Что читают в издательстве Ad Marginem на карантине
Поскольку сейчас выдалась уникальная возможность погрузиться в свои домашние библиотеки, хотим поделиться с вами своим кругом чтения. О том, что читают на карантине в издательстве Ad Marginem рассказывают генеральный директор, главный редактор, исполнительный директор, менеджер по правам, редактор и сотрудники отдела продаж.
Михаил Котомин
Воспользовавшись вынужденной самоизоляцией, я читаю сразу две книги (на самом деле больше, но эти две в более четком ритме). Днем, в качестве удаленной работы – рукопись перевода экоманифеста Михаэля Браунгарта и Уильяма Макдонаха. «От колыбели до колыбели: переизобретая способ производства вещей», о том, что нам надо стать местными жителями и вернуться к идее круговорота элементов в природе во всем, даже в промпроизводстве.
А вечером — для удовольствия — толстенную биографию Сергея Дягилева голландского русиста Шенга Схейена. Я пытался начать ее читать еще на английском пару лет назад, но на последней ярмарке non/fictio№ купил русское издание. Это, как выражаются коллеги из издательства Individuum, приключенческий нонфикшн: гей-субкультура дореволюционного Петербурга, скандал на премьере «Весны Священной» в Париже, эпидемия испанки, Первая мировая война с закрытием границ, смерть в Венеции — жизнь самого известного глобального русского богата пикантными сюжетами. При этом интересен опыт дягилевского культурменеджмента, практически в одиночку совершившего прорыв и вывод провинциальной тогда русской художественной сцены на мировую орбиту. А началось все с вполне «гельмановской» по задумке выставки современных русских и финских художников в Петербурге в 1897 году. Параллельно с чтением, с большим интересом прослушал подкаст Ильи Доронченкова на «Арзамасе» на ту же тему — контакта русской публики и мирового арт-контекста.
Александр Иванов
Читаю «Семинары» Жака Лакана в переводах Александра Черноглазова. Раньше руки дошли только до тома про 4 основных понятия психоанализа, теперь читаю остальные тома, вышедшие по-русски в издательстве Олега Никифорова. Всего вышло 10 томов — я прочел 5, надеюсь закончить чтение оставшихся томов к концу карантина. Есть много причин читать Лакана, но самая актуальная из них та, что в его философии наслаждение (противоположное, согласно его теории, удовольствию) связано со смертельной опасностью — в точности как в «Пире во время чумы» Пушкина: «Все, все, что гибелью грозит,// Для сердца смертного таит// Неизъяснимы наслажденья — // Бессмертья, может быть, залог!// И счастлив тот, кто средь волненья// Их обретать и ведать мог». Если удовольствие отсылает к миру культуры с его символическим порядком, то наслаждение сигнализирует о реальном. В каком-то смысле у наслаждения нет объекта (Лакан для объяснения этой странной ситуации пользуется литотой «наслаждение не лишено объекта»), а точнее, его объект это что-то тревожное, страшноватое, пугающее, у чего нет имени и образа, о чем можно сказать только, что наслаждение — это Другой. В исконно русской «любви к судьбе» (amor fati) с его «чему быть, того не миновать» лакановское наслаждение получает свое едва ли не самое точное (хотя это и звучит как парадокс) символическое выражение. Вот поэтому Лакана и стоит читать именно сейчас.
Кирилл Маевский
Прочитал новый роман Эдуарда Лимонова «Старик путешествует» — книгу по силе откровения и трогательности напоминающую и его первые прозаические произведения; книгу, в которой ЭВЛ в очередной раз показывает, что распад формы, повторения это не просто артефакты его скорописи, а целый жанр, разработанный им и успешно живший в его писательских руках.
Начал читать книгу «Как работает музыка» вокалиста Talking Heads Дэвида Бирна — ловкий серфинг и путешествие по всем уголкам музыкальной культуры, ее развития, технического усложнения и восприятия. Своеобразная автобиография Бирна, антропология музыки, музыкальная футурология в одном ритмичном миксе.
Параллельно читаю книгу канадской писательницы Кио Маклир «Птицы. Искусство. Жизнь. Год наблюдений» — скорую новинку, продолжающую наш издательский поиск внутри автофикшена. Одиночество, трагедия, изоляция и вытекающее отправление во внутреннее путешествие смешиваются с бердвотчингом, наблюдениями за природой, описанием птиц, эссеистичной автоэтнографией. Читая Маклир, я как несостоявшийся бердвотчер, достал с полок и вернулся к изучению книг Ильи Уколова и группы ульяновских орнитологов о птицах Поволжья, и даже начал искать монокуляр, но вспомнил, что свой монокуляр я подарил прошлым летом на берегу реки Свияга.
Виктория Перетицкая
«Как художники придумали поп-музыку, а поп-музыка стала искусством» Майка Робертса
Очень хорошо, что появилась возможность спокойно почитать книгу, которую мы так торопились издать в марте — к бук-туру автора по России. Готовили очень интересное путешествие на поезде (Москва – Санкт-Петербург – Казань – Екатеринбург). Бук-тур пришлось отменить (по известным всем причинам), но книга все-таки вышла. Книга про удивительное пересечение судеб в мире искусства и поп-музыки с 1950-х и до наших дней. Периодически мысленно переносишься в андеграундные тусовки Лондона 1960-х, панкующий Нью-Йорк 1970-х или в суровый Манчестер 1980-х. Весьма занятное чтение.
«The importance of music to girls» Лавинии Гринлоу
Воспоминания британской поэтессы о детстве и юности в Англии 1960-1970-х и, собственно, о том, какая музыка ее сопровождала, как она влияла на ее взросление — в целом, о том, как музыка обрамляет нашу жизнь, влияет на формирование личности, двигает на те или иные поступки, пробуждает различные эмоциональные состояния. В какой-то момент, вальсируя с Лавинией в ее музыкальных откровениях, погружаешься и в собственные воспоминания: музыкальная школа, первый проигрыватель, приобщение к изящному искусству коллекционирования винила и др. И все это удивительным образом выстраивается в уникальный музыкальный контекст. Возможно, текст не интонирует такой же страстью, как само название, но это довольно приятный поэтический автофикшн.
«Infinite resignation» Юджина Такера
Есть такое занятие — чтение перед сном. Эта книга давно стояла на полке и, казалось, была обречена на одиночество. Но вот время пришло. Первая часть состоит из афоризмов, фрагментов и личных откровений о природе пессимизма; вторая — топ-лист Такера великих покровителей пессимизма (от Жубера и Чорана до Шопенгауэра и Унамуно). Мне всегда казалось, что книги с подобной структурой обречены на провал, но это — Юджин Такер, грустный принц спекулятивного реализма, — меланхолия, мизантропия и черный юмор во всем своем величии. Книгу можно читать с конца, середины, начала — отличная bedside table book в это тревожное время (на самом деле уровень тревожности не поднимается, даже наоборот). Завершу свое повествование цитатой: «Hope is suffering. Suffering is suffering».
Алексей Шестаков
Для меня нынешний опыт карантина/некарантина необычен тем, что, с одной стороны, он при его очевидной при взгляде как в ленту новостей, так и за окно экстраординарности практически никак не отразился на моем рабочем графике (длинные текстовые проекты никуда не исчезают, не ускоряются и не замедляются), а с другой — обнаружил, что я и в обычное время как на карантине: по большей части перед компьютером, наедине с текстом. Тут есть над чем задуматься. В связи с этой выяснившейся нормальностью и привычностью карантина я периодически возвращаюсь к текстам, которые и так давно хотел перечитать: они касаются людей, которые добровольно выбрали модус существования, подобный тому, к которому ныне мы, как кажется, до какой-то степени принуждены, причем выбрали очень по-разному и в обоих случаях без какого-либо давления со стороны и без четкого обоснования. Это Морис Бланшо и Марсель Дюшан.
«Я считаю, что трудиться для выживания — нелепость», — говорил Дюшан и вполне пунктуально следовал этому кредо. По-моему, удивительно, насколько расходится с преследующим его образом циника, создавшего неиссякаемый символический капитал буквально из ничего, тот образ, что вырисовывается при чтении его рассказов о себе в интервью, в искренности которых трудно усомниться: жизнь по большому счету на обочине арт-среды, нежелание выставляться, в чем-либо участвовать, присутствовать при демонстрации своих произведений, готовность довольствоваться минимально необходимыми средствами к существованию. Цена за отказ трудиться, иными словами, была оплачена Дюшаном сполна. Чтобы если не разобраться, то по крайней мере задуматься о том, как это было возможно и как это соотносилось с тем, что Дюшан все-таки делал, иногда — путем длительного и весьма кропотливого, многолетнего труда («Большое стекло», «Дано…»), я перечитываю его интервью Пьеру Кабанну, «Послеполуденные беседы» с Кэлвином Томкинсом и книжку Маурицио Лаццарато «Марсель Дюшан и отказ трудиться». Эта тема отказа особенно удачно рифмуется с неопределенно продлеваемой «нерабочей неделей», каковой именуется наше нынешнее положение.
Действие большинства книг Мориса Бланшо проходит (когда у него есть сколько-нибудь конкретное место) в комнатах, коридорах и больницах. На простор «безумного дня» его литература практически не показывается — как не показывался в последние полвека жизни и ее автор. Она ищет — вернее, ждет — другого простора: условия и, в некотором роде, правды человеческого (не)существования, апофатически открываемых за его пределами, причем не за начальным пределом, не в преддверии, а за пределом конечным — в отсутствии, которое следует за исчезновением. Собственно, на этом пороге, хотя иногда и за ним, и разворачиваются «рассказы» Бланшо, например «Последний человек», которого я перечитываю сейчас.
Еще хотелось бы, когда выдастся момент, вчитаться заново в работы Фуко второй половины 1970-х годов, в частности в лекционные курсы, отталкивающиеся от тем «Надзирать и наказывать»: «Безопасность, территория, население», «Рождение биополитики» — те, в которых детально анализируются отношения между властью и телом. Разговоры об «электронном концлагере» и тому подобных вещах, естественно, сразу приводят на память Фуко. Но мне особенно любопытно вот что: одной из сквозных тем Фуко было проникновение власти внутрь человека — от практики христианского пастырства и далее. Глядя на то, с каким поразительным послушанием люди, без особых принудительных мер — что в Европе, что в России, — разошлись по домам, я не могу отделаться от мысли (всячески, конечно, приветствуя готовность и способность к самоорганизации), что власть действительно глубоко окопалась внутри нас и в принципе не нуждается в каких-либо «указаниях свыше». Но все-таки интересно, все ли так уж позитивно в этом «властвовании собой» и, главное, как оно может проявиться в других ситуациях, не столь критичных для здоровья, жизни и т. п. Думается, мысль Фуко может пролить некоторый свет на все эти вещи.
Юлия Виноградова
«Лёд» Анна Каван
Решила перечитать роман Анны Каван «Лёд». Очень необычная книга на тему мировой катастрофы. Анализировать сложно, так как происходящие события лишены логики. Но книга цепляет своей атмосферностью. Реальность перепутана, не понимаешь, где сон, а где все происходит на самом деле. Мир катится в пропасть, но всегда есть надежда на спасение, которое может быть и в самой смерти. (Мне кажется, я тоже немного перепутала реальность с книгой.)
Константин Татьян
Перечитал книгу издательства ВШЭ, серия «Экономическая теория», автор Роберт Фрэнк «Успех и удача». Книга о поведенческой экономике. Роль случая в успехе и умение воспользоваться этим случаем и развить успех. И о чувстве благодарности за эту возможность. Умение быть благодарным — одно из основных проявлений интеллигентности.
Сейчас читаю книгу Ника Срничека «Капитализм платформ». Той же серии. Книга о новой бизнес-модели-платформа. Способность контролировать огромное количество данных и рассматривание их как средство повышения прибыли и роста капитала.
После нее хочу наконец-то прочитать Томаша Седлачека «Экономику добра и зла».
