Отец хип-хопа
Как из политики рождается музыка? Книга «Машина песен. Внутри фабрики хитов» уже поступила в магазины, а мы тем временем готовим новую книгу об истории популярной музыки. Книга Джеффа Чанга «Can’t Stop Won’t Stop: история хип-хоп-поколения» рассказывает, как на фоне эпохи деиндустриализации и глобализации родился новый музыкальный жанр, который, в свою очередь, повлиял на жизнь целого поколения. Джефф Чанг переплетает социологию, музыку и просто байки из того времени, рассказывая большую историю, подобную сериалу «Винил» Мартина Скорсезе. Переводчик книги Алексей Алеев рассказал о книге больше и подобрал отрывок для препринта — о диджее DJ Kool Herc, которого называют отцом хип-хопа и чья слава началась с домашней вечеринки его сестры.
Алексей Алеев
tg: Silly Love Songs
Название книги не раскрывает всей масштабности работы, проделанной автором Джеффом Чангом. Это не просто история самого новаторского музыкального направления последних 40 лет и не просто перечисление всего, что ей сопутствует: граффити, брейкданса, широких штанов, бейсболок и побрякушек.
Это глубокий и вдумчивый анализ социально-политических процессов, которые происходили в Соединенных Штатах с 1963-64 годов — с марша чернокожих американцев на Вашингтон, возглавленного Мартином Лютером Кингом-мл., с его речи «У меня есть мечта» и с подписания президентом Линдоном Джонсоном Закона о гражданских правах. Все это полностью изменило ландшафт страны, которая больше, чем какая-либо другая оказывала влияние на мир во второй половине XX века и продолжает это делать.
Движение за гражданские права положило начало процессу десегрегации, но что было дальше? Почему в массе своей белые не хотели жить в одних районах с черными и из-за этого даже массово переезжали в другие места? Откуда взялись гетто, было ли это намеренной политикой, которую проводили городские власти? Что такое «проджекты», почему в истории больших американских городов — и хип-хопа — они играют столь огромную роль? Откуда в хип-хоп-мифологии взялся образ горящего дома и что он значит? Откуда пошли уличные банды, как в кратчайший срок их вытеснили пришедшие им на смену крю, которые затем снова уступили место бандам, а вместе с ними самым крупным беспорядкам в современной истории Штатов? В чем заключается противостояние чернокожих, латиноамериканцев и выходцев из Южной Кореи, основательно перекопавшее города в конце 1980-х — начале 1990-х? Джефф Чанг увлекательно переплетает политику, социальные процессы, поднимает архивы, цитаты и цифры, а также берет совершенно новые комментарии у десятков и сотен зачастую невоспетых и неизвестных героев, прослеживая то, как за «блэкаутами» следуют культурные взрывы, а из уличных бунтов вырастают новые движения.
«Can’t Stop Won’t Stop: история хип-хоп-поколения» помогает в мельчайших деталях и на ярком примере понять то, как возникает и развивается совершенно новая культура и что влияет на это развитие. А также лучше понять, что из себя представляет общество Соединенных Штатов, кто населяет эту страну, какие люди и организации и из каких побуждений пытаются ее изменить.
В качестве фрагмента для препринта я выбрал одну из ранних глав книги, посвященную становлению ямайского иммигранта DJ Kool Herc, написавшего предисловие к оригинальному изданию Can’t Stop Won’t Stop. Его портрет на страницах этого издания подписан просто словом «Отец»: Герк фактически изобрел хип-хоп-музыку, и в этой главе он подробно рассказывает о том, как это произошло. И вместе с тем здесь описывается появление «тегов», бывших предтечей граффити, возникновение би-боев и брейкданса, роль во всем этом уличных банд и городских властей.
Джефф Чанг закручивает невероятный калейдоскоп из причинно-следственных связей: события в самых разных сферах задевают друг друга, словно костяшки домино, и меняют жизнь своих участников, а вместе с этим весь мир. «Они предположили, что эта вечеринка может быть началом чего-то большого. Они просто еще не понимали, насколько большого».
Джефф Чанг
Создавая имя
Как DJ Kool Herc избавился от акцента и положил начало хип-хопу
Она стала мифом, мифом о сотворении, та вечеринка в Западном Бронксе, состоявшаяся в конце лета 1973 года. Не из-за гостей — на ней присутствовали лишь сотня детишек, да родня, понаехавшая отовсюду. И не из-за антуража — за него отвечала скромная комната отдыха в новом жилом комплексе. И даже не из-за своего расположения: вечеринка проходила в двух милях к северу от «Янки-стэдиум», в устье автомагистрали Кросс-Бронкс, впадающей в Манхэттен. В истории она останется как ночь, в которую DJ Kool Herc сделал себе имя.
Согласно хозяйке вечеринки Синди Кэмпбелл, план был довольно простым. «Я копила деньги. Когда готовишься к тому, чтобы вернуться в школу после каникул, вместо Фордхэм Роуд ты отправляешься на улицу Деланси, потому что там можно найти самые новые вещи, которых нет у других. И когда ты возвращаешься в школу, ты хочешь, выглядеть хорошо и свежо, пойти туда в вещах, которых нет ни у кого другого, — говорит она. — В те времена оклад, который я получала в Корпорации районной молодежи (Neighborhood Youth Corps) составлял $45 в неделю — ха! — и они выплачивали их каждые две недели. Так как же мне было поднять денег? В смысле, то что я получала, было недостаточно!».
Синди подсчитала, что аренда комнаты отдыха в ее многоквартирном доме на 1520 Седжвик Авеню обойдется в половину ее зарплаты. Ее брат, которого она знала как Клайв, но который для всех остальных был известен как Kool Herc, был начинающим диджеем с доступом к мощной саундсистеме. Все, что ей было нужно, это совершить оптовую закупку солодового ликера Olde English 800, пива Colt 45 и содовой, а также прорекламировать вечеринку.
Она, Клайв и ее друзья сделали самодельные приглашения на учетных карточках, нацарапав информацию под названиями таких песен, как Get on the Good Foot и Fence-walk. Если бы ей удалось заполнить гостями комнату, она могла бы выставить цену в четвертак для девочек и в два для мальчиков, и компенсировать накладные расходы. А в случае доходов — престо! — обновить свой гардероб.
Клайв в течение трех лет диджеил на домашних вечеринках. Благодаря тому, что он вырос в Кингстоне, ему довелось повидать саундсистемы своими глазами. Его местная саундсистема носила название Somerset Lane, а ее селектора звали King George. Клайв рассказывает: «Я был слишком юн, чтобы в этом участвовать. Все, что мы могли — это прокрадываться и наблюдать за подготовкой к танцам в течение дня. Парни пригоняли большую старую тележку, груженую коробками. А потом ночью у меня зудело в голове: мне нравились вибрации, создаваемые мощными саундсистемами, звук которых отражался от цинковой крыши».
«Мы просто, как и все остальные, проводили время на улице, тыкали пальцем в гангстеров, которые приходили, всяких известных людей. В то время у них были маленькие мотоциклы, „Триумфы“ и „Хонды“. У рудбоев они были прокачанными. Они появлялись по пять-шесть человек с маленькими складными ножами», — рассказывает Клайв. Он все еще помнит, как завелась толпа, когда в один из вечеров на местные танцы приехал Клод Мэссоп. Ему хотелось быть в центре такого возбуждения, хотелось быть King George.
Отец Синди и Клайва Кит Кэмпбелл был увлекающимся коллекционером записей и покупал не только регги, но и американский джаз, госпел, и кантри. Они слышали Нину Симон, Луи Армстронга и Нэта Кинга Коула, даже кантри-крунера из Нэшвилла Джима Ривза. «Я помню, как слушал Джима Ривза постоянно, — говорит Клайв. — Я пел эти песни и подражал им изо всех сил. Я подпевал записям и это по-настоящему помогло мне изменить мой акцент».
В Бронксе его мать по имени Нетти брала его с собой на домашние вечеринки, которые оказывали на него тот же неземной эффект, что и саундсистемы. «Я видел, как танцевали парни, как они читали рэп девчонкам, и мне было интересно, что же такое они шептали им в уши. Я был зеленым, но я уже наблюдал за обстановкой, — вспоминает он. — И я заметил, что многие девочки жаловались: «Почему они не ставят эту песню?», «Почему у них нет той записи?», «Почему они ее выключили?». Он начал покупать сорокопятки и ждать дня, когда у него появится собственная саундсистема.
По удачному совпадению, Кит Кэмпбелл стал спонсором для местной ритм-н-блюзовой группы и инвестировал для них в новое звуковое оборудование Shure. Отец Клайва был их звукарем, и группа искала кого-то, чтобы он ставил пластинки во время их антрактов. Кит сказал им, что попросит своего сына. Однако Клайв затеял свой собственный бизнес по организации домашних вечеринок и каким-то образом его мероприятия всегда выпадали на те же дни, когда выступала группа. Это злило Кита, и он запретил Клайву прикасаться к системе. «И вот стоят у меня в комнате огромные колонки, а мой отец говорит мне: „Не трогай. Иди и одалживай у Мистера Долфи“. Мистер Долфи говорит: „Не бойся, Клайв, я тебе одолжу“. А в голове у меня стучит: господи, да у меня в комнате стоят огроменные колонки Shure!».
В то же время его отец не был технарем. Они все знали, что система была мощной, но казалось, что никто не мог вывести ее на максимум. У другой семьи в том же здании была такая же система и казалось, что они выжимают из нее гораздо больше, но они отказывались показывать Киту или Клайву, как у них это получается. «Они прокладывали множество проводов для того, что сбить меня с толку и чтобы я не смог отследить, куда они приходят», — говорил он.
Как-то раз, в тайне от отца возясь с системой, Клайв понял, что к чему. «Я сделал следующее: взял провод от одной из колонок, присоединил к нему „джек“, вставил в один из каналов, и у меня образовалась дополнительная мощность и резервная мощность. Теперь я мог управлять ею с предусилителя. У меня было два усилителя Bogart, две вертушки Girard, и я использовал переключатели между каналами в качестве микшера. Наушников не было. К системе можно было подключить восемь микрофонов. В одном у меня была эхо-камера (один был заточен на эхо), другой был обычным. Так что в один я говорил с чистым звуком, и в то же время, мог прерываться на полпути для того, чтобы выходило эхо».
Кит прокричал: «Откуда доносится звук?».
«Из системы!»
Кит спросил: «Как? Что ты сделал?»
«И вот что я сделал, — вспоминает Клайв, то как ответил отцу и продемонстрировал схему. — И он сказал: „Вот ты засранец! У нас есть саунд!“».
«Теперь ситуация изменилась. Теперь другие ребята пытались скопировать то, что я делал, потому что звук, который начал у нас выходить, это был просто монстр, монстр!, — рассказывает Клайв. — Мы с отцом пришли к взаимному соглашению, что я буду выступать с ними и играть в перерывах, а также брать оборудование на свои вечеринки. Мне больше не приходилось одалживать саунд систему его друга. Я начал печатать визитные карточки, на которых было написано „Отец и сын“. Все так и началось, чувак! Тогда-то Синди и попросила меня сыграть на вечеринке, посвященной возвращению в школу. Теперь люди приходили на вечеринку и видели эти огроменные коробины, которые раньше никогда не видели».
Это была последняя неделя августа 1973 года. Клайв со своими друзьями притащили оборудование из квартиры на втором этаже и установили в смежной комнате с комнатой отдыха. «Моя система находилась на танцполе, а я выглядывал из-за двери в маленькой комнате, наблюдая за тем, как шла вечеринка», — говорит он.
Началось все не очень гладко. Клайв поставил несколько дансхолловых треков, таких, которые гарантированно раскачали бы любую дискотеку в ярде. Как и любой уважающий себя диджей, он хотел привнести в плейлист немного своей индивидуальности. Но это был Бронкс. Им нужны были ударные сбивки. Поэтому, как и любой хороший диджей, он дал людям то, чего они хотят, и заготовил бомбы в виде соула и фанка. Теперь комната заполнялась. Теперь в нее проникала новая энергия. DJ Kool Herc взял в руки микрофон и повел публику за собой, выше.
«Все, что слышали люди — это его голос, доносившийся из колонок, — рассказывает Синди. — И у нас не было денег на стробоскоп. Так что у нас был парень по имени Майк. Когда Герк произносил: „Окей, Майк! Майк со светом!“, Майк дергал за выключатель. За это ему платили».
Но к тому моменту вечера, они уже, вероятно, не нуждались в атмосфере. Посетители вечеринки двигались под выкрики Джеймса Брауна, превращая пространство в парилку. Они были заняты тем, что сбрасывали с себя груз истории и наслаждались лучшей ночью в жизни своего поколения.
Позже, когда Клайв и Синди подсчитывали вырученные деньги, они испытывали головокружение. Они предположили, что эта вечеринка может быть началом чего-то большого. Они просто еще не понимали, насколько большого.
Жертвы
Клайв Кэмпбелл был первым из шести детей Кита и Нетти Кэмпбелл. Нетти переехала в город (Кингстон) из Порт-Мария на северном побережье. Уроженец города Кит работал старшим мастером в одном из гаражей порта Кингстона — это была статусная рабочая должность.
Кит был кем-то вроде лидера общины и выполнял работу, которая привлекала внимание политиков. Однако, когда ЯЛП и ННП (Ямайская лейбористская партия и Народная национальная партия) начали свою жестокую битву за положение, он принял решение не занимать ни одну из сторон. За год до того, как Клайв переехал в Соединенные Штаты, Эдвард Сиага развязал войну в Западном Кингстоне, в поселении Back-O-Wall. Клайв рассказывает:
К тому моменту Кэмпбеллы уже не жили в Тренчтауне у линий фронта. Они переехали через весь город на восток, в дом, расположенный в Франклин Таун, в более тихом районе, в котором проживали те, кто стремился к лучшей жизни. Он находился у холма Уариека и возле элитного района под названием Беверли Хиллс. Это была скромная, но цветущая собственность недалеко от знаменитой школы Alpha Boys1.
«В нашем ярде росли не менее семи разных видов фруктов. У нас были различные сорта перцев, цветы, было клево! — вспоминает Клайв. — Мы были недалеко от пляжа. У отца была традиция отводить нас по воскресеньям на пляж. Каждое воскресенье мы с нетерпением ждали, что после церкви пойдем на пляж».
Кэмпбеллы могли позволить себе горничную. Их дед, тетушки и старшие кузены впряглись в воспитание детей и это особенно пригодилось, когда Нетти решила увеличить семейный бюджет, устроиться на работу и поехать учиться в Соединенные Штаты. Многие другие ямайцы уезжали в Майами, Лондон, Торонто и Нью-Йорк Сити для того, чтобы вырваться из нестабильности и обрести лучшую жизнь. В начале 1960 года Нетти отбыла в Манхэттен, чтобы работать зубным техником и поступить на медсестру. Она копила деньги для того, чтобы отправлять их домой и вернулась уже со специальностью, убежденная, что Соединенные Штаты предоставляют лучшее будущее для семьи.
Синди рассказывает: «Она увидела возможности. Государственные школы были бесплатными, а на Ямайке мы ходили в частные школы. Поэтому, когда она окончила обучение, то сказала моему отцу, что хочет, чтобы ее семья жила здесь. А он не хотел переезжать».
Но Кит понимал аргументы Нетти. Даже его собственные друзья и родственники покидали страну. До того, как Нетти вернулась в Нью-Йорк Сити в 1966 году, они согласились переехать в Америку. Клайв первым присоединился к ней, остальные приехали следом. Клайв говорит: «Так поступали многие иммигранты. Необходимо жертвовать. Это разрывает семьи на некоторое время, но в итоге семьи воссоединяются».
Клайв и Синди сходятся в том, что в своем сердце Кит оставался ямайцем. «Он просто сказал: „Америка была тем местом, в котором можно преуспеть и сделать жизнь своих детей лучше“. Но спустя время ты возвращаешься домой, обратно в свою страну. И он верил в это. Он любил свою страну», — говорит Синди. Спустя годы, вырастив вместе с Нетти детей в Нью-Йорк Сити и став американским гражданином, он навестил свой любимый остров. Во время заплыва в сильном течении залива Булл Бэй, у него случился сердечный приступ. Кэмпбеллы похоронили его на Ямайке.
Становясь американцем
Из Кингстона в Бронкс. Камни, от которых отказались строители
Клайв Кэмпбелл вернулся в Нью-Йорк Сити холодной ноябрьской ночью 1967 года. На земле лежал свежевыпавший снег, который двадцатилетний юноша ранее никогда в своей жизни не видел. На автобусе он отправился из аэропорта Кеннеди в неприветливый серый город. Это была не та Америка, которую он видел по телевизору у соседей или представлял, слушая записи отца. Он понятия не имел, как начать все с чистого листа. «Все, что я мог — это просто смотреть в окно», — говорит он.
Квартира его матери находилась по адресу 178-я Ист Авеню, 611, между бронксовской Маленькой Италией и парком Кротона — самой загруженной милей автомагистрали Кросс-Бронкс. «И вот я живу в многоквартирном доме. Ярда никакого нет. Мы все напиханы в коробку и закрыты», — вспоминает Клайв. Его мать боялась, что Клайв падет жертвой героиновой чумы. Она сказала Клайву: «Не позволяй никому говорить, что они воткнут тебе что-то в руку. Не позволяй им обдурить тебя, назвав трусом».
Клайв выглядел и разговаривал, как деревенский парнишка. «И вот он я, весь такой ввалился в вельветовом пальто, в шапке с откидными ушами. Все это я сочетал с ковбойскими сапогами, — вспоминает Герк. — Одна девчонка в школе начала жестко меня задирать. Она прозвала мои ботинки „тараканодавами“. С ней смеялся весь коридор. „Глядите, тараканодавы! Тараканодавы!“».
«В то время быть с Ямайки еще не было модным. Боб Марли еще не прорвался и не сделал это модным, и даже еще не дал шанс людям услышать нашу музыку, — рассказывает он. — Помню, как один парень сказал: „Клайв, чувак, не ходи туда, они засовывают ямайцев в мусорные баки“. Члены банд засовывали ямайцев в мусорные баки!».
Герк познавал уклад жизни в Бронксе. Он обнаружил себя зависающим с юными «пятипроцентниками», впитывая их сленг и идеи. Некоторое время он двигался вместе с Cofon Cats — той же бандой из района Тремонт, к которой сразу же присоединился Бенджи Мелендез, когда за несколько лет до этого переехал в Бронкс. Нельзя сказать, что это был какой-то мощный опыт. Как-то раз Golden Guineas устроили продолжительную погоню за Cofon Cats в Маленькой Италии.
В неполной средней школе № 118 Клайв стал участвовать в соревнованиях по бегу по пересеченной местности и на дорожке и выигрывать медали. Его физические данные завоевали ему американских друзей. После школы он начал зависать с ямайцем-американцем по имени Джером Уоллес, который ездил на моноцикле. Он научил Клайва ездить на колесе и балансировать между своим ямайским прошлым и настоящим в Бронксе. Клайв начал видеть в Cofon Cats придурков, которые без протекционизма банды ничего из себя не представляли. «Члены банды начали просить нас быть лидерами дивизий, потому что видели, что нас уважают. Так что нам это больше было не нужно, — говорит Herc. — И у меня было о чем переживать, помимо банд. Например, о том, как бы не получить ремня от отца».
Клайв слушал по радио диск-жокеев, таких как Cousin Brucie и Wolfman Jack. Для него поймать на радио этих галантных мужчин, читающих свой сладкоречивый рэп, было сродни тому, что прикоснуться к религии. Он начал посещать молодежные танцы First Fridays в местной католической школе, расположенной в проджектах Мерфи. Мать стала брать его с собой на домашние вечеринки, где он слышал музыку, которую никогда раньше не слышал по радиостанциям WBLS or WWRL. The Temptations, Арета Франклин, Smokey Robinson и — самый важный — Джеймс Браун стали его репетиторами; они учили Клайва избавляться от акцента.
«Я все больше времени проводил среди американцев. И я устал слышать от них: «Что ты только что сказал?». Мой акцент на самом деле начал меняться, — вспоминает он. К тому моменту, как Клайв стал посещать среднюю школу им. Альфреда Смита, некоторые из его ямайских друзей даже не подозревали о том, что он из Ямайки. Он переизобретал себя, создавал свою новую личность.
Он был не один. По всему городу молодежь кастомизировала свои имена, придумывала новые и выцарапывала их на оголенных городских поверхностях. Молодые авторы граффити были авангардом новой культуры; они буквально прочертили пути выхода для поколения банд. Пересекая разграниченные земли и оставляя краской и маркерами свои псевдонимы, они одновременно говорили: «Я был здесь» и «Идите все нахер». Члены банд, запершие сами себя в своих районах, должны были отдать им должное. Клайв и пост-бандовая молодежь были из другой породы, более заинтересованной в индивидуальной славе, нежели в коллективной силе, и вскоре они отправят банды в прошлое.
Эксперт по граффити Джек Стюарт прослеживает историю возникновение современного движения с цветных районов Филадельфии в 1965 году. Аэрозолист и активист Стив Espo Пауэрс рассказывает, что за популяризацию разрисовывания тегами филадельфийского метро ответственен чернокожий тинейджер по прозвищу CORNBREAD, который всего лишь пытался привлечь внимание красотки по имени Синтия. К 1968 году движение дошло до Нью-Йорк Сити. Протеже CORNBREAD, известный как TOP CAT переехал в Гарлем и привез с собой «гангстерский» стиль леттеринга. Примерно в то же время начал и молодой пуэрториканец, называвший себя JULIO 204 (номер обозначал улицу, с которой он был родом). Летом 1971 года греко-американец по прозвищу TAKI 183 рассказал New York Times, зачем он затегал своим именем грузовики с мороженым и вагоны метро: «Обычно я не ощущаю себя знаменитостью, но ребята заставляют меня почувствовать себя ею, когда знакомят меня с кем-то», — и тысячи молодых людей из Нью-Йорка взяли в руки жирные маркеры и баллончики с аэрозольной краской для того, чтобы сделать себе имя. Такие авторы, как LEE 163d!, EVIL ED, CLIFF 159, JUNIOR 161, CAY 161, CHE 159 и BARBARA, и EVA 62 громко выкрикивали свои имена на поверхностях зданий, автобусных остановок и остановках метро в верхней (северной) части города.
Блуждая по принадлежавшим бандам землям, выскальзывая из длинных лап и просачиваясь сквозь высокие заборы, возведенные властями, нарушая понятия о собственности и приличиях, граффити-райтеры обрели свободу. Написание своего имени было подобно нахождению границы гражданского общества и установке на ней флага. По словам Грега Тейта, это была «обратная колонизация».
Как часто напоминали хип-хоп-поколению, 1960-е были прекрасным временем для того, чтобы быть молодым. Тогда казалось, что мир столь легко колеблется под ногами молодежи. Революционеры ожидали, что за ними будет смотреть весь мир, и когда на них оказались направлены лучи прожекторов, они начали отбрасывать длинные тени. Однако эти авторы не были похожи на революционеров или даже философов-активистов, расписывавших стены в Лиме, Мехико Сити, Париже и Алжире.
Они не питали иллюзий касательно власти. Ни один граффити-райтер никогда не надеялся выдвинуться в мэры. И в отличие от членов банд, никто бы не стал растворять свое имя в коллективе. Они делали это для того, чтобы стать известными среди своих сверстников, быть признанными за свою оригинальность, браваду, смелость и стиль. Норман Мейлер, будучи одним из первых, кто серьезно писал о граффити, сразу же все понял: их авторы делали рекламу самих себя.
Летом 1970 года казалось, что теги TAKI 183 захватили весь город. Как и тысячи других ребят, Клайв, Джером и их друг Ричард взяли в руки маркеры и баллончики с краской. Рич стал UNCLE RICH, Джером стал YOGI, а Клайв стал CLYDE AS KOOL.
«Они не могли запомнить мое имя Клайв, — рассказывает он. — Так что самое близкое, что можно было подобрать, было Клайд — имя игрока в баскетбол из Knicks. Они постоянно переспрашивали: „В смысле, как Клайд Фрейзер? Ага. Клайд. Пусть будет так“. Так я и начал это писать. А слово Kool я взял из рекламы сигарет, которую увидел по телевидению. В ней парень сидел за рулем Астон-Мартин, машины Джеймса Бонда, и держал сигарету возле коробки передач; белые перчатки, темные очки и просто ехал за городом — ву-хууууу! Рядом с ним ехала девчонка, она потянулась за его сигаретой; он такой — ррррррр! Останавливает машину, тянется, открывает дверь, показывает пальцем и говорит ей: „Выметайся!“. И она выходит. И в рекламе говорится: „Никто не прикасается к моим тонким сильвер“. Я такой: вау, вот это было Kool! Так я и остановился на KOOL».
«Где бы ты ни увидел UNCLE RICH, ты видел CLYDE AS KOOL, — говорит он. — К тегу я пририсовывал смайлик с глазами, носом, ртом и торчащей из него маленькой сигаретой, а также маленьким беретом, типа маленькой кепочки (Applejack’s Hat)».
Нанесение тегов помогло ему обзавестись контактами с лучшими из стилизаторов, и он начал проводить время с EX-VANDALS — легендарной суперкрю, которая происходила из Бруклина и в которую на тот момент входили SUPER KOOL 223, EL MARKO, STAY HIGH 149 и PHASE 2. Граффити переместилось со стен на сталь метрополитена. EL MARKO и SUPER KOOL революционизировали этот вид деятельности, начав в конце 1971 — начале 1972 года разрисовывать снизу доверху своими шедеврами вагоны поездов метро. В то время, как городские власти приняли первый закон, направленный на все более усиливавшуюся в последующие десятилетия борьбу с граффити, великий райтер из Бронкса PHASE 2 запустил серию следующих эволюционных шагов, представив на движущихся стальных холстах еще более изобретательные произведения.
Но Клайв в итоге сделает себе имя в ином месте. Он бегал по треку, поднимал веса, играл в грубый баскетбол на школьном дворе. Его одноклассники подкалывали его, прозвав «Геркулесом» за его дерзкие и мощные проходы под кольцо. «Я вернулся на блок и сказал: „Йо, ребят, там парень в школе называет меня Геркулесом. Я понимаю, что он не имеет в виду ничего плохого, но мне это не нравится“. Так что я спросил: „Как будет кратко Геркулес?“. Они ответили: „Герк“. Ааааааа — вот это уже звучит уникально! Так что я сказал: „Йо, чувак, просто зови меня Герк, отбрось ‘улес’ и просто называй меня Герк“. Где-то между средней школой и блоком я соединил вместе два имени и выбросил CLYDE. Я начал звать себя Kool Herc и был таков».
Новые пожары
Пожар выслал Кэмпбеллов из их квартиры в Тремонте. Их младший сын играл со спичками, поджигая бумажки и выбрасывая их в окно. Горящую бумажку подхватил легкий ветер и принес обратно, из-за чего загорелись занавески. Несмотря на то, что пожарным удалось потушить огонь и никто не пострадал, то что произошло потом, до сих пор злит Синди. «Когда туда приехали пожарные, они искали деньги. Пожар на самом деле был в одной комнате, но в спальне были выдвинуты ящики комода. У моего отца была жестяная кастрюля четвертаков, которые он копил, и в ней на тот момент было по крайней мере три или четыре сотни долларов четвертаками. Они просто пропали», — рассказывает она.
Население мигрировало. Белые уезжали в жилой комплекс Co-op City и пригороды. Получив правительственные ваучеры и денежную помощь, Кэмпбеллы присоединились к черному и коричневому исходу в Западный Бронкс. Они заселились в отель Concourse Plaza на 161-й улице проезда Гранд Конкорс, куда временно перемещались многие семьи-погорельцы.
После того, как семья переехала в новый многоквартирный дом по адресу Седжвик, 1520, Kool Herc специально возвращался в отель для того, чтобы заглядывать на дискотеку, которая проходила внизу, в Plaza Tunnel. Его школьный друг по прозвищу Shaft крутил там пластинки наряду с диджеем по имени Джон Браун. В гей-клубах и клубах для черных диджеи продвигали зарождавшийся диско-бит с прямой бочкой. Однако звук у диджеев из Plaza Tunnel был более грубым. Как писал пионер хип-хоп-журналистики Стивен Хагер, «Джон Браун первым поставил такие пластинки, как Give it Up or Turn it Loose Джеймса Брауна и Get Ready группы Rare Earth. Get Ready в Бронксе любили, потому что она длилась двадцать одну минуту, которых серьезным танцорам хватало для того, чтобы проникнуться битом. Им нравилось дожидаться двухминутного барабанного соло в песне для того, чтобы продемонстрировать свои самые потрясающие движения.
Танцевальные стили рождались из движений, которые люди видели по телевизору в исполнении Джеймса Брауна. Член Zulu Nation (Нации зулусов) DJ Jazzy Jay, начинавший в качестве би-боя, рассказывает: «Ты мог танцевать со своей девушкой, отвернуться от нее, упасть на землю и вернуться обратно. Главное было сделать все „гладко“. Так же, как Джеймс скользил по полу, потрясающе двигая ногами и все такое». Ироничным образом, они даже называли это burning — «горением».
Карьера Джеймса Брауна достигла пика в конце 1960-х вместе с движением Black Power. Без каких-либо оправданий по федеральному телевидению он исполнил песню Say it Loud (I’m Black and I’m Proud), а одно лишь его присутствие в городе, как поговаривали, предотвратило бунты в напряженном расовыми проблемами Бостоне сразу после убийства Мартина Лютера Кинга-мл.
Однако в начале 1970-х настроения поменялись. По всей стране в некогда горевших городах власть взяли чернокожие мэры, разрывы между классами увеличились и черное радио переключилось на то, чтобы соответствовать вкусам слушателей, которые становились все более мобильными. Мэром Motown (Детройда) стал Коулмен Янг, в то время как Берри Горди уехал в Голливуд. Карьера Джеймса Брауна резко пошла на спад.
Родившийся в Бронксе историк хип-хопа Дейви Ди вспоминает: «Если в то время вы включали черное радио, WBLS — станцию, которой владели и управляли черные и которую слушали все — на ней вы не могли услышать Джеймса Брауна. Даже в ночное время. Поэтому, когда его везде выбросили, мы его чествовали». Музыка, танцевальные движения и стиль Джеймса Брауна теперь обладали притягательностью чего-то незаконного. Хагер рассказывает, что в самый жаркий момент вечеринки в Plaza Tunnel, когда DJ Джон Браун ставил Soul Power, члены Black Spades заполоняли танцпол, скандируя: Spade Power!. Искрометная энергия, вырабатываемая в Plaza Tunnel, стала стандартом, к которому Герк стал стремиться на своих собственных вечеринках.
Мужик с генпланом
В то же время дискотеки закрывались и количество домашних вечеринок снижалось, отчасти потому что такие банды, как Spades, делали их небезопасными. Однако Западный Бронкс не подвергся тем же разрушениям, как Южный Бронкс. И всей этой молодежи необходимо было где-то тусоваться. Это может объяснить, как Седжвик Авеню созрела для того, чтобы стать новой сценой для вечеринок.
Посетителями на ранних вечеринках Кэмпбеллов, проходивших на Седжвик, были в основном, ученики средних школ, которые еще были либо слишком юными, либо слишком чистенькими, либо жили сильно западнее, чтобы попасть под ослабевающее влияние банд. В те дни Герк говорил травокурам, чтобы они обходили квартал и даже ставил «медляки». «Время от времени мама или папа заглядывали, чтобы посмотреть, что происходит», — говорит Герк.
Синди добавляет: «Мой отец всегда был там. Люди на районе его знали и уважали, так что у нас никогда не бывало насилия или чего-то такого. Нам не надо было нанимать охрану. Мы никогда не обыскивали людей. Когда люди приходили, то приходили из уважения. Для них это был отдых, они встречались с другими людьми. Многие встретили там своих бойфрендов и девушек».
Об их вечеринке, посвященной возвращению в школу, пошли слухи, и они стали устраивать вечеринки в комнате отдыха практически ежемесячно. «Герк, на самом деле, переманил многих с домашних и подвальных вечеринок, — рассказывает Синди. — На тех домашних вечеринках, спустя некоторое время после их начала, возникали родители, зажигали свет и говорили вам: „А ну, дети, убирайтесь“ или „Здесь многовато народа“, или „Этого я не знаю“, или „Кто это прожигает мой пол сигаретами?“. Люди больше не хотели к этому возвращаться».
Репутация Герка также росла в кругах средних школ после того, как Синди, будучи членом правительства студенческого совета в средней школе Додж, смогла организовать танцы на круизном корабле. К лету 1974 года, когда он уже регулярно играл на тусовках для своих преданных последователей, Герк решил сыграть на бесплатной районной вечеринке. «И после вечеринки на блоке, — говорит он. — Мы просто не могли вернуться обратно в комнату отдыха».
Он осознавал, что находясь на улице, подвергает саундсистему риску и что вполне вероятно, могут начаться драки. «Поэтому, как только я вышел, я объявил: „Слушайте. Едва что-то пойдет не так, я все отрубаю. Давайте сразу это проговорим. Здесь дети, здесь взрослые и мы все хорошо проведем время. Так что как только кто-либо начинает беспорядки или что-то идет не так, или кто-то начинает бычить, я все отрубаю, потому что я пришел сюда не для того, чтобы разгребать последствия. Всем понятно?“. И они ответили: „Хорошо, Герк, нет проблем“. И я начал играть для старших, а затем для тех, кто помладше, и я переключался между тем и этим, — рассказывает он. — Мы встретили рассвет, я играл до следующего утра».
Герк хотел вызвать то возбуждение, которое сам испытал в ярде, будучи «пикни» — ребенком на ямайском сленге. Вместе со своим другом-иммигрантом Coke La Rock они отделили свою крю от диско-диджеев, транслируя жителям Бронкса вайб диджеев саундсистем, таких как Count Machuki, King Stitt, U-Roy и Big Youth. Они начинали танцы, выкрикивая шатауты и произнося в микрофон небольшие рифмы. Они выработали собственный сленг. В одном из клубов, в котором диджеил Герк, подвыпивший завсегдатай приветствовал друзей: «За моего мэллоу! Мой мэллоу в здании!». С такими фразами пара превратила себя в невероятных, сказочных персонажей.
Герк внимательно изучал танцоров. «Я курил сигареты и ждал, когда доиграют пластинки. И я заметил, что люди ждали их определенных моментов», — говорит он. Это было откровение столь же глубокое, как и-открытие даба Рудди Редвудом. Моментом, когда танцоры по-настоящему уходили в отрыв, был короткий инструментальный отрывок песни, когда впрягалась ритм-секция, а остальная группа затихала. Забудьте про мелодию, припев, песни: все дело в груве, его выстраивании, в том, чтобы его поддерживать. Подобно адепту теории струн, Герк сосредоточился на фундаментальной вибрирующей петле в самом сердце записи — брейке.
Он стал отбирать песни по звучанию их брейков, песни, которые он смог бы сделать своими фирменными: играющие нон-стопом эпические конга от The Incredible Bongo Band в композициях Apache и Bongo Rock, концертная версия Give It Up Turn It Loose Джеймса Брауна из альбома Sex Machine, заглавная тема к фильму «Шафт в Африке» авторства Джонни Пэйта, Scorpio Денниса Коффи — черные соул-записи и белый рок с быстрым ритмом и зачастую афро-латинским брейкбитом. Затем, в ямайском стиле, он отдирал с пластинок лейблы. «Мой отец говорил: „Прячь названия своих записей, только так ты заработаешь репутацию. Так завоюешь клиентов“. Не хочется, чтобы у других людей на районе были такие же пластинки, как у тебя», — объясняет Герк. Наглядный пример источников соревновательной этики хип-хопа и эстетики победителей.
Герк начал работать с двумя копиями одной записи по технологии, которую прозвал «карусель»: он держал наготове одну пластинку с брейком в начале, и когда другая доходила до его конца, он запускал первую, растягивая пятисекундный брейкдаун в яростный пятиминутный луп — импровизированное возвратно-поступательное движение версии. Вскоре он забросил большинство песен, сконцентрировавшись исключительно на брейках. Его сеты на волнах бурлящих ударных несли танцоров от оргазма к оргазму. «И как только они это слышали, это было оно, для них уже не было дороги обратно, — говорит Герк. — Они всегда хотели слышать брейки-брейки-брейки-брейки».
Для того, чтобы вечеринки могли посещать большее количество людей, Герк перенес их выше по Седжвик Авеню в Сидар парк. Он видел, как рабочие строители получали электричество, подключались к фонарным столбам и стал делать то же самое. «У меня был большой усилитель McIntosh. Эта штука стоила кучу денег и требовала дофига электроэнергии. Она выдавала 300 ватт на канал. Как только электричество поступало, огни начинали мерцать. Что касается вертушек, то у меня были Technics 1100A, огромные, так что они переставали вращаться». Наконец, организаторы нашли в парке ящик с инструментами. Сквозь разбитое камнем окно они отправили мальчика, чтобы он запитал саундсистему достаточным количеством электричества.
Результаты потрясли боро и привлекли новую аудиторию. Аарон О’Брайен, который впоследствии станет DJ AJ, был торговцем марихуаной и проживал возле парка Святой Марии. «Все говорили об этом парне DJ Kool Herc. И я был по-настоящему взволнован. Я знал, что там будут все женщины. Я был рад Герку, но на самом деле я хотел проверить, удастся ли мне что-нибудь утащить! — смеется он. — Я двинулся на Герке. Где бы он ни играл, я был там».
Подросток с Фокс Стрит в Южном Бронксе по имени Джозеф Саддлер, называвший себя Flash, также был наслышан о подвигах Герка, и отправился в Сидар парк, чтобы увидеть их воочию. «Я увидел этого здорового, высотой в шесть с лишним футов парня с невероятной, усиленно охраняемой саундсистемой. Вокруг веселились люди от четырех до сорока лет. Я такой: вау! На подиуме он играл музыку, которую не услышишь по радио, он был похож на супергероя. Мне понравилось то, что он делал и что ставил, и я хотел делать то же самое».
Банды распускались и Герк популяризировал новую иерархию того, что было круто. Земли все еще были важны, но уже по-другому. Jazzy Jay рассказывает: «Вместо банд, люди начали собираться в маленькие районные крю, которые подгаживали по мелочи. На каждом районе имелась своя диджейская или брейкдансерская крю. Они мыслили так: „Окей, мы целиком и полностью погружены в свою музыку и любим ее, но если ты неправильно зайдешь на наш район, мы надерем тебе задницу“. Все это подпитывалось соревновательным духом».
Вечеринки Герка привлекали клю, давая им шанс показать себя и сделать себе имя. Он поддерживал мир, проводя политику «живи и дай жить другим», а также мастерски управляясь с микрофоном. «Всем нужно было зарабатывать, даже воришкам. Паренек, продававший траву, подходил ко мне и говорил: „А-йо, Герк, мужик, скажи, что у меня есть трава“. Я говорил: „Ты знаешь, что я не могу сказать, что у тебя есть трава“. Но я говорил это не напрямую: „Йо, Джонни, ты знаешь, что я не могу сказать о том, что у тебя есть трава, верно?“. Он принимал удар».
«Или если я вижу, что кто-то начинает устраивать проблемы, я никогда не произносил их имена, я просто говорил: „Йо, хорош, заканчивай с этой фигней. Ты мой чел, заканчивай с тупой хренью. Ты знаешь, и они знают, к кому я обращаюсь. Окей? Отлично“. Они такие: „О, блин, Герк выдал мне предупреждение“. Я может и играю музыку, но я точно не лох».
Но настоящий движ происходил в танцевальных сайферах, в которых участвовали детишки, приходившие ради «каруселей» Герка. Они были слишком возбудимые и слишком яркие для того, чтобы соответствовать точным групповым движениям таких танцев, как хастл. Они просто выпрыгивали один за другим, убирали друг друга, устраивали друг другу дикий «брейк». Герк прозвал их break boys, если кратко — «би-бои».
Их звали Tricksy, Wallace Dee, The Amazing Bobo, Sau Sau, Charlie Rock, Norm Rockwell, Eldorado Mike, а также Keith и Kevin, The Nigger Twins. Они танцевали boyoing, в котором би-бой в шапке с помпоном, как у члена Turbans, растягивался, покачивался, трясся взад-вперед, заставляя мячик совершать boyoing. «Он получил такое название, потому что именно так это и выглядело, — рассказывает Jazzy Jay. — Просто скачешь по всему пространству, падаешь на землю, опускаешься. Не то, чтобы в этом было много акробатики. Дело было больше в стиле и ловкости. Все можно было исполнить и стоя, еще до того, как начнешь кувыркаться на полу».
«Другой парень с севера города назвал это cork-and-screw («пробка-и-штопор»), — рассказывает Джеффри DOZE Грин, участник Rock Steady Crew и би-бой во втором поколении, впервые увидевший boyoing в Северном Бронксе в 1975 году. «Это потому что они крутились вниз, выпрыгивали, садились на шпагат, а затем — вуууп! Встаешь, затем снова опускаешься, уходишь в пару „бэйби-роксов“, и потом в „бейби фриз“. Народ тогда и на задницах крутился, ага».
«У Tricksy было огромное афро, — рассказывает Синди. — И у него были мягкие волосы, потому что он их отращивал. И он делал такой мув: подпрыгивал и его афро тоже подпригивало. У него еще было движение под названием „Франкенштейн“, когда он начинал двигаться, как Франкенштейн и его афро также начинало подпрыгивать. Это было как шоу, понимаете?».
Герк собрал свою собственную шайку диджеев, танцоров и рэперов, и окрестил ее Herculords. В нее вошли Coke La Rock, DJ Timmy Tim with Little Tiny Feet, DJ Clark Kent the Rock Machine, the Imperial JC, Blackjack, LeBrew, Pebblee Poo, Sweet and Sour, Prince и Whiz Kid. Он оказывался называть это крю. «Это слово „крю“, оно пришло на замену бандам. Когда говорили „крю“, мы знали, что речь идет о банде. Поэтому это никогда не называлось „Herculord-крю“. Так нас прозвали люди. Но мы никогда не писали на флайерах The Herculord crew. Мы указывали саундсистему, которую мы прозвали Herculoids».
После того, реинвестирования денег в несколько разных саундсистем, Герк был годов перейти на следующий уровень. К 1975 году он проводил дискотеки для всех возрастов в здании Полицейской атлетической лиги на Уэбстер Авеню. Но ему исполнялось двадцать лет, и он более не хотел играть для толпы малолеток. На Джером Авеню, недалеко от района Тремонт, он разыскал клуб под названием Twilight Zone и начал проводить в нем вечеринки вместе со своей шайкой и саундсистемой. Он говорит, что крутил видеоролики с Мухаммедом Али до тех пор, пока ему не сказали: «Йо, Герк, кончай показывать бои Али, ты этим заводишь засранцев!».
В людном месте под названием Hevalo он раздавал флайеры на свои выступления в Twilight Zone, пока его не выгнали. Однажды он поклялся, что сыграет в этом месте. В один из штормовых вечеров Герк опустошил Hevalo своим выступлением на вечеринке в Zone. «Дождь, — говорит он. — Был для меня хорошим знаком». Владелец Hevalo вскоре позвонил ему с предложением. Вскоре Герк уже выступал там и в другом клубе под названием Executive Playhouse для взрослой аудитории.
Они приходили услышать рэп от Герка: «Ты никогда не слышал ничего подобного, и ты все больше и больше и больше возвращался за этим качем. «Так что видишь, мы качаем с рокерами, джемуем с джемерами, тусим с тусовщиками. Юная леди, не причиняйте никому боль. Не прикольно, если нам всем достанется. Никого не задевайте, юная леди!».
К 1976 году он стал кассовым артистом номер один в Бронксе. Больше никаких тараканодавов. DJ Kool Herc задавал моду, щеголяя в великолепных костюмах от Lee или AJ Lester. Все хайроллеры (модники, мажоры), грабители банков и хастлеры Гарлема приходили для того, чтобы его увидеть. Он говорит: «Репутация была такая: „Кто делает бабки в Бронксе? Kool Herc и чувак Coke La Rock при помощи музыки“».
Две семерки складываются вновь
1977 год начался для Герка очень хорошо. Но, как и везде, неприятности были впереди.
Заключались они не в том, что из лучших побуждений написали спустя годы многие журналисты и академики — что столкновения саундсистем заменили cхватку и бунт. Такая точка зрения была столь же ошибочной, как и заявление Роберта Мозеса о том, что Бронкс никогда не родит ничего хорошего. На деле правда была гораздо менее драматичной и гораздо более прозаичной.
К 1977 году Герк и его соперники начертили новую карту Бронкса. В Южном Бронксе от 138-й до 163-й улиц, по которым некогда носились Bachelors, Savage Nomads, Savage Skulls и Ghetto Brothers, началось восхождение местной звезды Grandmaster Flash с примыкающими к нему Casanova Crew. На юго-востоке, бывшей территории Black Spades, P.O.W.E.R. и Javelins, господствовал Afrika Bambaataa вместе со своей Zulu Nation. На севере были DJ Breakout и DJ Baron. И район Западного Бронкса, и ночные клубы Восточного Бронкса все еще принадлежали Герку. Он оставался неоспоримым королем боро благодаря достоинствам своей коллекции пластинок, его преданным почитателям и своей саунд системе.
«Это было невероятно. Он был бог», — рассказывает участник Zulu Nation DJ Jazzy Jay. На легендарном конкурсе в Уэбстерской полицейской атлетической лиге Герк, не прилагая усилий, потопил систему Bambaataa. «Когда Kool Herc играл на воздухе, дерьмо звучало громко и кристально чисто. Когда мы играли на улице, мы запитывались кучей маленьких проводочков, четырьмя или пятью усилителями, и — эрррнт! Ззззт! Все нахрен взрывалось». И каждый раз, как Grandmaster Flash приходил на вечеринку, «Герк всегда вгонял меня в краску», — хохочет Flash.
Столкнувшись с угрозами от копов за продажу наркотиков, фанат Герка Аарон О’Брайант решил организовывать вечеринки. Он арендовал ночной клуб Savoy Manor на 149-й улице и проезде Гранд Конкорс. «Мне хотелось устроить там встречу Kool Herc против Pete DJ Jones. Тогда Pete DJ Jones был номер один среди тех, кто играл диско, а Kool Herc был просто номер один, без вариантов, — вспоминает он. — У меня было согласие Pete DJ Jones, потому что он был бизнесменом, он соглашался на любой букинг. Первое, что хотел узнать у меня Kool Herc, было то, откуда я взял его телефонный номер. И объяснял мне, что я не настоящий промоутер. Плюс, он намекнул, что если бы хотел, то мог бы сам пойти в Savoy Manor, сам его арендовать и провести баттл. Он не хотел позволить мне кормиться».
К концу весны Герк заметил, что его аудитория уменьшается. «Люди становились старше, дело было не во мне. Просто внезапно тебе уже не восемнадцать, тебе двадцать четыре и двадцать пять. Ты можешь пить. Ты не приходишь на маленькие вечеринки для семнадцатилетних, восемнадцатилетних, — вспоминает он. — Все окружающие подрастали».
После блэкаута и последовавшего за ним мародерства, на улицах возникло множество новых крю с совершенно новыми саунд системами, и большинство основных соперников уводили у него аудиторию. У Flash имелись точность, изысканность и чутье артиста. У Bambaataa были записи и мощь реки Бронкс за спиной. О’Брайант и сам начал диджеить. Будучи диджеем AJ объединился со своим новым наставником за вертушками — Lovebug Starski, и прорвался в Гарлем. Герк рассказывает: «Я остался позади, я не переехал с ними в центр. Я остался в Бронксе».
Герк наконец-то согласился сыграть с DJ AJ на вечеринке в Executive Playhouse, посвященной возвращению в школу. Как вспоминает AJ, все билеты были проданы, но Герк уже не был главной приманкой. «На моем шоу был Flash. Я давал Flash отрываться и выпускал к микрофону Melle Mel, — рассказывает AJ. — Но это не помогло карьере Герка, потому что он быстро угасал».
Спустя несколько месяцев Герк готовился к очередной ночи в Playhouse, который теперь был переименован в The Sparkle, как вдруг он услышал завязывавшуюся потасовку. «У Mike-With-The-Lights возникла перепалка с кем-то на входе, — вспоминает Герк. Майк не впускал троих мужчин в клуб, и они все больше и больше вскипали. Когда Герк отправился уладить ситуацию, один из мужчин достал нож. Герк ощутил то, как он трижды вонзается в бок. Когда он поднял свою окровавленную руку для того, чтобы закрыть лицо, нападающий ударил его ножом еще раз в ладонь, а затем скрылся по лестнице с остальными в ночи. «Это заставило меня забраться в крошечную раковину», — произносит Герк, глубоко выдыхая.
Это был 1977-й.
После засады, устроенной убийцами, Боб Марли восстанавливался в заграничной студии и пел: «Многим придется еще пострадать. Многим еще придется умирать. Не спрашивай меня, почему». Банту Стивен Бико лежал, скованный, голый и в коме на заднем сидении южноафриканского полицейского Land Rover. Банда Baader-Meinhof лежала в бассейнах для самоубийц в немецкой тюрьме. Красные Кхмеры заполнили свои убийственные поля. The Weather Underground и Young Lords Party приближались к финальным взрывам насилия. В Лондоне, как и в Нью-Йорк Сити, кризис капитализма сделал целые блоки и здания заброшенными, а внезапное появление одетых в кожаные куртки панков с пирсингом и ирокезами, вызвало приступы истерии. История вела себя так, будто сбрасывала счетчик на ноль.
В Бронксе время Герка проходило к концу. Но новая культура, выросшая вокруг него, захватила воображение новой породы молодежи Бронкса. Герк избавился от лишнего, оставив лишь самые базовые элементы: ритм, движение, голос, имя. Таким образом он призвал дух, витавший и на Площади Конго, и в Гарлеме, и на холме Уарейка. Казалось, что новая культура кружится назад и вперед — петля истории, история как луп — взывала и отзывалась, скакала, вертелась и обновлялась.
В лупе существуют альфа и омега, и вращающиеся точки между ними. Шов исчезает, уходит в бесконечное движение и находит новую логику — окружность мировоззрения.
Примечание:
[1] Школа-интернат для мальчиков, славящаяся своей дисциплиной и высоким уровнем музыкального образования. Считается, что школа повлияла на развитие ска и регги.
