Нон-фикшн, который мы любим
Среди разнообразия книг, которые связывают с термином нон-фикшн, мы не только любим, но и издаем, так называемый narrative non-fiction, который связан с искусством рассказывания историй. И тут есть свои герои. Среди них авторы, обладающие особым взглядом на события и оригинальной выразительностью. Это, безусловно, Рышард Капущинский, Сергей Аверинцев, Оливия Лэнг, Джон Сибрук, Хью Раффлз, Георг Вальвиц, Анна Лёвенхаупт Цзин, Флориан Иллиес, Элисабет Осбринк и другие любимые нами писатели.
Книги этих авторов объединяет сочетание информативности и выразительности. Сама фактическая сторона, к которой они обращены, становится экспрессивной. Таким образом создается эмоциональный, поэтический слой, которым автор «информирует» читателя.
Простой пример: у Рышарда Капущинского есть совершенно гениальная книга о Хайле Селассие «Император». В ней он пересказывает историю вышедшего на покой чиновника императорского двора, который описывает, как в 1960-е годы эфиопы огромной делегацией поехали в Париж. Капущинский восторженными словами старого чиновника описывает, что эта делегация была несколько десятков, даже под сотню, человек, как у них каждый день шли важные встречи, переговоры, поездки по городу, как они уставали и были счастливы в своей усталости. При этом рутинная жизнь делегации выражается автором с помощью емкого образа: «как величественна и бодряща, как изысканна и почетна, как достойна и почтенна, как воистину международна эта усталость!» «Международная усталость» – точное выражение, которое вмещает всю провинциальность, открывающую себя большому миру, ее усталые ноги, которые не знают, что такое большой город и как в нем экономить силы.
Удачные моменты повествования возникают в результате сочетания избранной информации и сингулярного эмоционального плана. В этом случае первая вдруг начинает приобретать по-хорошему странный, необычный оттенок, и это по-настоящему завораживает.
В книге Анны Лёвенхаупт Цзин «Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма» подобная странность выражается в описаниях того, как выглядит территория, охваченная состояниями прекарного мира. Это места, где почти не осталось экономики и производств, но есть странная территория заброшенных заводов, бывших фабрик, перелесков. Здесь происходит встреча природы и заглохнувшей цивилизации, собирателя-сталкера и гриба мацутакэ, которые вместе создают сильный образ руин капитализма. Отсюда прекарные, неустойчивые и промежуточные состояния людей, природы, цивилизации, их перетекания друг в друга составляют поэтику книги Цзин.
Еще одна важная черта нарративного нон-фикшн состоит в следующем. Знание, которое передается через тексты, обладает своей поэтикой, даже поэзией. Эти книги рассказывают о мире, где существуют безусловно идеальные формы и состояния жизни. Однако они идеальны не в смысле своей противоположности материальному, а в смысле событийных идеализаций. Речь о создании автором некоего пространства, практики, образа существования, который начинает сам себя идеализировать и воплощать в элементах нашей повседневности. Эти книги-высказывания сохраняют в своих историях одновременно поэтичность и приземленность.
Книга Георга Вальвица «Мистер Смит и рай земной. Изобретение благосостояния» также обладает поразительной образностью и при этом посвящена экономике. Она рассказывает, как экономическим становится то, что мы привыкли считать скорее политическим, в частности, феномен анархистского поведения. В этой связи героями книги Вальвица об экономике становятся Бакунин, его соратники, современники, а также стратегии их поведения. В то же время сам автор скорее кейнсианец и неолиберальная экономика для него представляет собой нежелательное развитие. В широком смысле Вальвиц понимает экономику как инструмент, служащий человеческому счастью и познанию. По этой причине любая фигура, которая соединяет разные полюса культурных практик, приобретает в «Мистере Смите» экономический смысл.
Подводя итог, стоит еще раз подчеркнуть, что в такого рода текстах узко специальный терминологический уровень, скажем, научные или технические понятия, вдруг сопровождаются совершенно необычным для них контекстом. Технические описания приобретают эмоциональный оттенок. Такое искусство всегда очень конкретно и индивидуально – в этом случае нельзя создать общих рецептов.
Сергей Аверинцев в своих работах так описывал позднюю византийскую культуру. Обращаясь к ее ритуальным и церемониальные аспектам, он включал особые эмоциональные понятия – например, плоть. Для автора плоть сопряжена с образом внутренней болевой точки, в которой душа соединяется с телом, с местом, где человек наиболее раним, не защищен и в то же время наиболее эмоционален и индивидуален. Эта точка плоти становится очень важным аспектом в объяснении политического и ритуального насилия Византии и понимании внутренней архитектоники этой культуры.
Погружаясь в тексты Аверинцева, мы встречаем торжественные лица, одежды, мозаику, однако, следует помнить, что они скрывают тончайшие внутренние переживания. Переживание и ранимость плоти можно сравнить с надписями гвоздем на штукатурке, сделанными в начале XI века в «Софии Киевской». Это очень личные знаки, точки присутствия человека в сакральном пространстве, которые его заново трансформируют.
Текст подготовлен по просьбе курса GetPublishED https://www.getpublish.org
Фото: Света Мишина
