Павел Хорошилов: Желание Фотографии (несколько субъективных соображений)
Коллекционер и знаток русского и западного искусства XIX–XX веков Павел Хорошилов поделился с нами карточками из своей коллекции фотографий, а также своими размышлениями о том, что означает «желание фотографии» и как начать собирать фотоснимки.
Вы прочитали все книги по фотографии, изданные Ивановым и Котоминым в Ad Marginem. Вы теперь снисходительно посматриваете на посетителей фотографических выставок в галерее имени Братьев Люмьер. Вы переговариваетесь со знакомыми во время произнесения Ольгой Свибловой замечательных слов, посвященных фотографам в музее «Московский Дом фотографии». Вы различаете на московских улицах грациозные позы фотографирующих студенток Игоря Мухина из Школы Родченко. За бешеные деньги вы купили альбом Ellen von Unwerth: The Story of Olga. Наконец, вам перестали нравиться собственные фотографии, сделанные в позапрошлом году на крокодиловой ферме в Таиланде.
Стоп. Вы — готовый коллекционер фотографии.
1. О фотографии сказано и написано много интересного и разного, хотя наступает момент, когда и читать, и говорить про нее становится сложно и скучно. Можно обсуждать исторические подробности, драматичные биографии персонажей, заодно со своей собственной, сетовать на их горькую судьбу. Можно украсить свое жилище наподобие дембельского чемодана имеющимися в наличии фотографиями. Гости в восторге, жены и подруги клянут вас, еженедельно вытирая пыль с рамок, сделанных в багетной мастерской Васи Ореханова. Оказывается, что не это рождает непреодолимое желание, настоящую страсть к фотографии. Вся штука заключается в одной, как всегда, простой вещи: фотографию надо взять в руки, держать перед глазами и рассматривать. Она должна принадлежать вам целиком и полностью. Ее присутствие в других домах и коллекциях вызывает необъяснимую ревность, в тайниках души роятся нехорошие мысли. Можно иногда отдать ее на потребу платонической любви случайных людей: в музей, в галерею. Вы защищаете фотографию специальным стеклом, наряжаете в паспарту и на целый месяц, хуже если дольше, замираете в страхе потерять ее навсегда. Страховка — слабое утешение. Деньги против любви — безнравственная история. Если происходит по-другому, фотография становится просто «картинкой».
2. Коллекционировать русскую, европейскую фотографию, или фотографию «вообще»? Дело вкуса, не имеет принципиального значения. В результате ваш глаз заставит голову определиться, а финансовое положение семьи скорректирует выбор.
«Реперные точки» фотографических практик, национальные особенности истории развития фотографии снабдят вас пригодным инструментарием и искомыми для интеллектуальных упражнений объектами любой традиции, в том числе и русской.
Любое собрание фотографий, ведомое коллекционерской страстью и удачей, стоит рассматривать как поле, размеченное для игры. Оттолкнитесь от тех образцов, которые показались вам занятными и одновременно пребывают, в широком смысле, на «красной линии» истории фотографии. Даже если в «русском зеркале» вами будут обнаружены только начальные, робкие, часто вторичные опыты русских мастеров. Вы очень скоро заметите, что из всего вороха фотографий, натасканных вами с блошиных рынков, из антикварных магазинов и даже приобретенных на аукционах, перед глазами на столе останется совсем небольшая кучка. Это отправная точка, вы формируете собственную позицию: crème de la crème. С поправкой на то, что этот «крем» рецептирован на вашей кухне.
Внимательно перечитайте Барта. Вы поймете, что только личное восприятие может быть единственным верным ориентиром. Глубокого уважения заслуживают собиратели и знатоки фотографической отечественной и всеобщей истории, милитарики, моды и тому подобного. Специализированные тематические коллекции обладают своеобразной эстетикой, особой проекцией вкуса. Хотите — остановитесь на этом. Главный предмет страсти в таких собраниях — сам перечень предметов, его полнота и исключительность, редкость отдельных объектов. Сама фотография — репрезентант собирательского алгоритма.
Например, японская фотография конца XIX века, за редким исключением, «продукция» сувенирная. Но, если присмотреться, можно разглядеть в этом океане видов и типов, ландшафтов и архитектурных памятников стремление не столько к фиксации экзотического сафари, сколько (и у западных, и у японских фотографов) непреодолимое желание создать полноценный, тотальный инвентарь всего, что составляет островной мир. Тот мир, который должен был на рубеже XIX–XX веков противостоять угрозе европейской экспансии в самом главном — сохранении национальной, сложившейся на протяжении десятка веков, идентичности. Эти фотографии еще и сегодня дают шанс любопытному глазу убедиться в том, что Япония далеко не только и не столько «плавающий компьютер».
Как философы и теоретики фотографии, иллюстрирующие собственные построения, основываясь на реальной «первородной эмоции», постарайтесь не делать исключений ни для хрестоматийных работ, ни для анонимных фотографий. Вам не важно, «кто», «что» и «когда» — пусть останется и живет только вопрос «как». Это совсем не означает, что вам, как белке орешки, придется искать и складывать в дупло только чистые бартовские «пунктумы». Или упиваться, страшась и переживая, трагическими обстоятельствами происходящего/произошедшего с изображенными на фотографиях людьми.
Прошедшее время в изображении вас не очень интересует, если нет желания поиграть с достоверным нарративом жизнеописаний персонажей, исторических событий или этнографических подробностей калмыцкого быта времен пребывания в Астрахани Александра Дюма или детских лет Василия Сталина. Будущее время на фотографии тоже подвело черту естественным исчезновением событий и смертью героев. Если только на ней не присутствуют вполне себе живые и здоровые современники, родственники, герои и звезды всех возможных видов, пород и профессий. Все равно чашки курских дворян не разобьются никогда, а стихотворения Лермонтова, посвященные Наталье Федоровне Ивановой, как существовали в альбоме Марии Дмитриевны Жедринской, так покоятся там и сейчас. Один вопрос: эти чашки на фотографии полные или пустые?
3. До сих пор не дает никому покоя та легкость, с которой фотография уже в первые пятьдесят лет своего существования стала необходимым, мгновенно востребованным элементом европейской культуры. И на уровне бытового сознания, и в структуре общественной коммуникации. Странный физико-химический посредник между живым глазом и действительностью неожиданно быстро становится почти универсальным визуальным инструментом. Почему? Какая историческая тектоника предопределила этот выбор? Обновление идеологии, трансформация политической власти? «Прощальная улыбка буржуазии»? Или что-то еще, существовавшее не на поверхности общественных связей, а в глубине сознания, где формируются алгоритмы и кодировки новых смыслов?
Лицо мальчика в толпе на похоронах вождя, с улыбкой обращенное к небу, чем не брейгелевский фрагмент образа космического людского бытия? Так же, как и след от бритвы, удаливший навсегда и из фотографии, и из жизни сталинского соратника, как веревка, перерезающая лицо (бронзовое!) императора Александра III в июле 1918 года.
Исследователи истории фотографии, философы и сами фотографы дают разные ответы на этот вопрос. Именно отсутствие исчерпывающей догадки и есть, на наш взгляд, самый важный для понимания фотографии ответ. Ощутите свою причастность к этой коллизии. Если вам хочется выступить в этой роли, вступайте в ряды коллекционеров-алхимиков, без твердой уверенности в том, что повезет именно вам. Но пути, которые будут пройдены, сладостны, а присутствие в руках самих фотографий погрузит ваше сознание в мир без времени и пространства. В том смысле что на ваших руках, в любой момент, будут различимы следы, оставленные канувшими в вечность людьми. Сколько чужих жизней проживете, как ими распорядитесь — решать только вам.
Вы — собиратель и хранитель образов — всегда можете, в конце концов, рассчитывать лишь на собственный врожденный или приобретенный охотничий интерес и нюх тревожного искателя, любовника фотографии. Необязательно «по Барту», необязательно «по Зонтаг». Даже если и то, и другое необходимо присутствует. Барта и Зонтаг занимало другое: с изощренностью Агаты Кристи они превратили фотоизображение в детективное поле, сообразив, что вычисленные ими «подсказки» будут доставлять зрителю ни с чем не сравнимое удовольствие. Гениальные подсказчики указали неизбежный путь перевода тактильно-визуальных, прямых реакций (фотография в руках) в иные отношения зрителя с изображением. За пять минут до объявления старта цифровой гонки это оказалось к месту, стало важным. Они лишили изображение прямой, врожденной связи с носителем (медной пластинкой, бумагой, стеклом, целлулоидом). Цифра получила оправданную возможность стать единственным посредником, тотальной страховой компанией, гарантирующей клиенту полное вознаграждение. Она превратила фотографию в «картинку», но породила, одновременно, множество собственных, в том числе художественных, практик. Как у собак, помимо специальной натаски, это обусловлено генетически заложенным выбором, территорией собственной ответственности. Для вас — вашего глаза.
Авторы привлекают вас не именем или известностью, а только конкретными фотографиями. Поиск и выбор в данном случае определен прицельной планкой вашего интеллекта, чьим трофеем служат некие универсальные смыслы, размещенные, сконструированные или случайно обнаруженные в визуальном поле фотографического отпечатка. Именно Беньямин (и, конечно, Кракауэр) разглядели в фотографии новый сущностный элемент реального мира, определили то место, которое это изобретение должно было в нем занять. Они, как с «писаной торбой», носились с фотографией в поисках ориентиров для визуальных практик ХХ века. Мы и сегодня имеем возможность пользоваться их топографией, дополняя ее дигитальными архипелагами, островами, морями и океанами, всплывающими в посттелевизионное время.
Понять, насколько желанная фотография соответствует заданным условиям и достойна представлять вас самих в коллекции, можно с помощью различных стратегий интеллектуальной игры с изображением. Этому соответствуют и изобретаемые уже на месте тактические приемы. Помощь графики, живописи, литературы, дневников и мемуаров, даже политики — необходима. Словом, «в пору доброму вору» все то, что фотографическое изображение было в состоянии кодировать, как WhatsApp, сквозным шифрованием. И моментально транслировать зрителю, истребляя историческое время, затаскивая его под пресс, сжимающий пространство, когда-то бывшее реальностью, до листа бумаги. Теперь при желании все можно разъять на составляющие. Еще недавно вы только мечтали о той, желанной фотографии — так не бойтесь теперь первого свидания воочию. С запахами, родинками, цветом глаз и формой ногтей, с воспетыми Буниным женскими «щиколотками».
Текст: Павел Хорошилов
