Михаил Котомин о Франкфуртской книжной ярмарке
С 19 по 23 октября во Франкфурте пройдет самая крупная книжная ярмарка мира. Нам хотелось бы рассказать о том, какие мероприятия мы планируем, а потом поделиться с вами отчетом, но нас на ней не будет, как не было и два предыдущих пандемийных года. Издатель Ad Marginem Михаил Котомин написал ностальгическую колонку о Франкфуртской ярмарке в нулевые-десятые, как о потерянном идеале книжного мирового содружества.
Михаил Котомин
One more cup of coffee for the road
One more cup of coffee ’fore I go
To the valley below
Bob Dylan
Первый раз я оказался на Франкфуртской книжной ярмарке в самом конце прошлого века, в 1999 или может быть 2000 году. Память хранит ощущения, а не даты. Живописная осень с разноцветными листьями, запах помытых шампунем мостовых, целый город — двенадцать холлов — заполненный книгами, толпы издателей, агентов, книготорговцев. Знакомства завязываются уже в шаттлах, подвозящих международный издательский вавилон от Messeturm в средне удаленный общеевропейский (Россия) и самый дальний (англосаксонский) павильоны. Свой первый день на первом Франкфурте, я почему-то посвятил польскому коллективному стенду: глубина полок и разработанность издательской экосистемы меня тогда поразила — массовые тиражи лауреатов премии Nike, среди которых были Мрожек и Капущинский, переводные серии, гремевшего тогда издательства W.A.B, аналога нашего «Вагриуса», все это на порядок превосходило ассортимент отечественного книжного магазина и, скорее, напоминало о легендарных московских библиотеках — Иностранка, Ленинка, Фундаменталка, тогда еще регулярно комплектовавшихся. Что уж говорить о других странах: Seuil, Gallimard, Farrar, Straus and Giroux, Faber and Faber, Serpent’s Tail, Adelphi — еще независимые, хотя уже и очень крупные издательства, как оказалось, создаются и поддерживаются людьми из плоти и крови, с которыми можно переброситься парой слов на стенде, издательской вечеринке или вечером в баре гранд-отеля Frankfurter Hof. Немцы — отдельно: Suhrkamp приемы в доме Унзельда, истинно франкфуртское издательство S. Fischer, кельнские Dumont и KiWi, берлинские неформалы Merve и Diaphanes, молодые и яркие Tropen Verlag и Matthes & Seitz.
Русский книжный мир тогда был гораздо более многочисленным. На ярмарку посылали корреспондентов газет и журналов, делегации крупных издательств достигали нескольких десятков командировочных, отечественные стенды занимали до половины этажа пятого холла, а в какой-то момент пиарщица «Амфоры» узнала в одном из охранников, разнимавших драку курдских и турецких издателей, одноклассника, выпускника ленинградской среднеобразовательной школы, что подключило к отечественным коммивояжерам весомую иммигрантскую диаспору. Штаб-квартирой независимых издателей был пансион в Шванхайме, сорок минут на трамвае и целое состояние (в тех ценах!) на такси ночью. Все двенадцать номеров обычно были забукированы русскими. В первый год я не смог туда попасть и был вынужден снять через ярмарочный офис (Accommodation zentrum) комнату в картонном пригородном коттедже у какой-то старушки. Зато уже на следующий год Шванхайм открылся мне во всей красе. По дороге на ярмарку и обратно можно было изучить собранные за рабочий день издательские каталоги, а рано утром за углом открывалась мобильная уличная сосисочная, где был шанс за завтраком обсудить, например, с Игорем Зотовым, главредом приложения ExLibris к «Независимой газете» роман «накокаиненного Фадеева» или услышать лирический рассказ переводчика и критика Бориса Кузьминского о визите в пингвинарий местного зоопарка.
Двумя константами русского Франкфурта были день рождения моего старшего коллеги и основателя издательства Александра Иванова, всегда выпадавший на дни ярмарки, и неиссякающие запасы «Столичной» на стенде древнейшего частного издательства «Текст». Остальное было переменным: знаменитые переговоры Олега Седова («Амфора») и Олега Новикова («ЭКСМО» и все остальное) о правах на Орхана Памука на нашем совместном с питерскими издателями стенде, которые закончились фразой Седова «Хорошо, ресурсы есть, тогда повоюем», (где теперь «Амфора»? и у кого ресурсы?); правовые шопинг-туры новообразованного импринта Corpus (АСТ); скоропостижные и невероятно интенсивные визиты ганноверца Михаила Елизарова и жителя Саарбрюккена Михаила Гиголашвили, литагентский триумф новой русской прозы (рекордные продажи прав на перевод Ирины Денежкиной) и начавшиеся уже во второй половине десятых «русские» летми-спик-фром-май-харт вечеринки с рассадкой под эвфемистической эгидой «Российского книжного союза». Пиком русского присутствия стал 2003 год, в котором Россия стала страной-гостем Франкфуртской ярмарки. Государственная делегация наняла резчика по дереву, который на «Агоре» (площадь в центре ямарочного экспо) вырезал всем желающим ложки из липы, мы сняли клуб Romanfabrik и устроили свою инди-вечеринку, на которой Владимир Сорокин играл на рояле, издатель Иван Лимбах в шляпе а-ля Боярский вальсировал с бутылкой виски и японскими литагентшами, а драматург Василий Сигарев грыз на спор граненые стаканы. Russian party подвела черту под тем романтическим этапом истории, когда глобализация казалась благом и мир раскрывался благодаря переводчикам и переводам, в том числе банковским, внутри работающей SWIFT-системы.
Послание от Ad Marginem издательству Suhrkamp в их книге отзывов. 2017. Фото: Виктория Перетицкая
Тут, наверное, стоит немного отступить в сторону и рассказать историю Франкфуртской книжной ярмарки. Точной даты ее основания нет, но более-менее фиксированной википедической единицей считается 1462 год, когда изобретение Гутенберга (пресс с наборным шрифтом), было передислоцировано наследниками из не столь удаленного Майнца во Франкфурт. Как и все возрожденческие инициативы, книжная ярмарка была вполне средневековым предприятием: книгоиздатели и книготорговцы со всей Европы собирались два раза в год, осенью и весной, чтобы набрать товаров в долг, который будет выплачен после Пасхи. Благо книги тогда печатались в основном на латыни, национальных границ и рынков в современном понимании не было, переплетов тоже, отпечатанные оттиски перевозились, как меха и позже — нефть в баррелях-бочках, и продавались от Вильнюса до Копенгагена. Затем весенняя ярмарка переместилась в Лейпциг, Реформация сменилась Просвещением, центры книгопечатания открылись в Париже и Венеции, но Франкфурт оставался важнейшим узлом книжной европейской инфраструктуры, где определялось что и в каких объемах будут читать (ново)образованные граждане. Открытие колоний и парового станка принесли с собой не только прогресс и новые территории, но и цензуру, и систему защиты и продажи прав. В Лейпциге в 1825 году возник профсоюз книжных брокеров — Биржевой союз немецкой книжной торговли.
После Второй мировой войны, когда Лейпциг остался в советской зоне оккупации, Биржевой союз переехал во Франкфурт и учредил премию Мира немецких книготорговцев, в 1949 году была перезапущена Франкфуртская ярмарка, а в Майнце отреставрировали музей Гутенберга. В послевоенном мире Франкфурт стал мостом между растущим американским рынком и старой Европой. Продажа прав — один из главных аспектов ярмарки, равно как и регулировка немецкоязычного рынка, включающего в себя немецкие, австрийские и швейцарские книготорги. Однако на полях больших сделок росло и множилось международное книжное многообразие: бразильские издатели встречались с мексиканскими, испанские с турецкими, а русские с китайскими в тех же сьютах Frankfurter Hof, где сидели очумевшие от джетлега эмиссары The Wylie Agency и ревизоры Random House принимали решение об открытии немецкого офиса. Ярмарка всегда очень внимательно следила за переменами в мире и заботилась о комьюнити профессионалов-посетителей. С 1998 года действует программа Fellowship, участником которой мне посчастливилось стать в 2012 году. Тогда среди международных издателей оказалось сразу двое русских: вместе со мной группу в поездке по немецким книжным домам сопровождала в рамках обмена опытом только что назначенная глава московского представительства Франкфуртской ярмарки Анастасия Милехина. Помимо Fellowship — экспресс-программы погружения во все закутки франкфуртского лабиринта, у ярмарки появились инструменты поддержки переводчиков, книготорговцев, программа приглашения издателей из стран с неразвитой книжной экономикой. Филиалы и представительства ярмарки функционировали не только в Москве, но и Нью-Йорке, Пекине и Нью-Дели.
Frankfurter Hof. За кадром Мишель Уэльбек сидит в кресле у бара и пьет виски. 2017. Фото: Виктория Перетицкая
В самом конце 2010-х, на пике своего могущества, Франкфурт назначал тренды и направлял потоки. Конкуренцию ярмарке так и не смог составить Лондон (во многом из-за визовой политики Великобритании книжный саммит в выставочном центре «Олимпия» не стал по настоящему международным), но зато смогла маленькая и тематическая Болонья — рынок иллюстрированных книг для детей и взрослых устроен иначе, тут нет доминирования США, картинки не нуждаются в переводе и потому продажа прав и лицензий выглядела совсем по-другому. В обход франкфуртскому хайвею США-Германия были проложены трассы Португалия-Южная Корея, Франция-Китай и т.д.
Эпидемия и то, что последовало за ней, остановили романтический глобализм и положили начало новому феодальному регионализму. Уже перед 2019 годом Франкфурт зафиксировал радикальные перемены книжного мира. Сначала сократилось количество холлов, заполненных международными издателями. Вместо десяти их стало шесть. Затем Биржевой союз отрапортовал о падении читательского интереса и количества читателей в самой стабильной европейской книжной вселенной — немецкоязычной. В ответ на это из индустрии начался великий исход: главные редакторы престижных домов уходили в частные арт-консультанты или психотерапевты, маленькие издательства стали покидать Берлин (Merve, например, переехали в Лейпциг), издательство Suhrkamp чуть не разорилось и, получив господдержку, было признано национальным достоянием, уровень политиков, открывавших ярмарку, снизился, нобелевские лауреаты перестали выступать с открытыми лекциями в «Форуме». Но самое главное — то, чем всегда и был силен Франкфурт, существенно ослабла его способность завязывать узелки связей между издателями. Все сильнее стал доминировать английский язык, и теперь, как жаловались в кулуарах немецкие редакторы, если ты хочешь, чтобы твою книгу перевели соседи, сначала издай ее на английском. Многие авторы, особенно в гуманитарных науках, сразу стали писать по-английски, авторизируя затем обратный перевод на родной язык. Международность и многообразие стали носить все более театральный и показушный характер, как резчик ложек из дерева в том памятном 2003-м «российском» году. Зачастую страна-гость демонстрировала не свои книжные достижения, а кулинарию или природные виды, да и сам выбор страны-гостя перестал быть инструментом, открывающим миру новые имена. Зачем, если они пока не переведены на английский?
В единственный пока что постковидный и состоявшийся Франкфурт, организаторы так и не смогли добиться от федеральных властей признания неевропейских вакцин и на ярмарку не попали издатели из Азии, России и Латинской Америки. Франкфурт попробовал провести онлайн-вечеринку в том самом Frankfurter Hof, я принимал в ней участие, музыкальную паузу заполнял дуэт из Нью-Йорка, а в зум-чатах мы исполняли что-то в духе спид-дейтинга, призванном симулировать те самые small talks on fair grounds, которые и составляли постоянный ток международного плавильного котла, каким за последние полвека стал Франкфурт. Получилось так себе. На мгновение показалось, что из большой институции, способной менять границы, и возвышать голос поверх всех барьеров, Франкфуртская ярмарка превращается в маленький европейский литфестиваль с сосисками и живой музыкой, и вечной проблемой утверждения бюджета перед правительством земли Гессен.
В этом году ярмарка снова состоится. На ремонт закрыли пятый холл, то есть, по сути, работает три полноценных здания (третье, четвертое и шестое) плюс представительские «Форум» и «Агора». Премию Мира немецких книготорговцев вручат Сергею Жадану, которого когда-то переводило и издавало давно исчезнувшее издательство «Амфора», собиравшееся бороться с самим Новиковым. Страна-гость — Испания. Представительство в Нью-Дели закрылось.
Впрочем, если Франкфурт снова станет местом, где сплетаются разные истории и рождаются новые международные репутации, каким он был после Второй мировой войны, то новая сеть связей затянет кажущуюся сейчас зияющей дыру. Но вполне может быть и так, что как и в XVII веке, ярмарка переедет в некий новый Лейпциг. Неслучайно Болонская ярмарка теперь себя рекламирует как кочующий праздник книги: Болонья-Шаржа-Гвадалахара. Ведь для международной книжной ярмарки важно не место, а равнозначное и доброжелательное уважение ко всем культурам в этих книгах запечатленных, ну и тот самый гул языков, который останется в памяти вместе с запахом пансионного фильтр-кофе у любого издателя, побывавшего во Франкфурте в самом конце прошлого века.
