Отрывок из книги «Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений»
Ранняя весна — ожидание, как верно подметила Кио Маклир в своей книге-дневнике наблюдений за собой и окружающей природой. Пока мы все ждем, когда растает снег, предлагаем замедлиться и прочитать небольшой фрагмент о том, как ожидание приносит то разочарования, то нежданные дары.
Kогда я ждала, была ранняя весна. Зеленые ростки подснежников и первая выставка крокусов. Самое время для оптимизма, а у меня настроение почему-то совсем другое. Мы с музыкантом сидели в семейном ресторане в Хай-парке. Несколько недель погода была мрачная. Грязные снежные валы, тянувшиеся вдоль улиц, начали подтаивать. И теперь проезжую часть покрывало некое вещество наподобие смеси для коктейля «Маргарита» — только серое.
Обычно наши разговоры доставляли мне удовольствие: разливались широко, разветвлялись, медлили. Дружба — это когда медлишь прощаться. Тебе требуется то чувство времени и то чувство выключенности из времени, которые нужны для посиделок с друзьями, а значит, неудивительно, что уже несколько лет меня влекло к мужчинам помоложе, обычно к тем, кто был младше меня на несколько лет, не нес семейных обязанностей и не полагал, что за каждую минуту — да что там, за каждую секунду — надлежит отчитываться перед собой.
Но в тот момент музыкант произносил детальнейшую тираду о каком-то человеке, который его взбесил на интернет-форуме бёрдеров. О человеке, которого я не знаю, с которым я никогда не познакомлюсь. Я откинулась на спинку стула, дожидаясь, пока он договорит, фальшиво изображая терпение, заставляя себя оторвать взор от сахарницы, подмечая бесшумные взмахи стрелок на часах, висящих на стене напротив меня.
Таково было изнурительное напоминание о том, что ни одна индивидуальность не идеальна: всплыло, что музыкант, как и все на свете, под настроение бывает вспыльчив и зануден, а я — такой друг, который дуется и нетерпеливо ерзает, и вообще я ничуточки не умею «медлить» без нервозности.
Чувство времени у меня обострилось, и я выбежала из ресторана, чтобы забрать восьмилетнего сына из школы. И хотя в последнюю минуту поднажала, чтобы не опоздать, опоздала всё равно. За эти десять минут ожидания сын упал на бугристом льду и порезал подбородок. Kогда я его отыскала, он шел один по мерзлому полю, волоча за собой тяжелый рюкзак. Kрови я издалека не заметила, но сразу же заметила, что идет он как-то не так. Он шел трагически, потрясенно — словно начинающий пилот, только что разбивший самолет где-то в бесплодных просторах Арктики. Я подбежала, села на корточки, прижав его к себе, осмотрела рану; сын стонал, и его слезы падали на землю. Порез был глубокий, так что я взяла сына в охапку и повезла в ближайшую больницу. Стоны, в тесном салоне автомобиля ненадолго переросшие в неподобающий ор, умолкли, едва мы вошли в дверь переполненного отделения экстренной помощи. Сын здесь уже бывал и знал порядок действий.
Запах спирта — от него чихаешь, как от пыли, пышногрудая медсестра с голубыми блестками на веках, виниловая обивка стульев — цвет «жженый апельсин», подросток со сломанной лодыжкой и шрамом под глазом сует в рот целый шоколадный батончик, тощая девушка с тощей сумочкой в руках, седая женщина с заклеенным глазом, мужчина средних лет в инвалидной коляске пьет апельсиновый сок через длиннющую соломинку, телевизор, по которому идет «Принц из Беверли-Хиллз», уборщица, неустанно вытирающая пол дочиста, неописуемый желтовато-бежевый цвет стен… Часы шли, и мы изобретали новые позы для сидения, в животе у нас бурчало, в горле пересыхало. Мы съели миндаль — я его носила с собой в рюкзаке. Потом совершили набег на торговый автомат — добыли пару сникерсов и чипсы «Сан».
Сына разморило. Выражение «Нервничаю, но готов ко всему» на его лице размыла скука, он раскинулся у меня на коленях, подложив руки под голову вместо подушки. Я попросила прощения за то, что приехала за ним так поздно. «Нельзя было до этого доводить», — сказала я. Он глянул на меня снизу вверх, непонимающими глазами. Я приподняла его руки, а потом ноги, свернула его у себя в объятиях, как матрас. Нетрезвая женщина — судя по ее виду, она недавно имела неравный бой со стеной — ласково улыбалась нам. На лбу и носу у нее были синяки и пластырь, на губах — импасто из губной помады оттенка ржавчины. Я улыбнулась ей в ответ. В комнате было полно народу. Нас всех объединяло одно — ожидание.
Моего сына вызвали по имени. Убаюканный усталостью и неспешным, успокаивающим тоном врача, он не особо-то и ворчал перед тем, как подставить подбородок под шприц для заморозки. Я держала сына за ноги, пока доктор накладывала швы на подбородок, одергивая замороженную препаратом кожу, а потом держала сына за руку, когда он бойко прощался с медсестрами и врачами. («До скорого свидания!» — сказал он. «Боже упаси!» — ответили они). У него был прилив эндорфинов и приступ ностальгии. Это было уже второе неудачное падение за полгода, причем оба раза — не с размаха. Просто стоял и вдруг упал.
Ночью, лежа в кровати, в ноль часов сорок минут я вдруг услышала с первого этажа, что сын бродит по комнате, включает весь свет. «Нервничаю, — сказал он, когда я зашла в комнату, где было светло, как во дворце спорта. — Не хочу больше падать». Я вспомнила, что у меня есть мешочек с китапенас — гватемальскими куколками утешительницами, отыскала: он лежал в сундучке для украшений, под пачкой нераспечатанных писем. Мой сын верит в волшебные средства от невзгод. Я дала ему трех крошечных кукол в крошечных одежках, он уложил их на ладонь, как в колыбель, и нашептал каждой одну из своих тревог — всем разные. Kогда он снова заснул, я легла, думая об этих нераспечатанных конвертах: семь штук, накопились за двадцать лет, отец вручал мне очередное запечатанное письмо всякий раз, когда ложился в больницу. В каждом — всё, что мне следует знать, все, кого мне следует известить… «так, на всякий пожарный…». Я шепнула каждому конверту отдельное желание: «Лучше бы ты был объяснением в любви. Лучше бы ты был билетом в Италию…»
Ничего не происходит,
никто не приходит,
никто не уходит, ужасно!
СЭМЮЭЛЬ БЕKKЕТ
«В ожидании Годо»
Ждать припоздавших друзей. Ждать в очереди в кино. Ждать телефонного звонка. Ждать почтальона. Ждать в очереди в магазине. Ждать в пробке. Ждать поезда. Ждать самолета. Ждать начала спектакля после третьего звонка. Ждать в чужой стране. Ждать родов. Ждать неповоротливых малышей. Ждать одряхлевших родителей. Ждать, что что-нибудь пойдет не так. Ждать в приемной врача. Хроническая болезнь — только и делаешь, что ждешь. Упадок государственного здравоохранения — тоже. Ждать мессию. Ждать своей очереди в «листе ожидания». Надеяться и ждать, ждать и надеяться. Ждать в детстве. Ждать, когда наконец вырастешь. Ждать в старости. Ждать выздоровления. Ждать следующего инсульта. Ждать дня, когда тело испустит дух. Ждать вдохновения. Ждать, как ждет земля, в седьмой год оставленная в покое. Ждать, не думая ни о чем и чего только ни передумав. Ждать, пережидая грозу. Ждать, пока выглянет солнце.
Перевод: Светлана Силакова
