Зачем читать Эрнста Юнгера сегодня?
Александр Иванов, Марина Разбежкина, Иван Напреенко и другие рассуждает том, в чем актуальность немецкого мыслителя сегодня
Александр Иванов, главный редактор издательства Ad Marginem
В Юнгере есть одно качество, которое довольно необычно для литературы XX века. Он пишет очень объективным, холодным зрением — взглядом даже не антрополога, а энтомолога и зоопсихолога. Как известно, Юнгер был собирателем жуков и даже написал про них большое исследование. Старшим современником Юнгера был Якоб фон Икскюль, эстляндский немец, основатель этологии, автор книги Umwelt und Innenwelt der Tiere («Окружающая среда и внутренний мир животных»), в которой он ввел понятие «умвельт», лишь приблизительно передаваемое по-русски через словосочетание «окружающая среда». Umwelt — это скорее то, что русский мыслитель Павел Флоренский в 1920-е годы определял с помощью термина «органопроекция»: внешняя среда является в «умвельте» продолжением тела животного, проекцией его органов, вынесенным во вне чувствилищем и инструментальным орудием, помогающим животным и человеку образовывать симбиотические единства-ассамбляжи с растениями, камнями, водными потоками и почвой.
Юнгер был героем Первой мировой войны, кавалером высшей воинской награды Кайзеровской Германии — ордена «Pour le Mérite». Его холодный взгляд — это еще и взгляд офицера, планирующего вылазку в тыл врага. Юнгер командовал штурмовой ротой — самым боевым подразделением армии. Он был, если можно так выразиться, на самой «нетыловой» должности, чреватой прямыми стычками с противником, ранениями и быстрой смертью. Война не сделала Юнгера ни невротиком, ни циником, но она повернула его мировоззрение в сторону от гуманизма с его человекоцентризмом.
Стиль Юнгера с наибольшей силой проявился не в его романах — в них он остается последователем символистской эстетики начала века, сходной с эстетикой круга Штефана Георге и мистических романов Гюисманса, — а в корпусе его дневников, от военных «В стальных грозах» и «Излучений» до поздних «Семьдесят минуло», которые он вел до последних дней жизни. В одной из записей Юнгер вспоминает, как в 1920-е несколько раз бывал по приглашению хозяина в берлинской квартире модного журналиста Йозефа Геббельса. На этих журфиксах Юнгера поражало то, что он метко назвал «социологической мерцательностью». Среди приглашенной публики встречались известные актеры, индийские брамины, банкиры, кокотки, отставные военные, философы, цирковые глотатели шпаг и огня, члены Бундестага и послы из южноамериканских стран. Эта юнгеровская «социологическая мерцательность» лучше передает атмосферу веймарского Берлина и протофашистскую антропологическую матрицу, отлитую в стиле art déco, нежели десятки научных статей.
Весной 1968 года семидесятилетний мудрец оказывается в Риме и попадает в эпицентр студенческих волнений. 15 мая он записывает в дневнике: «В полдень нас навестил Густав Рене Хокке; беседа о маньеризме в литературе. Потом об entrefilet (фр. заметка), которую я вырезал из газеты; передаю текст: “<…> Заведующий кафедрой итальянской литературы университета в Турине, профессор Гетто, перерезал себе вены и потом выбросился из окна в отчаянии от оскорблений студентами. При смерти он был доставлен в больницу. Студенты кричали ему на лекции: “Оставь в покое Тассо и говори нам о Че Геваре”. Материал для новеллы, к примеру Э. Т. А. Гофмана или Грильпарцера». Для Юнгера вся катавасия 68-го года «это только последствия того фундаментального факта, что истории больше не существует»: «Ценность заменяется цифрой, трагическое аварией, судьба — статистикой, герой — преступником, князь — бонзой, Бог — “добром”. Человек не показывает, что верит в какие-то ценности, если не хочет, чтоб его зачислили в дурную компанию. <…> Господин в цилиндре идет по rue de Lappe. Прохожий шепчет ему: “Его здесь носят только сутенеры”». Без этой последней фразы мы могли бы подумать, что имеем дело со старческим морализмом, но не все так просто. Чуть раньше он видит в автобусе римлянку (ровесницу и — возможно — соратницу университетских бунтарей): «Молодая итальянка стоя читала Петрарку; одной рукой она держалась за поручни, а в другой у нее была книга. Читательница, каких желают себе поэты: когда автобус останавливался, она нежными пальцами отбивала такт по спинке сиденья».
В мире Юнгера новости занимают примерно столь же ничтожное место, какое они занимали у прустовского героя, мечтавшего, чтобы вместо новостей в газетах печатались романы, а новости издавались бы раз в год в виде толстых книг в переплете и почтальон заталкивал бы их в почтовые ящики. В обычной жизни эта позиция кажется нам чудачеством, но во время искусственной изоляции, которая, похоже, хочет продлить себя и после исчезновения породивших ее причин, мы научаемся смотреть на юнгеровские чудачества по-другому.
Марина Разбежкина, режиссер-документалист
Как я узнала об Эрнсте Юнгере? Прочитала его книжку «В стальных грозах». Не знаю, как другие находят свои книги и своих авторов, я тяну за ниточку и раскручиваю клубок. В самом начале этого клубка — интерес к чему-то. Мой интерес к Первой мировой войне, дневникам (в первую очередь), воспоминаниям и привел меня к Юнгеру. Он воевал на западном фронте четыре года, начал солдатом, закончил офицером, писал дневники, на основе которых спустя два года и появились мемуары «В стальных грозах». Юнгер был не просто очень внимательным фиксатором событий, поэтому дневников ему было мало. В книге — он мыслитель, чья философия рождалась из солдатских буден, телесных испытаний и идейного насилия, которое он то принимал, то отвергал, вырабатывая постепенно свой взгляд на войну и человека внутри «стальных гроз».
Через несколько лет после окончания уже Второй мировой войны Юнгер напишет книгу «Уход в Лес». Это не развлекательная литература о том, как выжить, заблудившись в лесу (в моем детстве была такая увлекательная книжка для юных робинзонов). Подзаголовок книги — «сборник для духовно-политических партизан» — настраивает читателя на размышления другого уровня.
Константин Сперанский, вокалист группы Макулатура, автор телеграм канала «Мальчик на скалах»:
Юнгер являет собой пример авантюрного, волевого характера, верности принципам и стойкости вместе с тонким поэтическим чутьем и уникальной способностью ускользания. Ровесник XX века, как страж он стоял у милых его сердцу руин Европы духа, которую только он и другие немногие «рыцари Короля Артура» могли видеть и чувствовать.
К счастью, имя Юнгера не замусолили любители культурки на скорую руку, поклонники мотивационных цитат и всевозможные околокнижные гиены, издающие великих в отвратительных сериях классики под уродливыми обложками. Великому немцу удается и после смерти сохранять достоинство, его труды остаются достоянием круга ценителей его ясной и поэтической мысли.
Иван Напреенко, редактор сайта о книгах и чтении «Горький»:
Эрнст Юнгер жил долго и колоритно, а писал достаточно сильно, чтобы каждый нашел для себя свой повод его читать. Если нравится, когда «под шлемом — глаз холодных лед», — пожалуйста, юношеский анти-Ремарк, окопные дневники «В стальных грозах». Симпатизируешь идеям консервативной революции — средний период, «Рабочий. Господство и гештальт». Испытываешь обаяние благородного ухода от мира — берись за дневники или описания психоделических опытов.
И свой повод не читать тоже найдется — Юнгер говорил то, что говорил, убивал тех, кого убивал, не каялся (хотя в чем бы лично ему?), щурился на африканское солнце и ловил бабочек, вместо того, чтобы плавать в глубинах рефлексии над национальной виной.
Во-вторых, меня гипнотизирует его невыносимый в больших количествах стиль: «феноменологическое», радикально предметное описание — в том числе субъективной действительности (сны, галлюцинации). В-третьих, несмотря на медленный в своей филигранности стиль, в текстах Юнгера есть невероятное любопытство, жадность до жизни (их легко прочитать во взгляде, см. фотографии) — чувств, скорее, порывистых. В-четвертых, любую встречу, впечатление, любое испытание он склонен превращать в факт судьбы и личной мифологии, тем самым, насыщая ее смыслом — и думаю, у нас, по большому счету, тоже нет другого выхода. В-пятых, Юнгер свидетельствует об «опустошении мира» (и, похоже, недоволен этим не меньше моего), но: рессантимента — ноль. Не ноет, не жалуется, лишь продолжает вещать и излучать «на своей волне», уверенный и крепкий, как немецкий дубовый комод XVII века, при странных обстоятельствах забытый на альпийском перевале.
Эти крепость и постоянство, это чувство достоинства и жадность до жизни заразительны и педагогичны. На них можно опереться.
Даниил Житенев, сотрудник книжного магазина «Циолковский», автор телеграм-канала Zentropa Orient Express
«Меня удивляет, что в нашем обществе искусство оказалось связано исключительно с предметами, а не с индивидами или жизнью. Это искусство очень специализировано и делается экспертами, т. е. художниками. Но разве не может произведением искусства стать собственная жизнь? Почему лампа или дом должны быть произведением искусства, а наша жизнь — нет?», — сокрушался на скудность эпохи Мишель Фуко в интервью под названием «О генеалогии этики» незадолго до своей смерти. Не знаю, был ли известный левый интеллектуал знаком с биографией и работами своего современника Эрнста Юнгера, который стоял на несколько других позициях, но также как и Фуко отдавал дань гению Ницше. Однако совершенно очевидно, что Юнгер являет собой как раз редкий образец человека, который писал свою жизнь как роман, свое главное произведение. Не даром значительную часть его сочинений составляют дневники — особый литературный жанр, в котором повествование всегда вплетено в самую ткань жизни, а автор одновременно и герой произведения. Юнгер, чей путь был отмечен многими опасностями, любил жизнь, и подтвердил это своим долголетием. В ней он руководствовался исключительно собственным «императивом сердца». Его чувства и мысли прошли огранку чередой бедствий, в том числе личных, войнами и политикой.
Марина Полетти, переводчица
В своей небольшой новелле «Скачки времени», Юнгер написал следующее : «Когда-то чтобы уйти от нашей плачевной действительности, я устремлялся к истории, словно к целебному источнику. Я не хочу сказать, что другие времена были лучше, но взгляд назад позволяет приоткрыть их духовный каркас. Мы видим не только то, что произошло, но и то, что могло бы случиться, но так и осталось прекрасной мечтой, желанием». Думаю, что этими словами можно ответить на вопрос «почему мы читаем книги Юнгера?» Погружаясь в атмосферу произведений нашего любимого писателя, прежде всего мы учимся наблюдать, разгадывать тайны. В трудные минуты нас поддерживают его философские мысли, его ироничный и проницательный взгляд на мир. Читать книги Юнгера — это все равно что совершать вместе с ним увлекательную экскурсию во времени, рисковать сердцем, встречать интересных людей, блуждать по старому Парижу, и продолжать мечтать, заглядывая в цветущие сады.
Александр Пшера, автор книги «Интернет животных», специалист по теории и философии медиа, участник правления Общества Эрнста и Фридриха Георга Юнгеров
Во времена коронавируса все заново открывают для себя лесную прогулку — если полиция позволяет. Эрнст Юнгер не спрашивал разрешения, когда уходил в лес. Леса вокруг Вильфлингена в Верхней Швабии — это пространства цивилизации. Деревья здесь в прекрасном порядке. Как только одно из них падает, оно сразу же удаляется. Там почти нет старого леса, почти нет подлеска. В этих местах лес — экономическое благо. Юнгеровская «прогулка в лесу» родилась из послевоенного чувства несоответствия. Его мышление было слишком диким, подростковым. В лесу Юнгер создал собственное видение анархии. Потребность в этой фигуре как форме мысли как никогда актуально для преодоления мейнстримного мировоззрения, которое ограничивает современных людей. Сопротивление, которое сегодня не в моде, едва ли просто достижимо. По этой причине чтение Юнгера — лучшее руководство противоположного направления.
