Антрополог Александра Касаткина — о книге Анны Лёвенхаупт Цзин «Гриб на краю света»

Проект «Миры мацутаке», начатый в 2007 г., провозглашает разнообразные формы сотрудничества не только предметом своего исследования, но и основным методологическим принципом [Matsutake Worlds Research Group 2009a; 2009b]. Разделение труда в проекте основано на региональном принципе: одни ведут исследования в Японии, другие — в Китае. Анна Цзин, имевшая опыт поля на Калимантане [Tsing 1993; 2011], взялась работать с выходцами из Юго-Восточной Азии (Лаоса и Камбоджи), которые собирают мацутаке на тихоокеанском побережье США, но в итоге стала настоящим «мультилокальным этнографом». Следуя за цепочками поставок грибов, она побывала в финской Лапландии, китайской провинции Юньнань и в самой Японии. Неудивительно, что ее книга, охватывающая все основные локации проекта, открывает серию его книжных публикаций. Проект «ризомой» прорастает и в другие медиа, в том числе в интернет¹ и кинематограф², и таким образом экспериментирует не только с мультилокальностью, но и с мультимодальностью — пожалуй, двумя главными направлениями современных этнографических экспериментов. 

Рассматриваемая книга — тот пока еще редкий случай, когда новинки мировой социальной антропологии доходят до русскоязычного читателя с совсем небольшим опозданием (книга вышла в издательстве Принстона в 2015 г. [Tsing 2015]). А вот с переводом на русский язык Цзин не очень повезло. Хотя как знать. Книгу перевела Шаши Мартынова, переводчик, редактор и издатель с опытом перевода научно-популярной литературы по точным и естественным наукам. Однако книга о мацутаке находится в диалоге с актуальными течениями гуманитарной мысли (Ж Делез, Б. Латур, Дж. Ло, Д. Харауэй и др.), и диалог этот идет прежде всего через использование терминов, которые поясняются лишь отчасти. Так, Цзин упоминает, что понятие assemblage берет не у Латура (С. 41), но ничего не пишет, например, о термине encounter («соприкосновение» в переводе Мартыновой), который по-английски отсылает одновременно и к «встречам» Гоффмана (ср.: [Корбут 2017: 358]), и к колониальным контактам, сформировавшим антропологическую науку (см. влиятельный сборник “Anthropology and the Colonial Encounter” 1995 г. под редакцией Т. Асада). Эти и другие термины знакомый с научной литературой читатель должен распознавать сам. К сожалению, чтение русского перевода такой возможности не дает: многие важные термины при переводе пропали³. 

При этом переводчик демонстрирует любовь к красному словцу и старательно переносит текст на родную почву с помощью выражений типа «кавардак» или «держаться наособицу». Однако наряду с колоритными словечками в тексте хватает и откровенных калек, например: «Здесь же я желаю пролить свет на вопрос, как великие исторические возмущения могут открывать возможности для сравнительно устойчивых экосистем вечнозеленых просторных крестьянских лесов» (С. 242) — так и слышится гнусавый голос переводчика боевиков в видеосалонах начала 1990-х гг. Примеры помельче: «мировой север» (общепринят перевод «глобальный север»), «мандарин» (т.е. севернокитайский язык), «порубки» (вместо «вырубки») и т.д. (С.16, 28 и др.). Неуклюжие кальки обрастают цветастыми оборотами, как корявый пень — роскошными лишайниками, а в итоге при переводе окончательно размываются жанровые границы книги. Что это? Исследование на переднем рубеже науки, которое нащупывает новый язык для описания еще не до конца ясных и дискурсивно освоенных явлений или просто неудачно написанная научно-популярная книга? 

И все же думается, что и такая стратегия перевода может послужить на благо. Есть два пути, которыми новые термины могут путешествовать через языковые границы. Один путь аналитический, через внимательный профессиональный перевод, оснащенный академическими комментариями, объяснениями истории слов и идей. Другой путь поэтический, с помощью образов, которые донесут до читателя смысл терминов напрямую, через воображение, минуя археологические изыскания и интеллектуальное понимание. И в случае книги о мацутаке это не так уж и плохо. Ведь это в англоязычной науке книга Анны Цзин — часть бурлящего постгуманистического мейнстрима. У нас же, несмотря на недавние переводы Латура и Ло, эта книга пока выглядит одиноко. Некоторые работы, к которым отсылает язык автора, еще не переведены на русский и известны российским антропологам в лучшем случае на английском или французском. Собственная российская традиция пересаживания идей постгуманизма на почву эмпирических социальных исследований только формируется. А главное, тот материал, с которым работает Цзин, сам по себе создает образы, исключительно удобные для пояснения некоторых мыслей. Так, у нее нет нужды поминать Делеза с его ризомой, потому что ее главный герой и есть гриб. Такое усвоение философского языка, через ненавязчивое посредство образов, в чем-то даже более органично. И может быть, в наш торопливый и расчетливый век, когда мало надежды дождаться академически выверенных переводов новинок философской и антропологической литературы, литературный перевод — это наилучший из компромиссов. 

Особенность главного героя рецензируемой книги, гриба мацутаке, в том, что он растет на месте уничтоженных человеком лесов, на истощенных почвах, где выживают только отдельные разновидности сосны, с которыми мацутаке и вступает в симбиотические отношения. Гриб, переваривая пищу, образует химическую среду, которая создает почву; на этой почве живет сосна; сосна поставляет питание грибу; человек собирает грибы и вводит их в круговорот разнообразных, то генерализованных, то сбалансированных отношений обмена, где встречаются сборщики, лесоводы, скупщики, оптовики, розничные торговцы, покупатели, и тем самым поддерживается существование уже не лесной экосистемы, а глобальной капиталистической экономики. Так мацутаке (конечно, при помощи Цзин, которая выступает переводчиком, и надо сказать, что перевод (в латуровском смысле) — ключевой способ установления связей в ее книге) показывает людям, как можно выжить на руинах капитализма — в условиях краха утопии прогресса и торжества неопределенности, ненадежности, прекарности. 

Оптика постгуманистической антропологии позволяет исследовательнице видеть в своем глобальном поле не стабильные изолированные явления, общности и биологические виды, а текучие альянсы с размытыми и подвижными границами, которые меняются во времени, а также в зависимости от точки зрения наблюдателя. Поэтому микориза у нее свободно путешествует между царством грибов и человеческим обществом, где уже в качестве метафоры помогает по-новому увидеть социальные связи в современном мире. А межвидовая путаница, которую демонстрируют грибы и бактерии, напоминает об условности любых других границ. 

Структура книги стремится уйти от иерархической стройности сюжетного повествования. Автор описывает свое детище как «буйство коротких глав» — это не очередная ризома, связывающая «тысячу плато» [Делез, Гваттари 2010: 39], но плодовые тела грибов, проросшие после дождя (С. 7), которые читатель может собрать в свою корзинку. Верная духу постмодернистской этнографии 1980-х гг., Цзин постаралась, чтобы и форма книги помогала донести ее послание, а фотографии и иллюстрации (здесь следует отдать должное российскому издателю, который тщательно сохранил оформление текста) создавали атмосферу, добавляли воздуха и ароматов (ведь гриб узнают по запаху, неслучайно пролог назван «Осенний аромат», т.е. аромат мацутаке). Книга состоит из четырех частей, перемежающихся интерлюдиями, которые носят названия «Обоняние», «Выслеживание» и «Танец» и, обращаясь к разным каналам восприятия, позволяют погрузиться в другие формы опыта и способы понимания, альтернативные аналитическому чтению. 

Название первой части «Что осталось?» — это вопрос о том, что остается делать, когда потенциал «нарратива прогресса» иссяк и хаос руин и неопределенности, который прежде благополучно оттеснялся на периферию, подступает все ближе к самым благоустроенным и упорядоченным областям мира. Вопрос этот автор адресует не только человечеству в целом, но и собственно людям науки: какие новые формы знания нужны, чтобы уловить и осмыслить происходящее на руинах прогресса? Ее ответ: здесь необходимо умение замечать (arts of noticing, «приметливость»), которым так славны антропологи, любители делать слонов из мух большие выводы из мелочей. Рассматриваемая книга предлагает перезагрузку социальной антропологии, возобновление утраченных связей между антропологами и естественниками, на сей раз — на основе внимания к историям (stories, которые в переводе превратились в загадочные «сказы»), которые рассказывают в том числе и нечеловеческие акторы (грибы, бактерии, деревья и др.). 

Торжественные ритмы прогрессистских нарративов фокусируют внимание на единственной линии развития и отвлекают от разнообразия сюжетов и темпоральностей. Цзин видит свою книгу как полифоническую историю, где можно следовать нескольким линиям одновременно и таким образом получить многомерный опыт и понимание. Именно из этой перспективы, когда особой ценностью наделяется полифония, автор решает старую, как сама антропология, проблему масштаба. «Масштабируемость» — способность сохранять свои свойства с изменением масштаба — это необходимое условие включения и в капиталистический круговорот, и в цикл современного (modern) знания (С. 52). Современная наука соглашается обращать внимание на малые детали и локальности, только если это позволит получить ответы на большие вопросы⁴. Вопрос, как можно менять масштаб, но при этом не терять из виду многообразия деталей, в последние десятилетия занимает не только антропологов, но и исследователей из других гуманитарных областей. В надежде найти ответ многие обращаются к цифровым технологиям (подробный обзор этих поисков см.: [Орлова 2018]). Цзин не ищет цифровых и иных панацей от редукции масштабирования и не дает оценок (С. 64). Как приметливый антрополог, собиратель и рассказчик историй, она выводит оба способа мышления и существования на поверхность своего текста, помещает их рядом и показывает, к каким последствиям может привести их взаимодействие. 

Одно из таких последствий — мацутаке, триггер глобальных цепочек, в которых сосуществуют разные формы труда и виды объектов, и «масштабируемые», и «немасштабируемые». Подробному описанию этих причудливых цепочек, которые соединяют сборщиков мацутаке в США и тех, кто ест эти грибы в Японии, посвящена вторая часть книги «После прогресса: “утилизационное” накопление». Слово «утилизация» кажется удачным переводом для salvage, несмотря на утрату коннотаций, связанных со спасением и кораблекрушением (и, вероятно, соответствующего оттенка иронии). Для Цзин утилизация — тоже разновидность перевода (разнообразия форм жизни, хозяйствования, социальности) в унифицированные, доступные автоматизированной логистике и подсчетам капиталистические объекты и обратно. Переводом грибов-трофеев в товар и далее в дар (ведь мацутаке в Японии — это прежде всего дорогой подарок, посредник в установлении отношений) занимаются посредники: скупщики, сортировщики, импортеры, оптовики, торговые агенты. Описывая, как работает восстановленная ею цепочка перевода-утилизации между США и Японией, Цзин попутно освещает вопросы из области изучения миграций, дара и обмена и даже формирования современных глобальных рынков, в котором, по мнению автора, ключевую роль сыграла деятельность японских предпринимателей в условиях послевоенных санкций. Именно в этом разделе автор показывает свой богатый полевой материал о сборщиках грибов в Орегоне, где обнаруживается потрясающее разнообразие культур и мотиваций: яо, хмонги и лао, бежавшие от войн и беспорядков в странах Индокитая, белые ветераны, ищущие лесной романтики фронтира, американские японцы, увлеченно конструирующие свою «японскость»… 

Третья часть называется «Беспокойные [скорее “возмущенные”. — А.К.] начала: непреднамеренный замысел». В начале ХХ в. Я. фон Икскюль описал, как воспринимают мир разнообразные нечеловеческие существа [Uexküll 1909]. Опираясь на его открытие множественных чувственных миров, Цзин предлагает посмотреть на истории разорения промышленных лесов (и появления мацутаке) в Японии, США и Китае из множественных перспектив их разнообразных участников (людей, корпораций и стран, но также деревьев, насекомых, грибов) и собирает этот ассамбляж на основе ландшафта. Занимая позицию эколога, для которого возмущение, disturbance, — это не вред, а нейтральная динамика, изменение (С. 207–208), исследовательница расширяет понятие истории: каждое живое существо, занятое выживанием в своем чувственном мире, творит свою историю в своем собственном ритме. Большие темпоральные циклы деревьев, для которых и ледник в Лапландии был еще совсем недавно, так же как и неравномерные ритмы урожайности мацутаке, вступают в противоречие с регулярностью малых циклов, удобной людям-лесоводам (С. 227–228). 

И все-таки возможности антропологов получать информацию от нечеловеческих существ ограничены. Главные источники, которые использует автор в этой части книги, — публикации и устные беседы с теми, кто профессионально обучен техникам чтения нечеловеческих миров: лесниками, биологами. Но кое-что исследовательница смогла узнать и непосредственно от деревьев: если человеческая история стремится подчеркнуть различия между эпохой Мэйдзи в Японии и китайской индустриализацией 1950–1960-х гг., то для деревьев разницы нет — в обеих странах леса в эти периоды массово вырубали для военных и промышленных нужд (С. 246). 

Истории краха промышленного лесоводства автор описывает как цепочки провалившихся экспериментов, которые приводили к незапланированным результатам. Главка, посвященная злоключениям орегонского леса, так и называется — «Серендипность». Это непереводимое на русский заимствование (serendipity), производное от древнеперсидского топонима, обозначает особый эпистемологический режим случайного, незапланированного познания в ходе решения совсем других задач. В таком режиме действуют не только орегонские лесники, которые, лишившись львиной доли федерального финансирования и оказавшись таким образом на обочине нарратива прогресса, неожиданно заметили и союз скрученной сосны и мацутаке, и интересы сборщиков гриба (С. 262). Так действует сама Анна Цзин на своем исследовательском пути и все те антропологи, которые честно смотрят и слушают, что им говорит поле. 

Четвертая часть, «В гуще всего», не столько подводит итог, сколько оформляет конец книги, который остается открытым всем ветрам и дорогам. Разобравшись с большими историями, автор набрасывает зарисовки нескольких более локальных ассамбляжей в разных странах, где по-разному соприкасаются и взаимодействуют леса, грибы и люди, создаются новые общности. 

Рецензируемая книга начинается и заканчивается цитатами из эссе недавно ушедшей Урсулы Ле Гуин. В свое время Ле Гуин стала не антропологом, как ее отец Альфред Крёбер, а писательницей. В своих вымышленных мирах она экспериментировала с разными экологическими и культурными моделями и вдохновила на выбор профессии антрополога многих — не только в США, но и во всем мире. Название книги, “The Mushroom at the End of the World”, перекликается с названием сборника эссе Ле Гуин “dancing at the Edge of the World” (Le Guin, 1989). Замена “edge” на “end” вводит двусмысленность: край мира или конец света? Пространство или время? Апокалипсис или неведомые земли на периферии? В книге о мацутаке нашлось место и тому, и другому. 

Похоже, что именно «литературная теория хозяйственной сумки»⁵ (the carrier bag theory of fiction), предложенная писательницей в одноименном эссе, вдохновляла автора в ходе работы над рецензируемой книгой. В терминах Ле Гуин мир, где живут собиратели мацутаке, описанный Цзин, — это, конечно, женский мир хозяйственной авоськи, а не мужской мир копья и ножа. Этот мир движет не громовая поступь прогресса и не борьба за лучшую жизнь, а постоянные разнонаправленные поиски, соприкосновения, пульсации образующихся и распадающихся альянсов. Внимание к разным линиям движения и отказ делить их на центральные и периферийные, открытость неожиданным находкам и собирание «буйства глав», вольно соприкасающихся друг с другом без сколько-нибудь единого сюжета и даже без начала и конца, — все это складывается в особую разновидность «этнографии хозяйственной сумки», которая восходит к исследовательским методам феминистских антропологов Донны Харауэй и Мэрилин Стратерн (С. 43). 

Цзин подчеркивает, что ее книга не только рассказывает о теории и практике сотрудничества, но и создана в сотрудничестве. Описанию сетей взаимопомощи и выражению благодарности посвящены шесть страниц предисловия. Это сотрудничество, впрочем, имеет специфические и красноречивые ограничения: в проекте «Миры мацутаке» заняты только антропологи, там нет ни микологов, ни лесников, ни экологов. Голоса последних попадают в книгу в виде пересказов — либо их публикаций, либо авторских интервью с ними. Это означает, что даже на новой волне интереса к естественным наукам антропология (пока еще) остается на своей территории. Антрополог попрежнему занимается значениями, интерпретациями и переводами, а биолог для него — скорее источник и «полевой партнер» (field partner — результат поиска более вежливого обозначения для информанта в новых, слишком близких к исследователю этнографических полях), чем коллега по проекту. Как и в других подобных проектах, под вопросом остается двусторонний характер этого сотрудничества: что думают биологи, когда антрополог начинает рассуждать о лесных ландшафтах, видовых границах и путешествиях грибных спор и применять биологические метафоры для описания общества? Дают ли им эти рассуждения что-то новое? 

В западном научном сообществе книгу приняли неоднозначно, в рецензиях развернулась полемика. Так, один рецензент указывает, что Цзин оправдывает и натурализует прекарность и, сама того не замечая, поддерживает неолиберальный отказ от проектов всеобщего благосостояния [Purdy 2015]. Другой в ответ напоминает, что речь идет не о новой утопии процветания, а о выживании в сложившихся условиях, т.е. по крайней мере автор не прославляет прекарность [Centemeri 2017]. Я напомню еще и о том, что, предлагая признать состояние прекарности неизбежностью нашей современной жизни, Цзин видит в нем потенциал важного эпистемологического и этического скачка, перехода в другой режим контакта с миром, в основе которого — внимание к возможностям сотрудничества и общности. Режим, которому она предлагает поучиться у мацутаке и его собирателей. 

Сложнее спорить с замечанием, что автор преувеличивает собственную оригинальность и слишком мало внимания уделяет своим предшественникам, прежде всего давней философской традиции критики риторики прогресса и возвеличивания человека над природой [Anderson 2015: 215]. И в самом деле, пренебрежение «плечами гигантов» — нередкая черта научных публикаций в эпоху, когда правила рынка захватили академический мир, так что новаторство и прорыв стали едва ли не обязательным тропом даже для солидных исследователей. В то же время случается, что отсутствие обзора литературы имеет основания, далекие от самопродвижения. За каждой идеей или термином тянется длинный шлейф смыслов и коннотаций из прежних контекстов употребления. Иногда это на руку и автору, и читателю. А иногда стоит отвлечься от пыльных библиотечных полок и выйти на свежий воздух, например в лес, чтобы увидеть что-то новое (или старое по-новому). Рассматриваемая книга не перегружена теорией, и в русском переводе этот эффект еще сильнее. Повествование почти не отрывается от поля, собранный автором материал опутан тонкой, но плотной сеткой метафор, где, как в межвидовой каше грибницы, сложно бывает отделить научное суждение от этнографического описания. Стоит ли такой эффект того, чтобы рискнуть репутацией книги и отступить от академического канона, решать читателю. 

Едва ли те, кто помнит главу о грибах из школьного учебника биологии, найдут в книге о мацутаке на руинах капитализма чтото новое из области микологии. В то же время специалисты по лесоводству или истории Японии наверняка обнаружат неточности, а то и ошибки и, может быть, даже поставят под сомнение отдельные выводы автора. И все же думается, что эта игра, соположение историй из разных концов света и областей знания, чтобы проследить сквозные цепочки сотрудничества и перевода, стоит свеч. В конце концов в этом состоит не только риск, но и освежающая притягательность работы с мультилокальными процессами в современном глобальном мире, на пересечении границ стран, дисциплин и биологических видов. Такая работа не может закончиться: в нее всегда будут вноситься коррективы по мере поступления новых сведений, а теория будет утончаться и усложняться, пока, подобно делезовскому цветку, состоящему в отношениях с осой, не станет чем-то другим. 

Несмотря на сомнительного качества перевод, даже по-русски «Гриб на краю света» — это красиво сделанная книга и хорошо продуманный арт-объект (пожалуй, это заимствование, не без (само)иронии отсылающее к вездесущей моде на концептуальное искусство, подходит здесь гораздо лучше, чем отдающее фундаментальностью «произведение искусства»). Очарованию этого текста нелегко сопротивляться и, может быть, не нужно. Особенно если вы, как и автор, любите бродить с корзинкой по осеннему лесу и вдыхать запахи увядания. 

Библиография

Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. 895 с.

Корбут А. От переводчика // Гоффман Э. Поведение в публичных местах: заметки о социальной организации сборищ. М.: Элементарные формы, 2017. С. 355–364.

Орлова Г.А. Время зуммировать: цифровое чтение в поисках масштаба // Новое литературное обозрение. 2018. No 2 (150). <https:// www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/150_ nlo_2_2018/article/19564/>.

Anderson E.N. “The Mushroom at the End of the World: On the Possibility of Life in Capitalist Ruins” by Anna Lowenhaupt Tsing, 2015, Princeton University Press, Princeton, NJ // Ethnobiology Letters. 2015. No. 6. P. 214–215.

Centemeri L. А Review of Anna Lowenhaupt Tsing, The Mushroom at the End of the World: On the Possibility of Life in Capitalist Ruins, Princeton, Princeton University Press, 2015, pp. 331 // Tecnoscienza: Italian Journal of science & Technology studies. 2017. Vol. 8. No. 1. P. 159–162.

Marcus G. Ethnography in/of the World system: The Emergence of Multisited Ethnography // Annual Review of Anthropology. 1995. Vol. 24. P. 95–117.

[Matsutake Worlds Research Group] Choy T.K., Faier L., Hathaway M.J., Inoue M., Shiho Sh., Tsing A. A New form of Collaboration in Cultural Anthropology: Matsutake Worlds // American Ethnologist. 2009a. Vol. 36. No. 2. P. 380–403.

[Matsutake Worlds Research Group] Choy T., Faier L., Hathaway M., Inoue M., Shiho Sh., Tsing A. strong Collaboration as a Method for Multi-sited Ethnography: On Mycorrhizal Relations // Multi-sited Ethnography: Theory, Praxis and Locality in Contemporary Research. Aldershot, Hants, UK: Ashgate, 2009b. P. 197–214.

Purdy J. The Mushroom That Explains the World: An Anthropologist Tries to Understand Capitalism by studying a Japanese delicacy // The New Republic. 2015, October 18. <https://newrepublic.com/article/123059/foraging-meaning>.

Tsing A.L. In the Realm of the diamond Queen: Marginality in an Out-Of-The-

Way Place. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1993. 368 p.

Tsing A.L. friction: An Ethnography of Global Connection. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2011. 344 p.

Tsing A.L. The Mushroom at the End of the World: On the Possibility of Life in Capitalist Ruins. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2015. 352 p.

Uexküll J. von. Umwelt und Innenwelt der Tiere. Berlin: Verlag von Julius springer, 1909. 264 s.

Сноски

¹ Matsutake Worlds Live: <https://people.ucsc.edu/~atsing/migrated/matsutake/index.html>.

² По материалам исследований сотрудников проекта был снят фильм Сары Досы «Последний сезон» (2014).

³ Подробный критический разбор фрагментов перевода выполнен анонимным создателем веб-страницы: <http://themushroom-endoftheworld.surge.sh/>

⁴ Характерно: “Small Places, Large Issues” — название учебника по антропологии Т. Эриксена (регулярно переиздается с 1995 г.).

⁵ Название дано по переводу эссе Ле Гуин, размещенному в авторской колонке сайта «Лаборатория фантастики»: <https://fantlab.ru/blogarticle18226>.

_____

Рецензия была впервые опубликована в 2018 году в журнале «Антропологический форум», № 39.

А.К. Касаткина — младший научный сотрудник Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН (Кунсткамеры).