Это будет пройдено
Роман Юдит Шалански «Каталог утраченных вещей» состоит из нескольких историй. Главные их герои — люди или их духи, борющиеся с быстротечностью: старик, хранящий знания человечества в своем саду в Тичино, художник руин, создающий прошлое таким, каким оно никогда не было, постаревшая Грета Гарбо, бродящая по Манхэттену, и сама Юдит Шалански, прослеживающая следы истории ГДР в своем детстве. Публикуем обращение писательницы к российскому читателю, где она говорит об особом времени в немецком языке: Perfekt Futur — «это будет пройдено». Перевела Анна Кацура.
Есть старый прием, знакомый нам с детства, — когда наступает черная полоса, рисовать в воображении будущее, в котором нет следа от сиюминутных тревог — только воспоминание, в идеальном случае — анекдот с нежданной изюминкой, каким не стыдно щегольнуть в компании. Если судьба не улыбается вовсе, можно думать о вечно ноющей ране, представлять себе грубо зарубцевавшийся или невидимый шрам и утешаться мыслью, что всё это в прошлом, уже пережито, преодолено. Для такого рода парадоксальных игр разума в немецкой грамматике предусмотрена особая форма времени. Даже ее название звучит многообещающе, можно сказать, утопично — второй футур. Второй футур означает действие, которое с большой вероятностью завершится в будущем. Это будет пройдено. Есть ли в русском языке сопоставимая форма, я не знаю, и в моей неосведомленности виновата сама история. Мне не довелось изучать русский по одной простой причине — я на два года запоздала с рождением. Иностранный язык в школе мы выбирали, когда стена, разделявшая Германию изнутри, уже пала. Две разнополярные системы утратили свой прежний статус-кво. Время дало трещину, одну из тех, чьи масштабы и последствия по-настоящему становятся проявлены только в далекой перспективе.
Будущее и прошлое — точки схода реальности, закрепленной в определенном культурном контексте. И чем меньше у этой реальности к себе доверия, тем настойчивее заклинает она духов далекого прошлого или туманного будущего, — а ведь к ним нельзя подступиться по определению.
Я росла в городе, который на исходе Второй мировой войны был отдан без боя. В центре его стояли старые дома, и в течение сорока лет, пока существовала ГДР, они постепенно разрушались, зато на окраинах словно грибы после дождя кучились безликие новостройки. Школьницей я часто бродила по заброшенным кварталам, вдыхая затхлый воздух и разглядывая то, что оставили после себя прежние обитатели. Я чувствовала неприкрытую уязвимость пустующих комнат и, как ни странно, именно поэтому они казались мне наполненными жизнью. Обычно считается, что сотворенное в камне — навсегда. Но в реальности здания недолговечны, как и мы. Руины по-прежнему меня завораживают — наверное, отсутствием цельности, фрагментарностью, какая бередит воображение и не только побуждает сделать их частью нашего мира идей, но и поднимает один важный вопрос: что останется в итоге от нас. Это будет пройдено. И пройдет не только боль, но также радость и всё то, что зовется жизнью.
Грайфсвальд (родной город Юдит Шалански) в 1980-е
Для меня «Каталог утраченных вещей» — это живые руины, проводник в коловороте времен, архив, где собраны деяния прежнего будущего и грядущего прошлого, и, возможно, даже больше — утешение в зыбкой реальности.
