«Свобода есть отправная точка, а не горизонт»: рецензия на «Теорию одиночного мореплавателя»
«Теория одиночного мореплавателя» Жиля Греле — «послание в виде коктейля Молотова, брошенного в ходе войны со всем миром». Так о книге пишет в своей рецензии философ Джереми Смит. Почему Греле — голос тех, кто борется с устоявшимися парадигмами и ищет пути к подлинной свободе и независимости? Как его трактат повлиял на современную философию и антифилософию? И почему это не книга, а антикнига? Обо всем этом читайте в рецензии, которую перевел независимый исследователь и переводчик книги Греле Артем Морозов.
Подобно горному отшельнику Заратустре из знаменитого произведения Ницше, одиночный мореплаватель, олицетворяемый Жилем Греле, вернулся в страну культуры после десяти лет, проведенных в море. Первая из (анти)книг Греле, переведенная на другие языки, «Теория одиночного мореплавателя» представляет собой радикальную попытку выразить антифилософию как строгий гнозис, попытку морской ерэтики (еретической этики) навигации. Одиночный мореплаватель, как подтверждают и Греле, и примечания в конце книги, движется в том же направлении, что и «обыденный человек» Франсуа Ларюэля и «одинокий мечтатель» Жан-Жака Руссо. В то время как обыденный человек является тем, кто черпает из себя неотчуждаемую сущность и провозглашает право восставать против философии, а второй вынужден уйти в изгнание в поисках любви через спокойствие, одиночный мореплаватель как антифилософ любит радикального человека, ничто-(иное)-как-человека, и использует теорию как орудие для покушения на мир в его самой радикальной основе: самодостаточной с (п)екулярности, гегемонистской рефлексии и спиритуализма мира. Чтобы одиночный мореплаватель был признан непосредственно в человеческой жизни против грандиозного конформизма мира, «Теория одиночного мореплавателя» предлагает сдвоенное устройство: (1) канон (или канон (аду), одновременно норму и взрыв), теорию метода, окружения как антиполитики; (2) органон, метод теории, навигации как антиэротики.
Однако, в отличие от «Так говорил Заратустра» Ницше, книга Греле вовсе не «для всех и ни для кого», как он сам признается. Эта книга слишком мореходная для интеллектуалов и слишком теоретическая для моряков. Она не для тех теоретиков, что являются лишь туристами, которые наблюдают в своем созерцании с безопасностью и привилегиями, гарантированными им расстоянием. Она также не предназначена для спиритуалистских сторожевых псов установленного порядка. Несводимый к теоретизму, туризму или терроризму, теоризм Греле в другом месте определяется как «метод (того субъекта), который считает мир своим врагом и считает своей честью не сотрудничать с врагом»1. Поскольку «Теория одиночного мореплавателя» подхватывает эту нить, такое возвращение в страну культуры не является простым возвращением в ее порты или к привычной читательской аудитории на берегу. Лаконичная, емкая, зажигательная «Теория одиночного мореплавателя» — это послание в виде коктейля Молотова, брошенного в ходе войны со всем миром. Это суверенная ересь в действии.
Теоризм — название метода Греле. Я говорю «метод», а не «практика», потому что, по мнению Греле, практика служит матрицей подобия2. В отличие от философа, который выступает сторожевым псом мира, антифилософ-теорист — это гностик, борющийся со всеми формами господства, даже с (не-)философией, о чем я расскажу ниже. Философия — это мир, а мир — это философия, за исключением того, что первое восстание, восстание ультимативное, не принадлежит этому миру. Оно принадлежит людям и находится внутри народа, и его описать невозможно, «за исключением случаев, когда он замыкает накоротко свое практическое измерение, изобретая письмо без содержания, без светскости»3. «Теория одиночного мореплавателя» — это реализация прямого действия в рамках теории, восстания, которое не будет лишь подобием4.
В своей антикниге, которая воплощает ту самую антифилософию, которую он излагает, Греле представляет двадцать пунктов (и нулевой пункт, устанавливающий идентичность одиночного мореплавателя), которые проливают свет на мятежный гнозис людей, которые находятся в мире, не будучи от него. Первые десять пунктов касаются канона (ды) антиполитики и представляют материалистическую сторону антифилософии Греле. По мнению Греле, они служат пролегоменами к Бретани, этому гностической небыляндии, состоящей из бретонских одиночеств, Бретани, которая выступает самой человечностью. Вторые десять пунктов, завершающие книгу, относятся к органону алеаторного гнозиса5 в пределах финистера6 лодки и Бретани, позволяя создать народ ангелов, чтобы «мог [бы] быть настоящей культурной революцией, тупик которой был бы соизмерим с силой ее разворота к мирскому»7.
Отчасти антибиография и, если угодно, анти-Трактат, «Теория одиночного мореплавателя» принадлежит к периоду, который Греле называет Теоризмом II8. По словам Греле, Теоризм I «бился против самодостаточной с (п)екулярности и кругов мира, принципом коих она является, противопоставляя им прямую линию, одностороннюю и односмысленную, не имеющую обратного хода… [он] не покинул философию… [потому что] заимствовал у философии ее кольцевую дорогу, приняв ее за Трассу 66 мышления»9. В отличие от первого периода, когда не-религиозный гнозис сопровождал и одновременно противостоял — довольно односторонне — Ларюэлю в «Борьбе и утопии в скончании философских времен»10, во втором периоде не-философия оказалась вписанной в свое место: внутри философии, что может вызвать беспокойство у не-философов и опытных Larualiens11. Теоризм II «против самодостаточной с (п)екулярности выставляет спекулярность навигации, движение которой есть движение тайны: развитие путем самопожирания в самом пожирающем»12. Действительно, антифилософия является определенно антифилософией в той же мере, в какой она является антефилософской, предмирской, а не другой философией, как не-философия в своем наименовании «человеческой философии»13. Однако отличительные черты «Биографии обыденного человека» наряду с гностической кинегетикой подобий Кристиана Жамбе и Ги Лардро широко фигурируют здесь тематически. Как и в замечании Платона о том, что душе обыденного человека требуется три тысячи лет, чтобы обрести крылья14, ангелизм Греле предоставляет два крыла, материалистическое и гностическое, чтобы люди могли вновь взлететь из этого мира.
При первом знакомстве с произведениями Греле в переводе можно испытать некоторое смущение, независимо от того, знакомы ли вы с его творчеством и средой, которую он пересекает, необязательно ее посещая. Этот страх сразу же снимается благодаря стилистическому построению «Теории одиночного мореплавателя». На страницах книги разбросаны цитаты из философии, поэзии, прозы, путевых заметок о плаваниях, кино, мистических медитаций, милитантов и бретонистов, которые в конечном итоге служат средством для представления анти (авто)биографического рассказа о «Я» автора, перечеркнутого самим собой, тем, кто утонул в этой глубокой зеркальной пустоте моря. Помимо удовольствия от чтения материала в его антифилософском развитии пункт за пунктом читатель может найти некоторое облегчение, перелистывая от основного текста к примечаниям. Более того, чтение от этого делается более медитативным, строгим, сосредоточенным.
С Греле можно увидеть необходимость изобрести финистер, органон, который окружает одиночного мореплавателя. Финистер, возможно, изобретен как средство предотвращения вторжения мира, но для Греле это теорема радикального движения, преобразованная из высказывания Ксавье Гралля: «Я — горькая межа своих скитаний»15. Точно так же мы узнаем о Греле, его жизни в этой анти (авто)биографии, а также о методе его алеаторного гнозиса. Ерэтика, лишенная своего не-этического происхождения16, позволяет сохранять правильное расстояние, которое можно держать в плавании: «достаточно далеко от мира, чтобы не быть втянутым и раздавленным им, и достаточно близко, дабы не утонуть в пустоте»17. Одиночный мореплаватель — это новый опыт радикальной Двоицы без Единого и Многого и даже без единства Единого и Многого, Двоицы, которая является одиночеством субъекта и его лодки, уединением с лодкой.
Является ли эта антикнига, «Теория одиночного мореплавателя», прототипическим финистером? Я бы хотел так думать, возможно, это нечто вроде педагогического органона радикальной, человеческой скудности, выходящей за пределы богатства и бедности. Обитая в финистере через (антиполитическое) место и (антиэротический) ритуал, человек может «вооружить себя органоном конца света и мира, теорией и методом решения проблемы, которую мир ставит перед жизнью»18. Эта антикнига — средство, с помощью которого может возникнуть сообщество одиночеств: ориентация на радикальных Двух и окцидентация (occidentation) в светскости.
Для того чтобы оценить развитие творчества Греле в целом, нам потребуются другие переводы его работ. Они включают в себя исследование теоризма в его первом воплощении в таких работах, как «Объявляя гнозис»19 и «Теоризм, метод общественного спасения», а также в эссе, опубликованных в других местах, таких как сборник под редакцией Греле «Теория-восстание»20, «Еретическая дисциплина» коллектива Не-философии21 и «Строго гностическая теорема»22. Переводы могут также смягчить проблемы, которые ранее возникали с другими мыслителями, чьи ранние работы оставались непереведенными в течение ряда лет, не давая читателям возможности оценить, что было поставлено на карту ранее. Если эта задача будет выполнена после Theory of the Solitary Sailor, оригинальные антифилософские ставки могут быть оценены более широкой аудиторией, чтобы увидеть дальнейшие потенциальные изменения. Совместный английский перевод Эми Айрленд и Робина Маккея заслуживает похвалы за то, что он инициировал эту дискуссию.
Тем не менее некоторые издержки остаются, и я, как читатель не-философии, хочу большего. Возможно, это будет расценено как недостаток с моей стороны и со стороны других, обращающихся к этой книге: из-за и/или несмотря на (не)знакомство с Ларюэлем. Англоязычные читатели могут узнать о Греле только через призму «Борьбы и утопии…» и нескольких переводов его работ23. Эти ожидания следует отбросить. Читатель должен выбрать новый курс без теоретического туризма и вуайеризма, без установки отыскать нужный крестик на заранее готовой карте в ожидании сокровища. Вместо этого прочитайте лаконичные высказывания Греле:
Опирайтесь на бездну. Не исходите из мира, даже из его ничтожности, как это делает нигилизм, для того чтобы оторвать себя от мира. Впишите бунтующую консистентность в саму пустоту, в радикальную неконсистентность, за которую человек держится, теряя себя в ней, и без которой мир будет всегда уже завоевавшим право служить опорой для того, кто от него отказывается. А бездна — это то, что развивается, пожирая себя. Речь идет о том, чтобы работать внутри самой бездны. Речь идет о том, чтобы проваливаться: стойко держаться реального, не поддаваясь реальности24.
Я согласен с Греле, что не-философия — еще одна философия: человеческая философия. В этой разновидности философии имеется некое чувство искупления — искупления людьми, которые не нуждаются в ней, чтобы быть тем, кто они суть, чтобы их сущность больше не определялась философией. Однако, если философия tout court выступает миром, формой мира par excellence, тогда что же происходит с не-философией после ангельского всполоха канона (ды) алеаторного гнозиса или TNT (трансценденции не-тетической)? Действительно ли не-философия просто неспособна быть финистером из-за своего положения в четверице контрфилософии, гипофилософии, антифилософии и (человеческой) философии? Является ли даже кретиническая идея «человеческого мира», который был бы не от мира сего, лишь подобием?
«Радикальная независимость по отношению философии», «суверенное пересечение всякой философии»25 в виде антифилософии исходит из той же самой декларации — что правильно восставать против философов. Но намеченный курс находится не в философии, которая представляет себя как человеческую, и не в человеческой науке, которая знает только человеческое. Его назначение — это строгий гнозис в пределах людей, людей таких, какие они есть, людей, которые выступают гнозисом; это субъективное, к которому не-философия приближается в антифилософии. Объективного в виде органона, который более не сводится к протезу, как тыльная сторона ладони26, финистер, который делает его гностическим — вот чего не хватает. Одиночный мореплаватель не служит не-философски желанной новой фигурой человека: суперпозицией рыбы-воды или имманентального пловца27. Но, по крайней мере, будучи на глади моря со своей лодкой, свободный человек всегда будет лелеять его28. Вся надежда в том, что компактность этой краткой антикниги даст нам порыв к независимости от этого мира, чтобы мы могли улететь от него на этих крыльях, чтобы мы знали, что мы можем быть в нем, но не от него.
Джереми Смит
Перевод с английского Артема Морозова
Примечания:
Заголовок — цитата из Греле. См.: Греле Ж. Теория одиночного мореплавателя / пер. с фр. А. Морозова под ред. Д. Волкова. М.; Пермь: Ад Маргинем Пресс, HylePress, 2025. С. 34.
Перевод с английского Артема Морозова по изданию: Smith J. Freedom is a Point of Departure, Not a Horizon // Identities: Journal for Politics, Gender and Culture. 2022. Vol. 19. Iss. 1–2. P. 176–180. Рецензия публикуется с любезного разрешения автора и Катерины Колозовой, редактора журнала Идентитети / Identities.
- «Теоризм, прямое действие теории, в теории и для нее (через ее народ), есть методическая ненависть к практике, отказ от проституции в акте (чей резон — набедренная повязка, а сделка — общее имя). Короче говоря, теоризм — это метод (того [субъекта]), который считает мир своим врагом и считает своей честью не сотрудничать с врагом» (Grelet G. Le théorisme, méthode de salut public. Montreuil: Éditions Matière, 2006. P. 31). ↩︎
- «Практика — это матрица подобия, принцип мирозатворения человека или реализации (r), плетение реализованного реального, человека как существа мира» (Ibid. P. 19). ↩︎
- «Теоризм делает написание теоризма невозможным, за исключением случаев, когда он замыкает накоротко свое практическое измерение, изобретая письмо без содержания, без светскости» (Ibid. P. 32). ↩︎
- Grelet G. Anti-phénoménologie // Revue philosophique de la France et de l’Étranger. 2004. T. 194. № 2. P. 211–224 (англ. пер.: http://academia.edu/4624766/Gilles_Grelet_Anti_Phenomenology). ↩︎
- Термин, по совпадению употребленный также мной с Якобом Ванхейстом в совместной статье: Smith J.R., Vangeest J. Aleatory Gnosis, In(ter)vention, and Quantagonism // Philo-Fictions. 2022. № 5. P. 103–117. ↩︎
- От лат. finis terrae ‘конец света, край земли’. ↩︎
- Греле Ж. Указ. соч. С. 56. ↩︎
- Там же. С. 88–89. ↩︎
- Там же. С. 65. ↩︎
- Laruelle F. La lutte et l’utopie à la fin des temps philosophiques. P: Éditions Kimé, 2004; Idem. Struggle and Utopia at the End Times of Philosophy / tr. D.S. Burk. Minneapolis: Univocal Publishing, 2012. ↩︎
- Larualiens — неологизм Джереми Смита; слово-бумажник, составленное им из Laruelleans (ларюэлианцев) и aliens (чужаков) для обозначения не «ортодоксальных» ларюэлианцев, но все же попутчиков не-философии. — Примеч. пер. ↩︎
- Греле Ж. Указ. соч. С. 65. ↩︎
- Там же. С. 83, 89. См. также: Laruelle F. Philosophy and Non-Philosophy / tr. T. Adkins. Minneapolis: Univocal Publishing, 2013. P. 27–30. ↩︎
- Федр 248e–249d («Но туда, откуда она пришла, никакая душа не возвращается в продолжение десяти тысяч лет — ведь она не окрылится раньше этого срока, за исключением души человека, искренне возлюбившего мудрость или сочетавшего любовь к ней с влюбленностью в юношей: эти души окрыляются за три тысячелетних круговорота, если три раза подряд изберут для себя такой образ жизни, и на трехтысячный год отходят. Остальные же по окончании своей первой жизни подвергаются суду, а после приговора суда одни отбывают наказание, сошедши в подземные темницы, другие же, кого Дике облегчила от груза и подняла в некую область неба, ведут жизнь соответственно той, какую они прожили в человеческом образе. На тысячный год и те и другие являются, чтобы получить себе новый удел и выбрать себе вторую жизнь — кто какую захочет. Тут человеческая душа может получить и жизнь животного, а из того животного, что было когда-то человеком, душа может снова вселиться в человека; но душа, никогда не видавшая истины, не примет такого образа, ведь человек должен постигать [ее] в соответствии с идеей, исходящей от многих чувственных восприятий, но сводимой рассудком воедино. А это есть припоминание того, что некогда видела наша душа, когда она сопутствовала богу, свысока глядела на то, что мы теперь называем бытием, и поднималась до подлинного бытия. Поэтому по справедливости окрыляется только разум философа: у него всегда по мере его сил память обращена на то, чем божествен бог. Только человек, правильно пользующийся такими воспоминаниями, всегда посвящаемый в совершенные таинства, становится подлинно совершенным. И так как он стоит вне человеческой суеты и обращен к божественному, большинство, конечно, станет увещевать его, как помешанного, — ведь его исступленность скрыта от большинства». — Примеч. пер.). ↩︎
- Греле Ж. Указ. соч. С. 66. ↩︎
- «Если технофилософское понятие тела допускает этически неразрешимые антиномические разделения, тождества в себе или противостоящие различия, то не-этическое понятие допускает деятельности по разделению, (ер)этические активности, уважающие идентичности-последней-инстанции» (Laruelle F. Éthique de l’Étranger: du crime contre l’humanité. P.: Kimé, 2000. P. 367–368). ↩︎
- Греле Ж. Указ. соч. С. 71. ↩︎
- Там же. С. 82. ↩︎
- Grelet G. Déclarer la gnose : d’une guerre qui revient à la culture. P.: L’Harmattan, 2002. ↩︎
- Idem. Tract(atus) des sans-philosophie // Théorie-rébellion: un ultimatum. P.: L’Harmattan, 2005. P. 148–149 (рус. пер.: https://teletype.in/@rezkonedristani/sans-philosophie). ↩︎
- Idem. Un bréviaire de non-religion// Non-Philosophie (coll.). Discipline hérétique : esthétique, psychanalyse, religion. P.: Kimé, 1998. P. 182–216. ↩︎
- Idem. Un théorème rigoureusement gnostique // Cahiers de la Torpille 4. P.: Kimé, 2000. P. 116–118 (рус. пер.: https://teletype.in/@rezkonedristani/gnostic-theorem). ↩︎
- Напр.: Idem. Theory is Waiting // Collapse: Philosophical Research and Development / ed. Robin Mackay. Vol. VI. Falmouth: Urbanomic, 2010. P. 477–479 (переопубликован как: Tract(atus) 23: Theory is Waiting // Identities: Journal for Politics, Gender and Culture. 2018. Vol. 15. № 1–2. P. 104–111, с англ., исп. и нидерл. переводами; рус. пер.: https://teletype.in/@rezkonedristani/theorie-attente); Idem. Proletarian Gnosis // Angelaki: Journal of the Theoretical Humanities. 2014. Vol. 19. Iss. 2. P. 93–98; см. также примеч. 5 настоящего текста. ↩︎
- Греле Ж. Указ. соч. С. 80. ↩︎
- Там же. С. 85. ↩︎
- Laruelle F. Une biographie de l’homme ordinaire: des Autorités et des Minorités. P.: Aubier, 1985. P. 131–133; Idem. A Biography of Ordinary Man: On Authorities and Minorities. Cambridge: Polity, 2018. P. 119–121. ↩︎
- Idem. Le tsunami et le mythe du poisson-eau : Petit essai de zoologie fantastique à ajouter à Borges et Schrödinger // Philo-Fictions: La revue des non-philosophies. 2009. № 2. P. 7–15; Idem. The Tsunami and the Myth of the Water-Fish // Oscillations: Non-Standard Experiments in Anthropology, the Social Sciences, and Cosmology (2021). URL: https://shorturl.at/rDc6q. ↩︎
- Шарль Бодлер, стихотворение «Человек и море» из сб. «Цветы зла».
(В пер. Вяч. Иванова:
Как зеркало своей заповедной тоски,
Свободный Человек, любить ты будешь Море,
Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,
Чьи бездны, как твой дух безудержный, — горьки;
Свой темный лик ловить под отсветом зыбей
Пустым объятием и сердца ропот гневный
С весельем узнавать в их злобе многозевной,
В неукротимости немолкнущих скорбей.
Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны.
Кто тайное твое, о Человек, поведал?
Кто клады влажных недр исчислил и разведал,
О Море?.. Жадные ревнивцы глубины!
Что ж долгие века без устали, скупцы,
Вы в распре яростной так оба беспощадны,
Так алчно пагубны, так люто кровожадны,
О братья-вороги, о вечные борцы! — Примеч. пер.) ↩︎
