О Гастоне Башляре
Грядущее переиздание «Поэтики пространства» Гастона Башляра — это буквально пособие по переоткрытию собственного жилища во время самоизоляции. Также книга подкрепляет очередной поворот к пространственному. Как это понимать и при чем здесь Мишель Фуко, объясняет Дмитрий Хаустов.
В интервью под заглавием «Око власти» Мишель Фуко грезит о «целой истории различных пространств», которую давно бы пора написать, и вместе с тем сетует на то, что в философии Нового времени тема пространства повсеместно вытеснялась темой времени. Фуко связывает это событие с масштабными движениями эпохи — так, уже в XVIII веке пространственный дискурс был облюбован «теоретической и экспериментальной физикой», не говоря о глобальной «политике пространств», что в итоге и «потеснило философию в ее старинном праве говорить о мире, о космосе, о конечном или бесконечном пространстве». Такова неразрывная связь философии с ее внешним. По словам Фуко, «подобное двойное окружение пространства политической технологией и научной практикой заставило философию переориентироваться на проблематику времени». Отныне классическая философия — Канта и Гегеля, Бергсона и Хайдеггера — это по преимуществу философия времени.
Однако и сам этот экскурс Фуко ситуирован в точке разлома и перехода: во время произнесения этих слов, а, впрочем, уже и за несколько десятилетий до них проблема пространства неспешно, уверенно возвращалась в центр европейского философского дискурса. Вспомним историков школы «Анналов», о которых не забывает в своем интервью и сам Фуко, вспомним марксистский анализ пространства Анри Лефевра, но прежде всего вспомним Гастона Башляра с его вдохновенной «Поэтикой пространства» — книгу, вышедшую в 1957 году, когда никому еще не известный Фуко только придумывал свою прославленную в будущем «Историю безумия», и ее автора, который — учитель Жоржа Кангилема, в свою очередь учителя Фуко, — оказал на философское развитие последнего влияние мало с чем сравнимой силы.
«Грандиозные труды Башляра», о которых упоминает Фуко в своем известном тексте о гетеротопиях («Другие пространства»), давно и успешно разрабатывали «историю разнообразных пространств», и одной лишь «Поэтикой пространства» эта история не ограничивается. Если учесть, что, во-первых, Башляра привычно считают философом эпистемологического разрыва, вносящего непреодолимый зазор между обыденным и научным опытом, и, во-вторых, что его собственное — тоже двухчастное — творчество организовано вроде бы непроходимым разрывом между «строгими» работами по эпистемологии и «вольными» работами по феноменологии воображения, можно бы предположить, что именно проблема пространства является своеобразным соединителем этих двух мнимо разорванных гетеро-топосов: пространства внутреннего (воображение), пространства внешнего (научная объективность). И в самом деле, пространство есть место для грезы, но также оно — одна из преимущественных характеристик материальности, которой занимается наука и привязанная к ней эпистемология. А если подобная интуиция хоть в чем-то верна, то возникает соблазн счесть позднюю «Поэтику пространства» фактически осевым — потому что соединяющим — текстом Башляра. Тем более что материально-пространственное воображение великого французского философа — любимого философа твоих любимых философов — идеально вписывается в современный материально-спекулятивный поворот, вновь возвращающий — будто бы во исполнение все той же грезы Фуко — пространственному его акторность, его странность, его гипнотичность.
К тому же, уже ставший мрачным мемом «2020 год» характерен своим принудительным, шоковым вбрасыванием всех нас в наши маленькие пространства, ставшие вдруг неуютными и пугающими. Возможно, книга Башляра, предлагающая, по словам автора, что-то вроде «топоанализа» счастливого (!) пространства, поможет многим из нас изменить эти пространственные аффекты на противоположные, вновь обнаружив, что дом — это «наша первоначальная Вселенная».
***
