26 Мая / 2020

Что такое бредовая работа?

Весной 2013 года антрополог Дэвид Гребер, один из «антилидеров» движения Occupy Wall Street, написал провокационное эссе под названием О феномене бредовой работы. Оно стало вирусным. Спустя семь лет люди по всему миру продолжают обсуждать ответ на этот вопрос. В России книга Гребера Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда вышла в период пандемии коронавируса. Вопросы, поднятые Гребером, приобрели новое прочтение и заставили вновь задуматься о будущем труда. Какие работы действительно бессмысленны, а какие продолжают недооцениваться и подвергаться дискриминации, в зависимости от условий и особенностей разных стран, какой будет экономика после пандемии? Мы решили спросить у представителей кооперативов, арт-группировок и различных сообществ, которые объединяют трудящихся молодых людей, что они думают о бредовой работе.

Делай Культуру

Марийка:
Мое мнение сильно субъективно и относительно. Например, работа в колл-центре для меня является бессмысленной. Тем не менее, я понимаю, что многим нужна работа, так как необходимы деньги, чтобы жить. Прервать этот круг, заняться делом, которое нравится, рисковать и экспериментировать могут единицы. Однако для меня, если выбирать, то лучше не работать в колл-центре, а заняться физическим трудом. Но тут многим мешает социальный конструкт относительно «престижности» труда. Так, работать грузчиком менее престижно, нежели совершать навязчивые звонки, убеждая людей приобрести часто ненужный им продукт. Для таких работ придумывают названия, которые уводят от сути и вуалируют бессмысленность подобного труда. Например, оператор колл-центра или мерчендайзер и т. п. Хотя тут нужно упомянуть, что использование англицизмов добавляет этой работе престижности в российском, или даже шире — постсоветском контексте. Оператор клининговой службы звучит престижнее, нежели уборщик. Но если вернутся к сравнению труда грузчика и оператора колл-центра, то, на мой личный взгляд, первое имеет больше смысла, чем второе. Хотя со мной многие могут поспорить, поскольку в колл-центрах есть все атрибуты современного труда: офис, свое место за компьютером и корпоративный кофе. Но так можно считать, если смотреть на труд с перспективы общества потребления, где быть менеджером чего-угодно «понятнее и престижнее», нежели заниматься ручным трудом. Для меня лично идеально сочетать работу за компьютером и делать что-то руками, в том числе «грязную работу», то есть, например, мыть пол у себя в баре, или наливать пиво. Именно вторая часть моего труда вызывает много вопросов «у общества»: многим людям, от моих родственников до гостей в баре странно, что я имею высшее образование и даже не одно, а в итоге «наливаю пиво в баре». К нашей барменке Ане приходили ее бывшие студенты и удивленно спрашивали: «Анна Михайловна, а почему вы тут работаете?»Я не вижу ничего непрестижного в том, что поддерживаю жизнедеятельность пространства в разных его аспектах, как идеологически, так и физически, подметая окурки во дворе. В этом труде я вижу для себя смысл в том, чтобы «делай культуру» существовало как пространство, как команда и как инструмент, с помощью которого я могу оформить свой голос и публично транслировать мысли об окружающей действительности. Но я знаю, что есть другая точка зрения. Более 10 лет назад я работала в пиар-агентстве. Я проработала там чуть меньше года. После четырех месяцев работы я откровенно начала страдать. Я не видела смысл в том, чтобы пиарить фотоэпиляторы Philips и ощущать себя классной, потому что я выбираю, кому отдать на тестирование новый продукт. В общем, все это было не по мне. Но среди моих коллег было очень много тех, кто реально кайфовал от этой работы, чувствовали себя очень уверено и очевидно никак не думали о ее бессмысленности. И, наоборот, им было бы странно подметать окурки напротив бара, даже если бы это был их собственный бар. Многие привыкли именно управлять, исключая себя из процесса, становясь «менеджером, который работает в офисе». Но мне как раз это и кажется бессмысленным, потому что я считаю, что работу нельзя делать хорошо, если не знаешь и не участвуешь в производственном процессе. И как раз важно не бояться «грязного труда».

У каждого свой труд: кому-то мой труд кажется бессмысленным, потому что не соответствует «полученному образованию». И наоборот — меня пугают и угнетают офисы.

Раф:
В общем, когда я работал в хостеле, мне в принципе все нравилось, кроме одного — работа с ФМС. Мне приходилось делать регистрации всем приезжающим людям, и каждое(!) утро(!) приходила курьерка из ФМС, которая забирала у меня заполненные вручную бланки и относила в ФМС. При том, что существовал частный сайт, который позволял делать все очень быстро онлайн и так же отправлять в ФМС с электронной подписью вместо штампа. Но ФМС не могла им пользоваться, и он слег. Эта бюрократия меня очень сильно раздражала, я чувствовал, что 21-й век еще не скоро наступит.
В общем, мне кажется, любая работа может кому-то нравиться, и когда можно автоматизировать или облегчить ее части, я этому не сопротивляюсь и считаю, что тогда сама работа человека начнет эволюционировать. Хотя я хорошо представляю, как некоторым людям нравится заниматься автоматической и бумажной работой, и лишать их этой возможности не стоит.

Аня:
Мнение мое: бессмысленной работы быть не может. это какое-то обесценивающее словосочетание. Любой труд, любое действие производит либо продукт, либо, в каком-то смысле, — человека, которая или который его производит.

Арт-группировка «ЗИП»

Одной из самых утомительных бессмысленных работ является поход в торговый центр или большой супермаркет. То, что это не является работой — только иллюзия ведь, совершая покупки и поглощая рекламу каждый работает на корпорации, покупает и исследует часто ненужные товары, сравнивает цены, ищет скидки и создает статистику посещаемости для самого центра, который потом продает рекламу и арендные площади. И после похода ты всегда чувствуешь усталость, хотя практически те же товары можно было купить в магазине у дома. Торговый центр — это институция, которая противостоит человеку как превосходящая сила и превращает его из субъекта в объект ее воздействия. Ненавязчивое принуждение к деятельности и чувство вины за недействие создают отчужденный труд человека и забирает время на досуг и отдых. Находясь внутри тц потребитель становится бесплатным рабочим, его действия анализируются для эффективности продаж, статистика становится основной силой. Эта сила скрыто диктует каждому индивиду способы и формы его потребления. Наблюдение перед собой многообразия недостижимых в потреблении продуктов и услуг, не являющихся чем-то мало-мальски необходимым, но лишь попыткой обозначения статуса, заставляет чувствовать себя несчастливым. К работе посетителей в торговых центрах подходит цитата Маркса: «труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы».

Редакция вебзина о современном искусстве Spectate

Анастасия Хаустова, Дмитрий Хаустов, Маша Королева, Оля Белова, Иван Стрельцов, Лера Конончук, Олеся Власова:
Как и у многих участников арт-сообщества, у каждого в редакции есть day job, которая позволяет оплачивать счета и финансировать деятельность издания. Едва ли кто-то из нас занят по-настоящему бессмысленной, в греберовском смысле, работой, но ощущение тщетности и фейка время от времени подступает к горлу. Даже если результат труда, в целом, кажется полезным, некоторые рабочие процессы и рутины зачастую бессмысленны, абсурдны и разрушительны.
В художественном сообществе особенно высокая концентрация чувствительных к смыслам людей, поэтому, видимо, многие остро переживают отчужденность труда. Мы не раз слышали от художников, что вот сейчас, в резиденции, настоящая жизнь, а там, в мире разной осмысленности day jobs, что-то другое, не подлинное. Многие будто сбегают в кажущуюся уютной художественную среду в поисках смысла и жизни. На поверку же оказывается, что и этот мир устроен так себе — осмысленный, продуктивный труд крепко перемешан с трудом отчужденным, отупляющим и к тому же плохо оплачиваемым.

Мы делаем Spectate по доброй воле, стараемся поддерживать друг друга и равномерно распределять обязанности, чтобы не выгорать и не зашиваться. Мы сообща определяем редакционные правила, отбираем материалы и недавно решили добавлять в выходные данные материалов не только автора, но и редактора, который работал над текстом, чтобы сделать работу всех участников видимой. Мы организуем работу без лишней бюрократии, используем минимальный набор поддерживающих процесс средств, чтобы не тратить время на бессмысленное перекладывание бумажек. Такая организация труда очень спасает, хотя и не всегда удается избегать самоэксплуатации и выгорания.

НИИЧЕГОДЕЛАТЬ

Деятельность ниичегоделать как художественно/теоретической/активисткой группы невозможно очистить от того опыта, в который вовлечены участини_цы как прекарные работницы. Этим опытом детерминирована теоретическая и эстетическая рамка группы, поэтому в качестве текста мы предлагаем описания опыта бредовой/bullshit работы от двух участниц группы.

Марина:
Незадолго до Нового года мне удалось найти удаленную работу в одном из чатов для фрилансеров. Это была студия копирайтинга, базирующаяся в Украине, но там работали люди со всего постсоветского пространства. Я прошла «отбор» в результате успешного выполнения тестового задания и была несказанно рада тому, что меня взяли. Когда я поинтересовалась об оплате, мне прислали пространное руководство, описывающее все устройство рабочего процесса, в том числе, систему оплаты. Когда я увидела цифры, я сначала не поверила глазам, решила, что это какая-то ошибка: «Вы независимо от опыта начинаете работать на проекте 10 грн за 1000 символов». (Для справки: 1 украинская гривна = 2.68 рублей). Первый порыв был развернуться и уйти, но поскольку других вариантов у меня на тот момент не было, решила все-таки попробовать.
Я продержалась на этой работе около двух месяцев и максимум, что мне удалось заработать — это 2 тыс. руб. за двухнедельный отрезок очень напряженной, стрессовой работы (потому что при большом объеме любой срыв дедлайна грозил штрафами и увольнением без выплаты денег). Но что меня поразило больше всего — это то, что в нашем рабочем чатике сидело около 50 человек, и все эти люди строчили эти гребанные тексты за смехотворные деньги! И да, это была самая бессмысленная работа на свете: мы не только делали карточки-описания товаров для интернет-магазинов, но и писали фальшивые отзывы (никогда не верьте отзывам в интернете), писали от лица якобы «экспертов» о способах заработка на форекс-биржах, ставках на спорт и телеграмм-ботах.
Когда я думаю об этой своей работе, я представляю себе тысячи и тысячи прекарных трудящихся по всему миру прикованных к своим компьютерам, чьим невидимым низкооплачиваемым трудом разгоняется вся эта махина платформенного капитализма, позволяющая богатеть тем, кто находится на вершине пирамиды, и оставляющая в нищете своих виртуальных рабов. Это по-настоящему дерьмовая работа.

Сюзанна:
Дерьмовая работа — отчужденный труд. Ты не человек, ты инструмент, ты функция. «Как это вы уже спите? Я думал, что фрилансеры работают 24/7! Вам что, деньги не нужны?», «Нам нужно, чтобы макет был готов вчера! Вот ТЗ, нужно успеть к утру», «Вы профессионал или кто? Сделайте мне красиво!», «У нас небольшой бюджет, но нам нужно чтобы вы сделали так, чтобы у нас был ВАУ эффект от макета», «Давайте вы сейчас поработаете бесплатно и если нам понравится, то в будущем мы вам закажем большой проект за хорошие деньги». Прекарию нужно все время быть в алертном состоянии, готовому в любую минуту стартануть, бежать, не падать, не выдыхаться, излучать позитив и готовность все сделать в лучшем виде и в срок. У прекариев нет отпусков и выходных, нет больничных, есть период безработицы. Ты все время начеку! Потому что заказчики могут кинуть, могут не заплатить, могут пропасть. Нужно все контролировать и бежать, бежать, улыбаясь и контролируя. А потом выгорание. Сидишь одна в своей квартире возле компа и горишь, сгораешь дотла. Но долго нельзя быть пеплом. Пепел это безработица и безденежье. Ты восстаешь как птица Феникс и опять стоишь у старта, а потом бежишь, бежишь. И так по кругу, пока совсем не упадешь. А потом загнанных лошадей пристреливают. Дерьмовая работа.

P. S.
Чат:
Соня Эрикссон: все таки нужно ли проблематизировать перевод? ) в оригинале bullshit работы….то есть работы, которые являются полным дерьмом. а бредовость – это ближе к бессмысленности. но работа может быть бессмысленной, но не являться дерьмом )
Марина Русских 18:39
ну на самом деле для меня, например, сам факт бессмысленности делает ее дерьмовой
я думаю, если ты считаешь важным проблематизировать перевод, то давай
Sin Out 18:39
почему бессмысленность это плохо?
Марина Русских 18:40
потому что ты вынуждена тратить время своей жизни бессмысленно, буквально отдаешь частичку своей жизни просто так
ну это для меня так, не знаю, может для кого-то норм
Sin Out 18:43
вообще, перевод немного странный. потому что для меня “бред” не резонирует деструктивом вообще. типа, как чел со стороны я концепт книги по названию бы не понял
Sin Out 18:47
по-моему бред – это вообще позитивное и крайне чудесное слово
Марина Русских 18:49
маркетинговый ход: решили дать более привлекательное название, чтобы не отпугивать покупателя “отвратительным” на обложке
Sin Out 18:49
ну тогда надо было сразу “отличная работа” называть
Марина Русских 18:50
и в раздел бизнес-тренингов и этого всего поставить

FEM TALKS

Лана Узарашвили:
Для меня с наибольшей ясностью феномен бредовой работы обнажился именно в пандемию. Мои родители занимаются жизненно важной работой: папа — амбулаторный врач в государственном учреждении, а мама — частный повар. Папа лечит людей, мама кормит. Только сейчас стала очевидна важность их профессий, в «мирное время» они абсолютно недооценены, довольно немного зарабатывают и вообще не считаются теми людьми, чья профессия уважаема или хотя бы ценна. После ничего не поменяется: главврач будет «важнее» практикующего врача. Мне кажется, что это действительно вопрос распределения власти, объективных оснований у этого нет — от этих людей почти ничего, увы, не зависит, кроме правильно написанных букв в протоколах. Недавно я случайно наткнулась на объявление о вакансии в образовательной компании, где зарплата преподавателя была обозначена 35-40 тысячами рублей в месяц, в то время как топ-менеджерские должности оплачиваются несколькими сотнями тысяч. Для меня эта ситуация патологична. Основной продукт, который производит компания, — уроки. Компания много зарабатывает именно благодаря преподавателям, не будет их — не будет компании, но их зарплата при этом минимальная. И самое неприятное, что это считается логичным, нормальным и верным положением дел, критиковать это — табу. Люди уверены, что от решения топ-менеджеров, HR-руководителей или главных редакторов действительно на 100% зависит результат, что очевидно не так, и странно, когда производитель получает 30 тысяч, а тот, кто его нанимает — 530. Здесь, мне кажется, важна мысль К. Малабу: «Нам нужно вновь научиться приходить в ярость».

Катерина Денисова:
Я работаю SMM-менеджером — это профессия, которую, наверное, более всего принято ассоциировать с «бредовой» работой, как и все профессии, связанные с контентом, соцсетями, PR. Люди задаются вопросом: «Почему сммщик получает больше врача?». Этот контекст добавляет ощущения бесполезности и рутинности твоих действий, ведь результат твоего труда представляется как отчужденный продукт, который при этом тонет в море из миллиона таких же текстов. Мама рассказала мне показательную историю о своей подруге, которая перешла на удаленку с началом пандемии. Ее 16-летний сын, понаблюдав за процессом ее работы, удивленно спросил: «И за эту фигню тебе платят столько денег?». Через пару дней он извиняющимся тоном добавил: «Блин, как же этой фигни много». Мне нравится моя работа, но из-за того, что она сосредоточена в пространстве интернета, я как будто бы никогда ее не заканчиваю: я не могу просто покинуть офис и снять рабочую одежду, мой офис всегда со мной — в моем ноутбуке. Когда работа заканчивается, я начинаю заниматься проектом — и это тоже деятельность, связанная с соцсетями, текстами, контентом. В итоге жизнь как будто превращается в один большой нескончаемый текст, который тянется изо дня в день, из месяца в месяц, добавляя новые дедлайны и правки. «Бредовость» и абсурд работы для меня, наверное, не в ее содержании, но в количестве — в какой-то момент ее становится так много, что границы между «отдыхом» и «работой», «жизнью» и «текстом» просто стираются.

Настя Красильникова:
Пожалуй, меня можно назвать счастливым человеком, ведь у меня есть любимое дело — наш проект FEM TALKS. Однако это проект некоммерческий, поэтому на протяжении учебы в магистратуре я, конечно же, перебивалась различными бредовыми работами. Например, встречать пришедших на биеннале (хотя нельзя сказать, что сложно найти путь от гардероба до лестницы в Новой Третьяковке) или работать в поддержке курса по саморазвитию. Это такие работы, которые заставляют чувствовать себя плохо, но деньги нужны, поэтому ты решаешь перетерпеть. Особенно обидно, что «небредовые работы» зачастую так низко оплачиваются, а иногда не считаются за работу как таковую. Ситуация с некоммерческими просветительскими и активистскими проектами именно такая: помимо ведения самого проекта возникает еще одна задача — объяснять, что это именно труд, а не развлекаловка.

Кооператив Чёрный

Дима:
Бессмысленность работы заключена не в самой работе, а в точке зрения ее обесценивающей. Носителем этой точки зрения может быть сторонний наблюдатель, работодатель или работник. Если работодатель в любой момент способен разорвать порочный круг бессмысленной работы, и сделать ее осмысленной для себя, то наемный работник лишен такой власти, он может лишь уйти с работы, но не изменить ее. Горизонтальная структура рабочих отношений позволяет каждому избавиться от бессмысленной работы благодаря распределению власти между всеми участниками труда. Прежде разобщенные необходимостью оценивать труд друг друга как бессмысленный работодатель и наемный работник объединяются в каждом участнике во благо осмысленного общего труда.