Редактор трилогии Каск — о трудностях перевода и редактуры
В прошлом месяце вышел первый том трилогии Рейчел Каск «Контур», а в последующие несколько месяцев выйдут второй и третий. По этому случаю Анна Гайденко, редактор трилогии, поделилась своим опытом работы с текстом и рассказала об особенностях стиля Рейчел Каск и с какими трудностями ей пришлось столкнуться.
Наверное, самая характерная особенность художественного стиля Рейчел Каск — это практически полный отказ от «объективного» повествования: все книги ее трилогии почти целиком состоят из монологов персонажей, перетекающих из одного в другой. Рассказчица, Фэй, путешествует по миру, ездит на курсы писательского мастерства и на конференции, встречается с журналистами и заводит новые знакомства в самолетах — и каждый раз, встречая самых разных людей, она предоставляет им возможность самим рассказать свою историю.
Перевести этот монологический поток на русский оказалось особенно трудно потому, что Каск постоянно чередует прямую и несобственно-прямую речь: то персонаж говорит о себе в первом лице («я сделал то-то и то-то»), то его история преподносится как бы извне, с точки зрения Фэй («он сделал то-то и то-то»), оставаясь при этом предельно субъективной. Иногда эта рамка усложняется еще больше: рассказчица сообщает нам то, что услышала от своего собеседника, а тот, в свою очередь, сообщает то, что услышал от других людей. Очень важно было сохранить по-русски эту двойную (тройную?) перспективу, не упрощая и не сглаживая текст, не добавляя лишних тире и кавычек там, где сама писательница от них отказалась. Поскольку согласование времен в русском языке устроено совсем иначе, чем в английском, мы последовательно пересобирали все эти «несобственно-прямые» фрагменты. Эта работа оказалась очень трудной и кропотливой: нам приходилось следить за тем, чтобы прошлые события в жизни героев были переданы прошедшим временем, а их нынешние ощущения — настоящим и чтобы их реплики убедительно звучали «здесь и сейчас».
Речь персонажей Каск практически не индивидуализирована — у них нет четкой языковой характеристики, и поэтому кажется, что они говорят так, как говорит каждый из нас (да и, в конце концов, их истории о любви, жестокости, справедливости, отношениях с окружающими и с самими собой — это истории любого человека), и одновременно так, как никто из нас не говорит. Более того, их монологи часто начинаются с какого-нибудь совершенно тривиального замечания и парадоксальным образом поднимаются до общечеловеческих обобщений, до почти афористической емкости. Создать этот надличностный, универсальный язык, не расплескав смыслов и при этом не превратив его в неудобочитаемый и тяжеловесный — вот, пожалуй, главная задача, которую мы пытались решить, и хочется верить, что мы справились.
Это был мой первый опыт редакторской работы с настолько сложно устроенным, настолько экспериментальным текстом — и я надеюсь, что не последний.
