Подборка книг о заграничных путешествиях
Подборка книг Ad Marginem о путешествиях, экспедициях и командировках за границу. Родченко в Париже, Беньямин в Москве, Оливия Лэнг покидает одинокий Нью-Йорк, Кристиан Крахт ездит повсюду.
Париж
Александр Родченко «В Париже. Из писем домой»
В 1925 году Александр Родченко в первый и единственный раз в своей жизни оказался за границей. В Париж он приезжает работать над оформлением советского павильона Международной выставки декоративного искусства и художественной промышленности. Эта книга — сборник его писем к жене, Варваре Степановой. О работе он пишет, но больше о парижских модах, еде, сигаретах, рекламе, пешеходных переходах. Варвара Степанова ему отвечает: спрашивает, познакомился ли он с Пикассо, передает просьбу Дзиги Вертова купить ему камеру.
Цитата:
Ем я много, скажи матери. В 8 утра подают две больших чашки кофе с двумя булками с маслом — за 3 франка. В 12 или 1 завтракаю в ресторане так: зелень, бифштекс, сладкое и 1/2 бутылки вина. В 6 ч. или 7 — обед. Вечером пишу вам и ложусь в 12 спать, ибо здесь рано встают.
Я стал совсем западником. Каждый день бреюсь, все время моюсь.
Москва
Вальтер Беньямин «Московский дневник»
Здесь обратная ситуация: внимательный к городской жизни европеец приезжает в Советский Союз примерно в те же годы, что Родченко в Париж. Беньямин оказывается в Москве по заданию газеты Die Kreatur и проводит в ней два зимних месяца. Подробный дневник посвящен описанию города, попыткам сблизиться с художественной средой Москвы и с возлюбленной — актрисой и режиссером Анной (Асей) Лацис.
Цитата:
Кое-что об облике Москвы. В первые дни я почти полностью поглощен трудностями привыкания к ходьбе по совершенно обледеневшим улицам. Мне приходится так пристально смотреть под ноги, что я мало могу смотреть по сторонам. Дело пошло лучше, когда Ася вчера к вечеру (я пишу это 12-го) купила мне калоши. Это оказалось не так сложно, как предполагал Райх. Для архитектурного облика города характерно множество двух- и трехэтажных домов. Они придают ему вид района летних вилл, при взгляде на них холод ощущается вдвойне. Часто встречается разнообразная окраска неярких тонов: чаще всего красная, а также голубая, желтая и (как говорит Райх) также зеленая.
Нью-Йорк
Ле Корбюзье
«Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей»
Французский архитектор посетил США в 1935 году. «Когда соборы были белыми» — поэтический отчет об этой поездке. Корбюзье пишет как об американском городе (небоскребах, мостах, Центральном парке), так и об американцах — «нации атлетов».
Цитата:
Американцы постоянно повторяют: «В колледже…». В глубине души у них всегда хранится воспоминание об этом славном и прекрасном времени — прекрасном периоде их жизни. Роскошные клубы, одноименные университетам, продолжают по всей территории страны собирать серьезных деловых людей и на всю жизнь продлевают сияние дней их молодости.
Оснащение колледжей и университетов очень своеобразно. Здесь есть всё для комфорта, всё для тишины и спокойствия, всё, чтобы укрепить тело. Каждый колледж или университет — это самостоятельная градостроительная единица, город — большой или маленький. Но непременно зеленый.
Америка
Оливия Лэнг
«Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют»
После одиночества в Нью-Йорке («Одинокий город») англичанка Оливия Лэнг предпринимает большое путешествие по всей Америке, чтобы понять, почему писатели пьют. Маршрут строится на точках, связанных с шестью писателями-алкоголиками: Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом, Эрнестом Хемингуэем, Теннесси Уильямсом, Джоном Чивером, Джоном Беррименом и Реймондом Карвером. «Я подумала, что на этом маршруте можно было бы составить топографическую карту алкоголизма, вычерчивая его причудливые контуры от радостей опьянения до жестокости похмелья». Ее путешествие не отличается большими приключениями и шумными вечеринками, какие бывали в рассказах ее героев, но через мелкие детали — неудобное кресло в поезде, подслушанный разговор, погоду в Новом Орлеане, она находит способ рассказать о писателях и собственном прошлом.
Цитата:
На следующий день я купила пешеходный тур по местам Теннесси Уильямса. Он начинался в десять часов утра, но я не доверяла капризам трамваев: встала пораньше и отправилась во Французский квартал пешком. Он был почти безлюден. Лишь уборщики с ведрами мыльного раствора смывали с тротуаров Бурбон-стрит разноцветный сор и окурки после Mardi gras, добавляя к вездесущему городскому запаху острый душок хлорки.
Япония
Путеводитель по стране (и реальной, и воображаемой), где Ролан Барт мечтал, но так и не смог поселиться. Текст восторженного приезжего, но выражающего свое восхищение не междометиями и трюизмами, а языком ученого-семиотика. Барт в книге превозносит японскую каллиграфию, еду, устройство города. Сам он называл эту книгу своей «самой счастливой».
Цитата:
Шумящая масса незнакомого языка образует прекрасную защиту, обволакивает иностранца (даже если эта страна и не является враждебной) звуковой оболочкой, блокирующей для него все разделения, существующие в его родном языке: территориальное и социальное происхождение говорящего, уровень его культуры, образования, вкуса, образ, в рамках которого он подает себя как личность и с которым обязывает вас считаться. Какой отдых для того, кто оказался заграницей! Здесь я защищен от глупости, пошлости, тщеславия, манерности, национальности, нормальности. Незнакомый язык, дыхание или эмоциональное веяние, одним словом, чистую значимость которого я между тем ощущаю, создает вокруг меня по мере моих перемещений легкое головокружение, вовлекает меня в свою искусственную пустоту, которая осуществляется лишь для меня одного: я живу в промежутке, свободном от всякой полноты смысла.
Индонезия
Клиффорд Гирц
«Глубокая игра: Заметки о петушиных боях у балийцев»
В конце 1950-х Клиффорд Гирц прожил вместе с женой на Бали около года. «Заметки о петушиных боях» — результат его полевого исследования. Через описание индонезийской традиции петушиных боев, Гирц раскрывает «социальную матрицу» балийского общества, его обычаев и устройства.
Цитата:
Однако раньше я уже писал о том, что балийцы вообще живут рывками. Их жизнь в том виде, как они ее организовали и как ее воспринимают, похожа не на поток, не на направленное движение из прошлого через настоящее в будущее, а скорее, на периодическую пульсацию значения и бессмысленности, на аритмическую смену кратких периодов, когда «чтото» (то есть что-то значительное) происходит столь же краткими периодами, когда «ничего» (то есть ничего существенного) не происходит; они сами называют их «наполненными» и «пустыми» временами или используют другие идиомы: «сочленения» и «дыры». Если рассмотреть весь спектр деятельности балийцев, петушиные бои в такой же степени балийское времяпрепровождение, как и все их остальные занятия — от пронзительного пуантилизма музыки гамелан до храмового празднования дня богов. Это не имитация прерывистости балийской общественной жизни и не описание ее, это ее тщательно подготовленный пример.
Деревня Авила (Эквадор)
Книга написана на основе многолетней этнографической работы профессора Висконсинского Университета среди народа руна — коренных жителей эквадорской части тропического леса Амазонии. Но Кон предлагает отказаться от антропоцентричного взгляда на этнографию и перейти к созданию «антропологии по ту сторону человека». Так что в своем исследовании он переходит границу не только географическую, человеческую, но и границу между мирами.
Цитата:
Итак, как же нам мыслить вместе с лесами? Как позволить мыслям, живущим в окружающем мире, освободить наше мышление? О лесах хорошо рассуждать потому, что они и сами мыслят. Леса мыслят. Относясь к данному утверждению со всей серьезностью, я хочу спросить: как оно влияет на наше понимание того, что значит быть человеком в мире, простирающемся за пределы человеческого?
Постойте-ка. Как я вообще могу заявлять, что леса мыслят? Не следует ли ограничиться изучением того, как, в представлении людей, мыслят леса? Этому пути я предпочел провокацию. Я хочу показать, что утверждение о том, что леса мыслят, странным образом проистекает из того факта, что леса мыслят. Эти две вещи — само утверждение и утверждение о том, что мы можем сделать это утверждение, — взаимосвязаны: именно потому, что мысль простирается за пределы человеческого, мы можем мыслить по ту сторону человека.
Берлин
Эми Литпрот приезжает в Берлин в поисках себя: «В новом городе можно заново обрести свою идентичность. Я могу вести себя так, будто мне снова двадцать с небольшим: может, проколю ухо или выбрею виски, вступлю в полиаморные отношения или займусь скульптурой». С одной стороны, Липтрот пытается примерить на себя новую жизнь, которую дарит новый город, с другой, рассуждая о цифровых технологиях, говорит об устарелости нашего понимания перемещения: она может гулять по Берлину, не отрываясь от навигатора, посещать разные страны, путешествуя по гугл-картам. Если Эдуардо Кон, призывая найти антропологию по ту сторону человека, предлагает услышать, как мыслят леса, то Липтрот пытается услышать голоса из цифрового мира.
Цитата:
Я открываю Google Earth. С расстояния в тысячу сто километров я смотрю на землю глазами Бога и кручу земной шар на экране пальцами, как шарик. Земля зажата между моим большим и указательным пальцами, и я притягиваю свою территорию к себе, как приземляющийся парашютист.
Будапешт и Афины
Оливия Мэннинг «Балканская трилогия»
Британская писательница Оливия Мэннинг приехала на Балканы вместе с мужем в начале Второй мировой войны и не возвращалась в Англию до 1945 года. В первых двух книгах Гарриет Прингл (в которой узнается сама Мэннинг) живет с Будапеште, а в третьей оказывается в Афинах. Это не туристический взгляд на Европу середины века, Принглы и их окружение скорее беженцы, хоть и с рабочими визами. Чем дольше они странствуют, тем менее строга героиня к людям. Оказавшись без работы, она начинает сочувствовать, раздражавшему ее прежде приятелю, который вечно всем должен и всегда голоден, все меньше старается подчинить своего слишком неусидчивого мужа идеалам среднего класса.
Цитата:
В столовой заправляли жены английских дипломатов, и было принято решение, что вся еда предназначается только военным. Женщины считали своим долгом даже не пробовать ее: страдая от непривычного голода, они жарили бекон, сосиски, яйца и помидоры и подавали их мужчинам, которые принимали угощение как должное, не сомневаясь, что работницы столовой питаются так же, как они сами.
Как-то вечером Гарриет чуть не расплакалась, пока несла к столу две жареные сосиски. Один из солдат, проницательно глядя на нее, заметил:
— Больно вы тощая. Как по-вашему? — повернулся он к своим спутникам. — Не видал таких тощих с тех пор, как папаша мой постриг кому-то газон за полшиллинга, а у него возьми да отбери пенсию.
Санкт-Петербург, Баку, Чернобыль, Бангкок и другие
Сборник эссе, путевых заметок и репортажей немецко-швейцарского писателя Кристиана Крахта, автора романов «Мертвые», «Империя», «1979».
Цитата:
…целый день бродил по лабиринтам Эрмитажа, вместе с режиссером Михаилом Брашинским. Мы забирались в ампирные шкафы и видели большие музыкальные часы царя, гигантское золотое яйцо, стоящее в золотом грибном лесу под охраной тоже золотого Феникса. Выставка Дойче Банка, которую, к сожалению, было трудно найти, располагалась в задней комнате. Сквозь стеклянную крышу на рисунки Бойса падал молочный балтийский свет. Потом Михаил Брашинский еще раз показал мне «Черный квадрат» Малевича и покрытые элегантной патиной мужские туалеты Эрмитажа, а потом в чьей-то гостиной мы выпили абсурдно большое количество водки, которую заедали маленькими серебристыми луковичками, обмакивая их в соль, — как, не знаете, они называются?
