Студия Толк — об опыте прочтения «Гула мира»
В 1877 году Эдисон представил публике фонограф — устройство, которое записывало и воспроизводило звук. Это привело публику в восторг: теперь человечество преодолело смерть. Голоса людей могут быть сохранены навечно, и их смогут услышать новые поколения. Теперь звук может переносить человека из настоящего в прошлое, помогает заново проживать события и испытывать эмоции, c ними связанные.
Если звук отныне — самостоятельный рассказчик, как это меняет авторитет слов? Можем ли мы рассказывать истории о себе и о мире, не обращаясь к речи? Каковы возможности звука в современном мире? Полина Иванова, руководитель отдела продакшен студии «Толк», прочла книгу Лоренса Крамера «Гул мира: философия слушания» и делится возможными ответами на эти и другие вопросы.
На что способен звук?
Вернемся ненадолго к Эдисону и его фонографу. С этого момента звук практически становится машиной времени — по крайней мере, такой потенциал в новом изобретении видел сам Эдисон:
Эдисон предполагал, что его станут использовать для увековечивания речи умирающих, включая их последние слова. Как отмечает Ричард Лепперт, доступность «земной вечности» сыграла важную роль в продвижении первых звуковых записей. Лепперт особо отмечает «некромаркетинг» Энрико Карузо, первой фонографической суперзвезды. В одном рекламном объявлении от 1921 года утверждается, что записи «преодолели забвение, которые несла с собой кончина певца и музыканта. Голос Дженни Линд затих навсегда, но голос Карузо будет жить в веках.
«Гул мира: философия слушания», Лоренс Крамер
Во многом это действительно так. Звук притягателен своей способностью воссоздавать всё, что мы уже не можем увидеть вновь. Записывая близкого человека на диктофон, мы сможем услышать его после его смерти. Голос и интонация, ускользающие из памяти, снова воскресают в ней со всей силой и интенсивностью присутствия.
Запись возвращает нам и прошлое, частью которого мы никогда не были. Звуки вымерших животных, гул города 50 лет назад, брошенные деревни — мы никогда не увидим их в реальности, но они не утрачены навсегда, они сохраняют свою пульсацию через звук.
Поэтому большие истории, социальные потрясения, великие открытия не только любопытно, но и важно фиксировать на рекордер — так у журналистики есть шанс погрузить аудиторию вглубь событий и передать полноту происходящего. Даже сами участники записи не всегда могут ощутить эту полноту, их внимание может быть распылено в моменте. Запись — это большой плюс для документалистики, шанс дать истории объемное воплощение.
Звук преодолевает не только время, но и пространство: с помощью звука у нас есть возможность дотянуться до огромного количества людей, большего, чем могут достичь визуальные каналы. Звукозапись гарантирует анонимность и интимность там, где камера может оказаться ненужным сковывающим прожектором. Голос фокусирует слушателей на истории, а не на облике рассказчика; оставляя на записи только звук, мы оставляем автору больше шансов раскрыться. Пример проекта, где звук освобождает говорящего от лишних контекстов — подкаст Ear Hustle. Двое заключенных решили записывать, как устроены их будни в тюрьме. Не имея профессионального оборудования, они документировали честную реальность, тем самым помогая слушателям зайти на территорию, куда сложно проникнуть.
Джазовые музыканты часто говорят, что, играя музыку, они рассказывают истории. То же самое мы слышим и о классической музыке, но в случае с джазом это не означает, что импровизация является определенным литературным или историческим нарративом или повествовательным жанром. Напротив, импровизация становится средством, с помощью которого музыкант добавляет самого себя в историю, одновременно общую для всех и личную, чтобы продолжить ее через экспрессивную непосредственность.
«Гул мира: философия слушания», Лоренс Крамер
Музыка и звуки не просто дополняют истории, играя в них вторую скрипку — как в случае с джазовыми импровизациями, они могут быть самодостаточными рассказчиками. Однажды мы решили, что нужно рассказать историю без слов, не опосредуя ее речью, оставить человека в пространстве чистого эмоционального отклика. Так мы создали проект «Шорох» — историю о велосипедном путешествии маленького героя через сказочный лес, где он встречает таинственных персонажей и загадочные места, и каждая встреча вызывает в нем новую сложную эмоцию: от детского любопытства до панического ужаса. Именно эти эмоциональные перипетии и исследует «Шорох», сделанный в формате эмбиент-альбома; внутри треков нет ни единого слова, но есть эксперименты со звуком и его возможностями.
Звук многомерен — мы считываем в нем признаки пространства, скрип ветки или птичий крик, и вместе с тем улавливаем нечто большее: мы переживаем. Разные звуки могут нести в себе состояния: тревогу, радость, печаль. Они создают чувственное восприятие мира. Такое же состояние передает музыка.
Благодаря музыке и звукам мы можем передать то, что не можем выразить иначе. В нашем эксперименте музыка рассказала историю о ребенке, который, услышав шорох, отправился за ним в лес. Как отразить чувство нарастающего ужаса, когда что-то необъяснимое и тяжелое смотрит на тебя из леса, хотя видимого основания для этого страха нет? Как передать любопытство, чтобы человек ощутил его как свое и почувствовал радость от какого-то приключения? С помощью звуков и музыки.
Музыка выражает невыразимое, погружая нас в состояние шока, потрясения.
С одной стороны, выражение «невозможно передать словами» всего лишь продолжает древний «топос невыразимости», означающий явление, отличающееся мгновенной способностью блокировать нормальную речь. Переживание — это состояние шока или удивления, когда вы замолкаете, бормочете или просто признаетесь в своей нечленораздельности. Объяснения обычно приходят позже, после оценки.
«Гул мира: философия слушания», Лоренс Крамер
Звук помогает воплощать сложность и многообразие реальности. В моменты грандиозных потрясений и перемен, когда мир дробится на фрагментарные клочки слов, восклицаний и эмоций, звук позволяет соткать их в единую линию, гул эпохи. Слово «соткать» здесь выбрано не случайно — мы исследовали это свойство звука через жанр аудиополотна. Первое наше аудиополотно было посвящено годовщине событий 24 февраля. Мы взяли обрывки голосов, мыслей и впечатлений разных людей, собрали из этого калейдоскоп, написали музыку и прожили тяжелую историю заново. Реакция слушателей была разной: кто-то плакал, у кого-то пробежали мурашки, кто-то погрузился в раздумья. У каждого было свое переживание, но, не дав ни одного цельного предложения, ни одной стройной мысли, мы открыли пространство без границ и рамок, пространство для глубоко личной интерпретации и чувственного опыта, где каждый может найти что-то свое.
Как звуку всё это удается?
Главное в звуке — это динамика. Так как слух — это орган анализа пространства, изначально он заточен воспринимать изменения картины, а уже потом ее красоту. Мы воспринимаем динамику в разных форматах: это может быть громкость или изменение частотного спектра.
Музыкальная синестезия выходит за пределы зрения и осязания к областям восприятия, не включающим традиционные пять чувств, к областям, где чувства формируют только порталы или схемы богатого, плотного ландшафта: вибрации, резонансы, энергию присутствия, телесные ощущения, ощущения тела-без-органов, а также ощущения положения, тяготения и состояния бытия (горячее или холодное, утомленное или энергичное, беспокойное или погасшее, возбужденное или спокойное и т. д.).
«Гул мира: философия слушания», Лоренс Крамер
В любом аудиопроизведении динамика должна присутствовать. И в цифровом, и в аналоговом пространствах слушателю акцентировать внимание на определенном объекте достаточно сложно. Именно динамика отвечает за работу с фокусом внимания слушателя, изменением и смещением этого фокуса между объектами, например, с помощью акцентов громкости.
Помимо отношения к слушателю, динамика — свойство самого звука по определению. Звук — это объект, реализующийся во времени, имеющий начало и конец, источник и среду распространения: неважно, аккорд это или шелест листвы. Звук должен иметь динамику: если следовать этому принципу, то произведение/наблюдение складывается в определенную картину. И тут уже важно правильно показать ее слушателю.
Тем не менее резонно надеяться, что воссоединение языка с его слуховыми и аудиальными основами позволит оказать сопротивление современному безразличному отношению языка к истине. В то же время, под другим углом, эта перемена поможет открыть новые возможности для мышления и понимания. … Такие возможности, если они возникнут, помогут очистить от манипуляций и усмирить изображение, частично восстановив утраченную почву для языка и воссоздав некий концептуальный архив, от которого отделилась современная визуализация.
«Гул мира: философия слушания», Лоренс Крамер
Звук может уничтожить историю, а может вдохнуть в нее вторую жизнь, пробудить эмпатию к ее героям. Мир современных медиа размывает внимание человека; точек соприкосновения с другими становится всё меньше, а пространства для манипуляции больше. Звук в этом мире — лакмусовая бумажка, его отличает честность, по крайней мере, пока что.
Звук дает эмоциональную окраску либо усиливает ее. Мы постоянно наблюдаем это свойство звука, допустим, в кино. Режиссеры часто пользуются этим инструментом, чтобы накалить обстановку, сделать сцену более драматичной или наоборот. Будем ли мы так же плакать над «Титаником», если убрать из фильма звуковую дорожку? Как будут смотреться ситкомы 90-х без закадрового смеха?
Наконец, звук— это инструмент, который может влиять, дополнять, менять и создавать атмосферу. Мы можем идти по знакомым улицам нашего города, слушать альбом Disintegration Loops William Basinski и ощущать одиночество, тоску, чувство разрушения реальности. А на следующий день мы пройдем по той же самой улице, слушая Come to Daddy Aphex Twin, и уже будем готовы забраться на самое высокое здание, чувствуя прилив сил и энергии.
Молчание иногда неизъяснимо, но неизъяснимое редко бывает безмолвным. Там, где отсутствует речь, экспрессия превращается в звук без слов: вздохи, крики, стоны, рыдания, всхлипы, протянутые гласные, втягивание воздуха, звон в ушах. Ничто не удерживает нас от высказывания. Но звуки, которые мы произносим, не просто заменяют речь. Они также занимают это место до тех пор, пока язык не выйдет вперед, чтобы продолжить переживание, чтобы озвучить его более остро, чтобы позволить ему резонировать от слова к слову, от фразы к фразе, от предложения к предложению, никогда не найденному полностью, но отнюдь не потерянному.
«Гул мира: философия слушания», Лоренс Крамер
