Кто такой Бенхамин Лабатут — автор фикшн или нон-фикшн книг?
В этом месяце в Ad Marginem выходит книга «Когда мы перестали понимать мир» Бенхамина Лабатута. Кристина Терещенко изучила интервью чилийского писателя, который любит физику за точные ответы, но сам предпочитает затушевывать факты своей и чужих биографий.
Кристина Терещенко
В промежутке между рождением в Роттердаме и окончательным переездом в Чили, он успел пожить в Гааге, Лиме и Буэнос-Айресе. В Сантьяго он переехал только в 14 лет. Этого хватило, чтобы он получил звание «чилийского автора». А может он переехал уже в 12 лет? На этой фактической туманности Бенхамин Лабатут обычно обрывает свою детско-юношескую биографию и сразу переходит к пребыванию в одном из лучших учебных заведений страны — Чилийском Католическом Университете. Правда не на самом престижном факультете журналистики, который не смог удержать будущего писателя на парах: «Я бросил журналистику, еще не закончив университет». Последние два года учебы он посвятил чтению книг и перевоплощению в писателя.
Настоящими учителями для Лабатута стали Берроуз, Зебальд и Роберто Боланьо — «el padre, el hijo y el espirito santo». Также в его доме можно найти уже потрепанные временем и увлеченным чтением книги Набокова, Кафки, Борхеса, Алана Мура и Паскаля Киньяра. Но ни на одном корешке не найти имени главного учителя — чилийского поэта Самира Назаля, который за всю жизнь не опубликовал ни одного стихотворения. Кажется, будто его следы остались только в интервью прославившегося ученика. В одном из них он признался, что после смерти наставника не был уверен в своей способности дописать первую книгу — «Антарктида начинается здесь».
«Антарктида начинается здесь» — это семь сказок о боли, одиночестве и «человеческих страданиях». Лабатут прикрывается фразой «сказать, что я написал именно об этом, потому что сам испытывал боль и одиночество было бы слишком банально». Вместо разоблачения личных тревог, стоящих за этим текстом, он говорит: «Невозможно писать, не касаясь этих тем». Затем упоминает, что в его произведениях куда больше взято из жизни друзей, писателей и фильмов. И в своей пространной манере добавляет: «в голове писателя столько всего происходит, и это насколько же часть его жизни, насколько то, что происходит на самом деле».
«Хорошие истории не реалистичны, потому что сама реальность многогранна, непредсказуема и нестабильна» (из интервью)
Кажется, что Бенхамин Лабатут не только хочет лишить своих героев связи с реальным миром, но и сам предпочел бы раствориться, исключить себя и оставить только фантазии.
Но во второй книге ему уже не удается скрыться от самого себя: теперь он не только переосмысляет чужие биографии, но и оставляет след своего собственного сумасшествия. «После света» вдохновлена эпизодом потери связи с реальностью, вскользь упоминаемом в интервью: «Пожалуй, я бы не стал ее переиздавать. Особенно сейчас, когда я стал довольно известным». И хотя в следующих книгах фигура автора снова теряется, если бы не переживание личной боли через вторую книгу, он бы по собственным словам «не смог бы читать чужие книги так, как он читает их сейчас, и не стал бы тем писателем, которого мы знаем».
Вторая книга важна не только «обнаружением фигуры автора», но и тем, что с нее начинаются его эксперименты над жанром, а с исследования пустоты-потери связи началось его увлечение физикой:
«Мне нравится, как физика решает фундаментальные вопросы. Она задает себе конкретные вопросы и в большинстве случаев дает конкретные ответы. Меня всегда завораживали фундаментальные вопросы, и, на мой взгляд, наука — единственная часть человеческого сознания, которая до сих пор задает эти вопросы. Я думаю, что философия отказалась от них».
В своей третьей книге «Когда мы перестали понимать мир», описывая экспериментаторов — физиков, химиков и математиков, Лабатут сам будто оказывается в лаборатории, пытаясь докопаться до правды — не фактической, а до какой-то другой, писательской правды.
Книга обеспечила каждого журналиста вопросом для интервью: «как бы вы определили ее жанр?». На что в своей поэтичной и слегка высокомерной манере Лабатут отвечает:
«Если в ней и есть что-то не поддающееся классификации, то это лишь демонстрирует нашу дурную привычку мыслить категориями, которые уменьшают богатство вещей. Тем не менее, если бы мне пришлось отвечать с приставленным к голове пистолетом, я бы сказал, что это — фикшн».
Автор рецензии в The New Yorker задается вопросом, имеет ли Лабатут право так пренебрегать границей между реальными фактами и его собственными домыслами? Это же становится постоянной темой обсуждений в интервью:
«Я не терплю литературу и мысли, у которых только одна сторона. Физики, о которых я пишу, не только производят расчеты, но и бездельничают. Интересующие меня математики одержимы детскими игрушками не меньше, чем тайнами, которые упорядочивают мир. Эти нарративные решения отвечают моим собственным интересам: я хочу знать, из чего состоит реальность, меня интересуют бред и экстаз, но я провожу добрую часть дня, борясь с подростками (хочу думать, что они русские или пакистанцы), которые смеются надо мной и взрывают мой мозг в Call of Duty».
При этом именно третья книга сделала Бенхамина Лабатута знаменитым. Она была издана на двадцати двух языках, вошла в шорт-лист Международной Букеровской премии, была номинирована на Национальную книжную премию США и попала в список летнего чтения Барака Обамы. Но сам Лабатут без энтузиазма комментирует награды: «Они нужны скорее издателям, для меня важен сам факт публикации и то, что книгу прочтут». Перевод на другие языки тоже его не особо впечатляет: «Главное, что книга есть на испанском. Мир английской литературы полон похожих исследований, на испанском об этих ученых пишут мало».
Сейчас на счету Лабатута уже четыре книги. В 2021 году вышел «Камень безумия», в каком-то смысле продолжающий идеи «Когда мы перестали понимать мир». Это два эссе о том, как мы можем понять и использовать в своих интересах и то, что мы принимаем за безумие, и то, что мы называем здравомыслием.
Но в этот раз он обращается не только к ученым двадцатого века, но и к тому, что происходило в Чили в 2019 году, когда протесты против поднятия стоимости на проезд в метро закончились вскрытием накопившихся социальных проблем и объявлением военного положения почти по всей стране. «Никто — ни политики, ни ученые, ни общественные деятели, ни художники — не могли объяснить, что происходит», — пишет он о гневе общества в тот момент.
Может Бенхамину Лабатуту и хотелось бы как физику — задавать конкретные вопросы и получать на них четкие ответы. Но он писатель и поиски его скорее связаны с философией. Впрочем, и для физиков, и для философов, мир таинственен и непознаваем.
