобрело видимость памяти. Как таковые, эти люди разочаровываются в действии. Или, еще точнее, они становятся зрителями своих собственных действий, как если бы они были частью уже известного и неизменного сценария. Они ошеломленные зрители, порой ироничные и часто склонные к цинизму.
Не лучше ли писать с позиции не-памяти? Писать из этой усталости? Вероятно, ты мог бы задаться делёзовским вопросом: почему настоящее перестает быть собой, как только прошлое синхронизируется с ним? И способна ли память перемещать референции (что есть прошлое, что было настоящим или станет будущим). Такое активное воспоминание не было бы простым дежавю; оно вызвало бы альтернативные сценарии настоящего здесь и сейчас.
Вспоминать из будущего: подразумеваемый апокалипсис (текстовый апокалипсис? сумерки текста?). Как и снятая за несколько дней до премьеры фильма последняя сцена Hyperstition, где Сухейль стоит перед зданием Дома культур мира в Берлине во время его реконструкции. С плакатом 100 лет настоящему на заднем плане. Меланхолия. Поддаться сну или нет. Ты думаешь об одной из своих любимых цитат из Беньямина.
ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН:
Позволительно ли нам сказать, что вся жизнь, творчество, поступки, какие только можно было совершить, никогда не были ничем иным, как непоколебимым раскрытием самых банальных инезначительных, самых сентиментальных и слабых моментов бытия тех, к кому они относились? И когда Пруст в одном знаменитом отрывке изобразил этот свой самый личный момент, он сделал это так, что каждый может вновь найти его в своем собственном бытии. Еще немного, и мы имели бы право назвать его повседневностью. Она приходит вместе с ночью, вместе с забытым щебетом птиц или с глубоким вздохом у открытого окна. Трудно предвидеть, какие встречи нам были бы предопределены, если бы мы были менее уступчивы к сну. Пруст не уступал сну.
Но ты слишком устал, здесь и сейчас, в три часа утра, что определенно похоже на девять утра в Старом Свете. Сегодня нужно подольше поспать. За это — более поздний сеанс письма после полудня. Или же день без письма, по крайней мере вечер. Перерыв.
