Памяти Дэвида Гребера
Второго сентября 202 года скоропостижно скончался Дэвид Гребер, автор таких книг, как «Долг: первые 5000 лет истории», «Утопия правил» и «Бредовая работа». Его внезапный уход — невосполнимая потеря для мирового интеллектуального сообщества, всех борцов за социальную справедливость и тех, кто мог бы к ним примкнуть. Нам посчастливилось издавать его книги в России. Скорбим вместе с тысячами читателей. Публикуем некрологи, написанные редакторами и переводчиками его книг.
Внезапный уход Дэвида Гребера — чудовищное потрясение для множества людей, на которых он повлиял. Сын рабочих-активистов из Нью-Йорка, Гребер увлекся антропологией и провел полтора года на Мадагаскаре, работая над диссертацией под руководством великого антрополога Маршалла Салинза. Вскоре Гребер стал величиной, соразмерной своему учителю, превратившись в ведущего политического интеллектуала наших дней.
Антропология научила Гребера ключевому искусству, которое так часто беспробудно спит глубоко внутри нас — воображению. Умение смотреть на знакомые структуры привычного нам мира как на что-то случайное, необязательное, а порой идиотское и ненужное — в этом Гребер стал виртуозом. Его наиболее известные книги ставят под вопрос элементы общества, с которыми мы полностью свыклись и которые доставляют нам множество мучений. В 2011-м Гребер написал книгу «Долг: первые 5000 лет истории», и она немедленно принесла ему всемирную славу. На фоне растерянности экономистов по поводу причин финансового кризиса книга предложила глубокое и убедительное объяснение долговых катастроф, регулярно сотрясающих экономику в последние десятилетия. Но главное — в ней узнали себя миллионы людей по всему миру, которые не решаются задать себе вопрос: «Почему я честно тружусь, но постоянно чувствую тяжелую вину из-за того, что вынужден всё время брать кредиты и жить в долг?»
Затем последовали «Утопия правил» (2015) и «Бредовая работа» (2018). Обе книги стали бестселлерами по той же причине — написанные предельно доступным языком, они прямо обращались к невысказанному беспокойству огромного множества людей. Почему любое, даже самое естественное дело (вроде смерти родственника) сопровождается гигантским набором выдуманных бюрократических правил, и как бы ты ни старался им следовать, у тебя всегда ощущение, что ты кретин и всё делаешь неправильно? Почему деньги платят за работу, которая не имеет никакого смысла, а нужной и интересной работы приходится стыдиться? Неужели и вправду надо смириться с тем, что всё время придется испытывать вину, стыд и неполноценность? Может быть, так устроен мир?
Книги Гребера оказывают терапевтическое воздействие — они по-дружески, но основательно доносят до читателя простую мысль: Нет, это не нормально. Нет, мир бывает устроен иначе. Нет, те, кто убеждает вас в обратном, врут.
Гребер приобрел репутацию всеобщего любимца и enfant terrible: в 2005 году от него позорно избавился Йельский университет, но при этом Греберу салютовало антропологическое сообщество. Он так и не нашел работы в США и был вынужден покинуть родину и перебраться в Лондон, где стал профессором Лондонской Школы Экономики. Гребер спокойно разменял чопорный академизм на антропологию прямого действия — и выиграл на обоих фронтах. Он одновременно стал важной фигурой для академической социальной теории (в особенности — экономической антропологии) и снискал благодарность огромного числа читателей вне академии. В его основных книгах два уровня: их с наслаждением читают как ценители ясных и конкретных ответов, подкрепленных историями из жизни, так и любители библиографических сносок и теоретических споров. Для одних он — главный идеолог движения Occupy, для других — достойный продолжатель классической антропологии, дела Малиновского, Эванс-Притчарда, Поланьи и Салинза.
Гребер был живым потоком мощи, интеллектуальной и физической. Его фигура, всегда в расслабленной позе, не помещалась ни в какие рамки и заполняла собой пространство, он не обращал внимания на условности, и они исчезали перед его широкой душой и острым умом. В его смерть в Венеции бесконечно трудно поверить — ему было 59, главные его работы были впереди и у них были все шансы серьезно повлиять на мышление людей о мире, а значит и изменить мир. В этом году он должен был приехать в Россию: его основные книги доступны по-русски, а презентацию русского перевода «Бредовой работы» пришлось провести онлайн из-за пандемии. Теперь нам осталась запись этой презентации и уверенность в том, что Дэвид скоро приедет — сменившаяся знанием, что он уже не приедет никогда.
В видео, снятом супругой за несколько дней до его смерти, Гребер слегка жалуется на самочувствие и рассказывает о проекте новой книги — о пиратах. Его анархистскому сердцу были близки бунтари, одним шагом выходящие из-под власти и государства, и больших кошельков. Объясняя смысл «Веселого Роджера», Гребер говорит, что череп и кости с песочными часами не были угрозой — они означали не «вы умрете», а «мы живые мертвецы – мы умрем, но нам все равно, это будет весело».
Прощай, пират. На этом корабле нет капитанов, но ты знал, куда держать курс.
Григорий Юдин (признан иноагентом), социолог, научный редактор «Бредовой работы»
Есть люди, кажущиеся безусловным. К таковым относятся те, кто по каким-то причинам получил статус «живого классика». Даже если вы не очень следите за тем, чем они заняты и что делают, вы знаете, что всегда при необходимости у вас есть готовая ссылка на длящуюся историю.
Дэвид Гребер, вне всякого сомнения, относился к числу таких фигур, по крайней мере после того, как совершенно прорывное исследование о долге вывело его в высшую лигу мировых интеллектуалов. Мне посчастливилось принимать участие в выпуске русского перевода его последней книги. Там (как и в других его текстах) обращает на себя внимание притягательная способность Гребера «смотреть иначе» на вещи привычные, пусть и неприятные, будь то долги и кредиты, бюрократические ритуалы или странная занятость, созданная миром финансового капитализма.
Теперь вдруг оказывается, что такой способности больше нет, что она вдруг, внезапно оказалась частью времени, с которым потом будут разбираться другие: интеллектуальные историки, историки политического активизма, возможно кто-то еще… Но в такие моменты хочется одного: чтобы это время, и без того богатое на некрологи, которые хотелось бы прочитать попозже, двигалось медленней.
Максим Фетисов, редактор «Бредовой работы»
В известие о смерти Дэвида Гребера мне до сих пор трудно поверить. Со стороны он выглядел таким энергичным, что было невозможно заподозрить, что его терзает какая-то болезнь и что он может уйти так рано.
Нет смысла перечислять научные достижения Гребера — о них хорошо известно каждому, кто так или иначе соприкасался с антропологией. Я лучше скажу, что в моей жизни Гребер сыграл важную роль — его «Долг: первые 5000 лет истории» стал первой книгой, которую я перевел. Она меня поразила своей масштабностью, смелостью рассуждений и неожиданностью выводов и, вместе с тем, удивительной доступностью изложения.
Для меня работа над переводом стала захватывающим путешествием в мир антропологии, а мое понимание экономической истории отчетливо разделилось на до и после прочтения «Долга». Раньше я правда верил, что деньги появились потому, что неудобно напрямую менять карандаши на апельсины. Гребер объяснил мне и другим читателям, что матерью денежного обращения была война.
Потом был перевод «Утопии правил», который подарил мне схожие ощущения. Гребер как никто умел обращать внимание читателя на вещи, которые ты просто не замечаешь. Помню, как удивили меня его рассуждения о насилии, которое мы не привыкли видеть в повседневной жизни, но которое, на самом деле, пронизывает ее насквозь. «Попробуйте пройти в библиотеку без читательского билета или проехать по улице на машине без номеров», писал он. Не пройдет и десяти минут, как материализуется насилие в виде охранников или полицейских.
Конечно, после Гребера останутся его книги, его статьи и выступления можно найти в интернете. Но очень грустно, что его самого больше. У него была удивительная биография. Выходец из рабочей семьи и анархист, он добился успеха в академическом мире и стал блестящим автором, который ставил в своих работах острые, интересные вопросы о том, как устроен мир вокруг нас, и давал читателю возможность самому сформулировать на них ответ.
Казалось, он еще не раз озадачит и восхитит нас новой книгой, в которой снова поставит с ног на голову наши привычные представления. Нет, увы.
Александр Дунаев, переводчик книг «Долг: первые 5000 лет истории» и «Утопия правил»
Я первый раз открыл книжку Дэвида Гребера 5 или 6 лет назад, когда учился на философском факультете Вышки (ныне разогнанном).
В 15 лет я заканчивал школу и принял решение пойти учиться на философа. Тогда у меня были очень наивные представления, что знания обязательно меняют мир, философия — «царица наук», и что все это, наверное, очень важно. Из философии я читал тогда только диалоги Платона — они транслировали именно такое представление о знании.
То, с чем я столкнулся во время учебы, очень сильно отличалось от моих ожиданий. Основными ощущениями стали скука, усталость и все больше проблем со здоровьем от 3-4-часового сна. Сотня однокурсников, по ощущениям, примерно столько же пар в день, и никому ничего не интересно. Конечно, я был разочарован и не до конца понимал, куда я попал, и почему я должен выполнять столько унылых и бесполезных задач для преподавателей, которые с самого начала сигнализировали, что «философия — не для всех» и намекали, что не понимают, откуда у них столько студентов и кому это все нужно (справедливости ради, сами преподаватели тоже страдали от невероятной нагрузки и невозможности заниматься осмысленным трудом, но я тогда об этом ещё не знал).
Впервые я прочитал текст Дэвида Гребера летом после первого или второго курса в бакалавриате, это было эссе «Фрагменты анархистской антропологии». Этот текст тогда вернул мне ощущение, что интеллектуальная работа имеет какой-то смысл. Что это не просто академическая работа, которая неинтересна никому, а способ взаимодействия с миром.
Уже много было написано о стиле Гребера и о том, как он работал над тем, чтоб его письмо было доступным для читателей с разным бэкграундом. Но мне кажется, другая важная особенность заключается в том, что, подобно Сократу из платоновских диалогов, Гребер ведет с читателем диалог, в результате которого превращает что-то совершенно привычное — скучную работу, представление о том, что долги нужно отдавать и другие моральные аксиомы — во что-то абсолютно абсурдное и требующее объяснения и исследования. При этом, его тексты далеки от пессимизма, часто присущего левой критике, он делает исследование и борьбу чем-то посильным для каждого.
Это может звучать пафосно, но все время после прочтения этого эссе я пытался ответить себе на те вопросы, которые Гребер задает в этой и в других работах. Я стал мечтать о карьере антрополога и компенсировал отсутствие социальной/культурной антропологии в своем обучении в университете самыми разными семинарами, самоорганизованными конференциями и школами (особенно тоскую по семинару с гениальным названием «печальные тропики»). В своем «активизме» я тоже пытался ответить на эти вопросы — как люди могут объединяться в добровольные коллективы и менять общество к лучшему? Как строить инициативы без внутренних иерархий, работа которых основывается на консенсусе? Как и до какого предела мы можем придерживаться прямой демократии? Как делать эти принципы привлекательными и простыми для других людей?
Сейчас кажется, что ничего бы не было, если бы не этот небольшой провокационный текст Гребера, где он рассказывает, что антропология и анархизм едины в предпосылке, что «другой мир возможен», а значит, «анархистская антропология» — самая радикальная и вызывающая интеллектуальная практика для современного мира. В эти дни мы все — тысячи осиротевших учеников Дэвида Гребера по всему миру — чувствуем благодарность и гордимся тем, что можем продолжать это общее дело.
Армен Арамян, переводчик «Бредовой работы»
