Мы читаем не о древних людях, мы читаем о себе
Перевод интервью с автором книги «Гениальный язык» о том, как древнегреческий помогает подготовиться к взрослой жизни, климатическом кризисе и как не бояться, что сам Платон упрекнет тебя за неправильное произношение.
— Во введении к своей книге вы пишите, что влюбились в греческий в детстве. Чем греческий вас так привлек?
Я всегда говорю, что самая длинная история любви в моей жизни — это история любви к греческому. Это не была любовь с первого взгляда, я в такое не верю. Напротив, чувство приходило через его познание. Я помню ожидание желтого автобуса, который увозил меня в гимназию, девочку с большим греческим словарем в руках. Это был вызов. Сначала, вызов выучить алфавит, который не знаешь. Затем, вызов самой себе, своей открытости миру.
Конечно, каждый язык гениален по-своему, потому что он выражает мысли тех, кто использует его ежедневно. Прилагательное «гениальный», давшее название книге, отсылает к его значениям в трех языках: греческом, где оно происходит от корня глагола «творить» и означает, как у Аристофана, «творческий ум», латыни, в которой оно отсылает к «гению» — маленькому существу, которое согласно мифологии сопровождало человека на протяжении всей жизни, чтобы сделать его счастливым, а затем к французскому génial, в котором «гениальный» означает веселый или красивый.
Я играла с тремя этими одинаковыми словами в трех разных языках, чтобы объяснить, почему я, Андреа, тридцатилетняя женщина, люблю греческий язык. Я люблю его, потому что он свободный и человечный. Свободный, потому что его правила, которые сводили нас с ума в школе, не были закреплены как обязательные в грамматике, а были свободным выбором тех, кто использовал греческий в повседневной речи и письме. И по этой же причине, это человечный язык, т.к. он оставляет за человеком ответственность не только что сказать, но и как сказать. Тем самым греческий дает человеку возможность свободно выражать себя.
Еще до формирования языков люди использовали слова, чтобы понимать и быть понятыми. И перед словом всегда следует мысль. Вот почему язык облекает в форму то, как мы видим мир. Работая над «Гениальным языков» я задавалась вопросом: каким виделся мир древним грекам, когда они смотрели на него сквозь свой язык? Мир, в котором есть специальное двойственное число для обозначения пары (соединенных внутренней связью предметов или людей) или очень специальный способ выразить желание или сожаление. И этим способом смотреть на мир — таким изящным, но в то же время таким точным, я хотела поделиться со всеми, вне зависимости от того, изучали ли они греческий или нет. Греческий моей книги — это ключ к тому, чтобы, во-первых, договориться с самим с собой, во-вторых, выразить то, что ты чувствуешь: честно, точно, прямо и даже иронично. Потому что у нас есть слова. И мы должны находить их, чтобы избежать молчания, недосказанности, дезориентации, чувства непонятности и одиночества.
— Почему вы взялись за эту книгу?
«Гениальный язык» был рожден дважды (и вокруг этого собралось столько историй, что можно написать отдельную книгу). Первое рождение случилось, когда семь лет назад мой ученик спросил, почему ему нужно изучать категорию вида глагола. Чтобы ответить на этот вопрос я подготовила для него текст, который впоследствии стал первой главой книги. Только потом я поняла всю красоту этого вопроса, который могут задать только дети. Спрашивая меня, он имел ввиду «почему в греческом так много странностей?». Он не говорил о пользе, как это делают большинство взрослых. А когда через пару лет я предложила проект книги издателю и он согласился, я подумала, что это шутка!
Меня часто просят объяснить, в чем секрет успеха моей книги и я правда не знаю, что ответить. Я писала эту книгу в подарок любимому языку, который часто называют важным и полезным, но редко красивым. Мне повезло: никто, кроме нескольких близких друзей, не верил в эту затею. Поэтому я могла не стесняться и проявлять себя на каждой странице предельно искренне, раскрывая в процессе, кто я есть и кем не являюсь. Когда я писала о своей жизни и греческом языке, я боялась потерять часть себя. Теперь, благодаря читателям, я понимаю, что не потеряла ничего. Фактически я открыла новую часть себя — писательницу, которой я всегда мечтала стать в детстве.
— В главе о переводе вы обсуждаете опасности, которые грозят студентам, которые слишком привязаны к словарю и предостерегаете их от этого, говоря что так они будут уплывать от понимания языка все дальше и дальше «подобно утопающему, который отказывается сойти со спасательного плота и перебраться на встречный корабль». Почему это так важно?
Я думаю, что так происходит с каждым сложным предметом — от математики до французского. Мы боимся ошибится и поэтому привязываемся к правилам и руководствам, не оставляющих места интеллектуальной свободе. Я поняла, что все те двадцать лет, что я изучала греческий, я всегда боялась совершить ошибку, как будто в конце меня ждал суд, который решал, правилен перевод или нет. Да, обучение, это основополагающая вещь, это ваша база, но при переводе главное дать читателю почувствовать язык. Перевод не может быть бинарным процессом и мы не должны быть в плену у словаря.
Совет, который я всегда даю своим ученикам — развлекайтесь! Задавайте все возможные вопросы. Будьте любознательны, проскальзывайте под правилами грамматики и мимо естественного страха, который навязывает древний язык. Забудьте о зубрежке. Это не значит, что нужно совсем отказаться от учебы, но нужно постараться понять язык, понять, что грамматика — это код, а не указатель к правильному результату.
Если у вас рядом хороший гид, то нет такой версии языка, которая могла бы вас испугать, потому что греческий язык будет частью вас.
— Вы описываете непонимание и дискомфорт, который испытывают многие, изучающие древнегреческий, когда пытаются начать говорить на нем. Потому что нет образца или достоверного знания, как он на самом деле звучит. А это значит, что каждая современная попытка что-то произнести на древнегреческом — это максимум обоснованная догадка. Как вы сами решаете эту проблему?
Это правда. В течение долгих лет мои поптыки что-то произнести на греческом приводили меня только в отчаяние. С самого первого слова, которое я выучила в гимназии, я все время чувствовала неловкость, даже страх, как будто сам Платон может упрекнуть меня за ошибку. Я до сих пор понижаю голос, когда читаю по-гречески вслух! Греческий стал полностью моим языком только в университете и я перестала стесняться.
— Книга начинается с цитаты из эссе Вирджинии Вулф «О глухоте к греческому слову», где она пишет: «странно, что несмотря на все эти препятствия, мы рвемся к знанию древнегреческого, стремимся постичь его тонкости, он неизменно притягивает нас». Но в том же эссе она находит этому объяснение, которое резонирует с сегодняшним климатическим кризисом. Она предполагает, что когда мы читаем Платона и Сапфо, они показывают нам «землю не разоренной, море не осушенным, о человечестве, подвергающемся испытаниям, но не сломленном». Что вы думаете об этом?
Я рада, что вы задали этот вопрос, потому что он показывает абсолютную современность древнегреческого. Юнг писал, что многих современных неврозов бы не было, живи мы до сих пор в эпоху, завязанную на мифологии. И я согласна с этим. Не нужно возвращаться в прошлое, регрессировать, нужно его осознавать. Не нужно жить на греческом острове, чтобы уважать окружающую тебя природу и людей. Я думаю, что человеческая природа неизменна, что мы задаем себе те же вопросы, что люди во времена Троянской войны. Изменились наши способы поиска ответов на них.
У меня есть одна история в связи с климатом. Один ученый из Европейского космического агенства однажды рассказал мне один парадокс: сейчас мы обладаем наибольшим количеством научных данных, чем когда-либо, но при этом очень трудно, почти невозможно изменить человеческие убеждения, когда речь заходит об изменении климата. Вот для чего нам нужна мифология: она дает осознание, что все мы находимся на борту одного корабля и у нас одни и те же ценности. Так когда-то появились «Иллиада» и «Одиссея», для формирования коллективного сознания. Сегодня мы стали подозрительны и недоверчивы, каждый вовлечен только в свою собственную битву, без общей утопии.
— Вы пишите, что цвет для древних греков представлял прежде всего жизнь и свет, абсолютно человеческое, а не физическое ощущение, не оптику. Этот момент веками вводил в заблуждение различных ученых, вплоть до того, что некоторые из них предполагали, что греки не различали цвета — такими неслыханными были их цветовые ассоциации. Почему греческое представление о цветах столь ненадежно?
Это одна из самых опасных ошибок, которую можно допустить: пытаться понять другого, оставляя его внутри своих интеллектуальных категорий. Ясно, я бы даже сказала, очевидно, что греки различали цвета и видели их так же, как мы сейчас. Разница в том, что слова, которыми они их описывали, столетиями были для нас непонятны.
По сути любой лингвист задает себе один и тот же вопрос: «роза все же пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет?» Я перефразировала Шекспира и вслед за ним говорю: да! Так и море будет голубым, розовым, пурпурным и оранжевым в свете заката. И это будет то же самое «виноцветное море» Гомера, οἶνοψ πόντος (òinops pòntos).
— «Гениальный язык» переведен на несколько десятков языков. Расскажите о ваших читателях. Если что-то, что удивило вас в том, как люди в разных точках мира читают вашу книгу?
Что я, благодаря почти четырехлетнему путешествию с моей книгой по миру, теперь понимаю точно, так это то, что расстояние и разнообразие дает нам понимание, которое ускользает от нас, если мы находимся к рассматриваемому объекту слишком близко, смотрим только на то, что у нас под ногами, а не на мир вокруг.
Вспоминая все, что произошло со мной в Сантьяго, Вальпараисо, Куско, Арекипе и Лиме, я думаю, что международный успех книги, посвященной древнегреческому языку, можно объяснить тем, что лингвистика — не точная наука, это наука о человеке. В том смысле, что она имеет дело с человеком вне зависимости от того, на какой широте он живет. Поэтому разговор о древнегреческом в Южной Америке увлекал меня больше, чем разговор на ту же тему в книжном магазине в Афинах, Риме или Мадриде. Любопытство и внимательность читателей в Андах такое же дикое, как Амазонка. Ни один чилийский или перуанский читатель не спрашивал меня, что я думаю про то или иное грамматическое правило. Все они были поражены силой мифа в трагедиях. А красота греческого, положившего начало западной культуре, дала им повод еще больше гордиться своими древними языками, уходящими корнями к Империи инков. Я часами слушала детей и стариков, которые говорили со мной о языке кечуа (они даже подарили мне словарь, такой же толстый как мой словарь греческого). Слышала, как они говорили nos otros — «мы» с силой, которую только язык может дать в определении личности народа.
Теперь я понимаю, какой огромный подарок преподнесла мне Южная Америка. Этот новый мир дал мне новый греческий, стряхнув с него пыль и усталость, накопившуюся за десятилетия учебы и споров о полезных и бесполезных языках. В Латинской Америке греческий так же экзотичен, как для европейцев страсть, текущая в крови женщин Габриэля Гарсиа Маркеса, как восхищение перед Мачу-Пикчу.
— Какое, на ваш взгляд, самое большое заблуждение касательно греческого?
Ходит много споров, на мой взгляд даже слишком много, о пользе греческого в школе и о кризисе классических языков. Я смотрю на эти споры с присущей моему характеру иронией. Часто мы упускаем из виду первое чувство, которое возникает у нас, когда мы начинаем изучать древнегреческий: удивление.
Греческий язык — это в первую очередь язык, служащий для выражения неповторимого представления о мире, а не свод грамматических правил. И здесь для меня большое значение имеет внешнее: мы часто представляем греческий мир, его искусство, его литературу как нечто очень близкое нам, как будто мы прямые потомки древних греков.
В ходе преподавания я прошу детей помочь мне понять, почему они сегодня изучают греческий и их ответы дают мне больше уверенности, чем сегодняшние споры. Мы продолжаем задаваться вопросом, есть ли практическая польза в греческом, но дети — не пользователи, с ними происходит намного более сложная вещь, чем греческий — юность. Почему мы всегда думаем в первую очередь об их будущем, не обращая внимания, что происходит с детьми прямо сейчас, в эти пять лет, что они изучают греческий в старшей школе. Сражение, в которое мы вступаем сами с собой (а не с греческой грамматикой) учит нас справляться с неудачами и радоваться успеху. Изучение греческого учит нас ремеслу жизни так же как и сами древние греки и, если позволите процитировать Чезаре Павезе, готовит нас ко всему спектру боли и радости, который готовит для нас взрослая жизнь.
